И, тем не менее — что-то надо отвечать…
— Я полагаю, ваше превосходительство — существует же картотека жандармерии, местного департамента полиции, разведотдела. Ведется какое-то наружное наблюдение за подозрительными… Исходя из получаемой информации…
— Мы и должны действовать… — закончил за меня Иван Иванович — великолепно, господа! Просто великолепно! Теперь извольте ответить на такой вопрос: для чего мне, со всеми моими картотеками, с агентурой полиции и жандармерии, с наружным наблюдением за подозрительными нужны вы двое? Только на сей раз подумайте, прежде чем отвечать. Хорошо подумайте. Иначе я весьма разочаруюсь в нашем военном образовании…
Али начал подниматься со стула — но я вовремя пихнул его в бок. Все понимаю, горячая кровь и честь наших alma mater нагло задета — но разбираться надо по-другому…
А и в самом деле — почему?
И тут я понял. Понял с такой отчетливостью, что стало страшно….
— Вы не можете никому доверять… И в полиции и в жандармерии враги…
— А вы как думаете, сударь? — Иван Иванович повернулся к Али
— Другого объяснения нет… — пожал плечами тот
В кабинете наступило молчание. Тяжелое, такая тишина бывает перед грозой, когда гром еще не гремит, но черные тучи уже клубятся над головой, и ощутимо холодает…
— Браво! Браво, господа! — Иван Иванович даже несколько раз хлопнул в ладоши — великолепно! Беру свои слова назад насчет военного обучения — сейчас я убедился, что оно ничем не хуже гражданского! Браво!
— То есть — мы правы?
— Вы даже не представляете, насколько — помрачнел Иван Иванович — то, что только что сказали вы, сударь, я долго и безуспешно доказывал в Санкт-Петербурге, дошел даже до… В общем неважно — но все это считали паранойей. И только после того, как газовоз «Эдинбург» едва не протаранил порт — впрочем, мне ли вам об этом рассказывать — наверху поняли, насколько все далеко зашло. И поняли, какие меры надо предпринимать, чтобы спасти ситуацию…
— Вы имеете в виду аргентинский вариант? Эскадроны смерти? [аргентинский вариант — существовал и в нашем мире. Великолепно созданная система политического террора. Группы армейских офицеров, завербованные своим руководством, сводились в пятерки, причем участник такой пятерки знал только своего вербовщика, членов пятерки и никого больше. Эти пятерки похищали и уничтожали "коммунистов, социалистов и других врагов нации", причем, не докладывая о своих действиях никому, даже начальству и действуя полностью автономно. ]
— Отнюдь, господа. Я знаю аргентинский опыт, причем не понаслышке — но в Империи он неприменим. Массовый террор такого масштаба, как учинили в Аргентине, недопустим, он разлагает как общество, так и саму армию. Вы должны будете давать мне отчет в своих действиях, господа — это одно из основных и непременных условий работы.
— В чем же будет заключаться наша работа?
— Для начала я расскажу вам кое-что, чтобы вы понимали, где и как вам предстоит работать. Всемогущество полиции и жандармерии, воспетое даже нашими поэтами — на самом деле преувеличено. По меньшей мере, здесь, на территориях. Да, есть доверенные лица, [термин, обозначающий агентуру] есть опытные оперативники. Но надо учитывать, господа, что на территориях девять полицейских и жандармских чиновников из десяти местные, пусть даже и учившиеся в России, но все равно — местные. И среди них есть те, кто тайно ненавидит нас, кто оказывает помощь террористам. Их немного — по моим предположениям, каждый двадцатый — но они есть, и их тайная измена обесценивает работу оставшихся девятнадцати честных людей. Как вы думаете, где может скрываться интересующий нас субъект?
— Да где угодно… — пожал плечами Али — в городе, в пригородах…
— И опять правильный ответ! — поднял палец Иван Иванович, напомнив мне нашего преподавателя специальной тактики в Санкт-Петербурге, капитана второго ранга Тищенко, у него была такая же манера — он действительно может быть где угодно! Местная полиция и жандармерия оправдывает свою оперативную беспомощность наличием в городе британского сеттльмента и большим количеством иностранцев. Но это же чушь собачья! Сеттльмент имеет только три выезда, все три можно элементарно взять под оперативный контроль. Да и невозможно, отсиживаясь в сеттльменте, управлять террористическим подпольем, готовить новые злодеяния. Все террористы скрываются где-то в городе, я в этом положительно убежден!
— Но что можем сделать мы? У нас нет опыта оперативной работы, вообще никакого…
— Как ни странно — многое, господа. У вас хорошая базовая подготовка, вас учили как профессиональных разведчиков, учили выживать во вражеском тылу, в самых экстремальных условиях. Вы, милейший господин Воронцов — и вовсе проявляли чудеса изобретательности, во время некоторых ваших эскапад в Санкт Петербурге, даже пробирались в известное вам здание за городом, минуя все рубежи охраны. Подозреваю, что даже его Императорское Величество не все знает…
А это то ему откуда известно? И ведь говорит про бессилие жандармерии, подлец. Воистину, у каждого — хоть заплатка голубая, но имеется… [мундиры жандармерии были голубого цвета, именно на это и намекает князь Воронцов. ]
— Теперь я хочу, чтобы вы применили все свои умения и весь свой опыт на благо Государства Российского! — Иван Иванович махнул рукой, предупреждая уставной ответ в таком случае — если так разобраться, то у вас, у вашей пары, есть неплохие шансы выполнить задачу. Вы оба — военные разведчики, господин Халеми к тому же мусульманин и может спокойно сойти за своего в мусульманских кварталах. Ни одному полицейскому, ни одному жандарму про вас ничего неизвестно. Вы — никто, вас нет ни в чьих расчетах, вас никто не может предать — потому что никто ничего про вас не знает. Вы — всего лишь страховые агенты, которые суют нос повсюду, как и полагается страховым агентам. Никто не сможет сообщить о том, что вы вышли на охоту!
— Но мы же должны с чего-то начинать?
— Я дам вам диск. На нем — досье на всех установленных на данный момент активных членов террористических организаций и на всех установленных разведчиков, действующих в городе. И на этом все!
— А агентура?
— Никакой агентуры. Всю работу придется делать с нуля, опираясь только на данные досье. Я не могу дать ручательство, что полицейская и жандармская агентура надежна. Часть явно работает в обе стороны.
Великолепно…
— Ваша основная задача — верхушка Аль-Каиды. По нашим данным, действиями Аль-Каиды в городе руководит некий Мохаммед Атта, один из ближайших сподвижников Бен Ладена. Он даже более приоритетная цель, потому что Бен Ладен — теоретик, Атта — практик и организатор террора. И последнее! Помимо досье… — через стол переехал компакт-диск в дорогой упаковке с обложкой из чистой кожи и логотипом известного оперного певца… — на диске находится процедура связи со мной, обычная и экстренная. Через три дня извольте явиться с докладом о проделанной работе. На этом — все.
***— Ну, что? Пошли воевать за правое дело?
— Пошли, сначала пообедаем! — пробурчал я, осматриваясь по сторонам — не знаю как ты, а я — проголодался…
Кафе мы нашли на противоположной стороне площади, народу там сейчас — середина рабочего дня — было относительно немного, поэтому столик мы заняли, какой хотели — в самом углу и у стены. В отличие от того же чинного Санкт-Петербурга, где кафе почти не было, а были рестораны, здесь было все по-простому — столики выставлялись прямо на улице, под тентами, кухня располагалась на первом этаже прилегающего дома, на втором обычно проживала семья ресторатора. Кафе было греческим — вообще в этом городе семнадцати религий можно было найти заведение, где подавали блюда любой страны мира…
— Закажешь?
— Тебе чего?
— Того же, чего и тебе. В греческой кухне я не понимаю ни черта…
Кивнув, Али ушел к дому, возле которого располагалось уличное кафе, о чем-то переговорил с хозяином, через несколько минут вернулся с тарелками, на которых было странного вида кушанье…
— Это что такое? — подозрительно спросил я
— Мусака. Остальное чуть попозже принесут. Вкусно, пробуй…
Подождал, пока Али начнет есть первым, затем попробовал и сам. Необычно, конечно — но вкусно…
— Что делать будем? — спросил Али, когда от мусаки остались одни воспоминания, а нам принесли горячий, невероятно крепкий, заваренный по-турецки кофе…
— Так это ты мне скажи, Али — ты же правоверный. Вот и скажи — где может спрятаться другой правоверный в городе, где у него нет дома…
— Да где угодно…
— Да не где угодно. Где угодно нельзя. Нужно место, где его всегда приютят, где его никто не выдаст…
— Постой-ка… — Али отставил чашку — кажется, я понял. Ты натолкнул меня на мысль!
— Какую?
— Он прячется в мечети! Конечно же, в одной из мечетей! Идеальное место! С одной стороны — туда не войдут ни полиция, ни кто другой, не являющийся правоверным мусульманином. Есть мечети, являющиеся историческими памятниками, туда пускают неверных за плату — но во многие мечети неверным вход закрыт!
— Тише! — сказал я, останавливая разгорячившегося Али — говори тише, мы на улице.
— Если так разобраться… — Али перешел на шепот — то это может быть только мечеть. Согласно хадисам, [хадисы — сборник высказываний пророка Мохаммеда и его ближайших сподвижников, не вошедших в текст самого Корана] любой мусульманин, оказавшийся в чужом городе и которому некуда пойти и негде переночевать, имеет право переночевать в мечети. Ни один мулла, как бы он к кому не относился, не имеет права закрыть в такой ситуации дверь перед правоверным. Кроме того — через мечеть постоянно проходят толпы верующих, во время намаза [намаз — молитва в исламе, совершается пять раз в день] можно передать деньги, инструкции, согласовать действия. И никто ничего не заподозрит. Идеальное укрытие!
Я подумал. Ничего другого в голову мне не приходило — значит, нужно было отрабатывать предположения Али
— И как проверить мечети?
— Никак! — отрезал Али — даже мне, правоверному мусульманину не позволено будет войти во внутренние покои мечети. Если я буду ходить по разным мечетям, даже если и не высматривать ничего, а просто совершать намаз каждый раз в другой мечети — это вызовет серьезные подозрения. Тем более что каждая мечеть принадлежит конкретной умме [умма — община верующих в исламе, основная ячейка исламского общества] и там все друг друга знают. Ты же, даже если просто будешь шататься без дела вокруг мечети в мусульманском квартале, можешь попасть в беду.
Здравствуйте, приехали. От чего шли, к тому и пришли…
— Вообще никак?
— Никак! — твердо повторил Али — совсем никак. Только засветимся.
Я отхлебнул совсем остывший кофе. Какая-то мысль вертелась в голове, еще со времен разговора с Иваном Ивановичем…
— Слушай… А остальные наши где? Ведь если мы работаем автономно — может получиться так, что мы друг другу помешаем…
— Наши? — скептически хмыкнул Али, и тут же поправился, вспомнил — извини… Про наших я знаю не больше чем ты…
И тут мысль родилась, да не просто родилась — засияла во всей красе! И именно эта насмешка Али помогла мне понять, что мы должны дальше делать!
— Как ты меня назвал?
— Когда?
— Сейчас ты хмыкнул, когда я сказал «наши». Помнишь, на корабле ты меня называл предателем…
— Извини, Ворон — Али приложил руку к сердцу, как это делали турки — честное слово извини. Просто забыть сложно, как ты наш курс на Питер променял. Мог бы и остаться…
— Да прекрати ты извиняться! Ты назвал меня предателем — но это же гениально! Именно это мы и должны сделать!
— Тише ты! — теперь настала очередь Али одергивать меня — ты о чем? Что мы должны сделать?
— Предать! Нам — верней не нам, а тебе — для того, чтобы тебе поверили, нужно стать предателем!
— Ты в своем уме? — недобро глянул на меня Али
— В своем! Такого никто не ждет! Здесь привыкли к тому, что местные кадры могут предать! Предают полицейские, жандармы — почему не может предать флотский офицер?!
— Потому что он давал присягу, черт тебя дери!
Я резко тормознул, по лицу Али понял, что из моего замысла он не понял ровным счетом ничего, а я, если буду продолжать в то же духе — могу запросто получить по морде…
— Давай-ка пересядем в машину. В мою, если не возражаешь…
Бросив на стол несколько монет — обед здесь был раза в три дешевле, чем в Санкт-Петербурге — мы перешли улицу, расположились в моем экипаже. В тесноте, но не в обиде. Я покрутил рукоятку магнитолы, увеличивая громкость звука. Проигрывался диск с оперной музыкой — Леонкавалло, «Паяцы»…
— Теперь слушай меня! Внимательно слушай, и прежде чем ответить — думай! Ты мусульманин, верно!?
— Верно… — Али непонимающе смотрел на меня
— Ты мусульманин с детства, и твой отец мусульманин и все твои родственники — тоже мусульмане, ведь так?!
— Так. Мой отец даже хаджи… [хаджи — тот, кто совершил хадж, в умме таких людей очень уважают. Отличается белой повязкой на чалме…]
— А теперь ответь, Али — только прежде чем ответить подумай очень и очень хорошо. Если ты, мусульманин и сын хаджи, придешь к террористам, и скажешь, что не можешь больше смотреть, как русские угнетают истинную веру, что не можешь больше жить в безверии и служить русским — скажи, Али, они тебе поверят?!
Прежде чем ответить, Али долго смотрел куда-то перед собой…
— Да, Ворон, поверят… — наконец глухим голосом сказал он — ты умный, ты хорошо мыслишь. И ты хорошо знаешь мусульман. У мусульман верность истинной вере, верность Пророку никогда не будет подвергнута сомнениям. Поэтому, если я приду и скажу так — они мне поверят. Поверят… Но могут потребовать доказать свою веру делом, вступить на путь джихада, пронести взрывное устройство на корабль, например. И что мне тогда делать?
— Сдать меня! — твердо сказал я
— Что??!!
— Сдать меня, другого выхода нет. И рассказать правду о том, чем нам приказали заниматься.
Али молча смотрел на меня…
— Ты должен сказать — не вдаваясь в подробности — что русские задумали истребить всех мусульман, идущих по пути джихада. Не задержать, не осудить — именно уничтожить, перестрелять как бешеных собак. Ответить террором на террор, кровью на кровь, смертью на смерть. Ты служил в русском флоте — и тебе, как офицеру спецподразделения дали такой приказ — искать и уничтожать. Убивать тех, кто несет мусульманам слова Аллаха, свет истинной веры, убивать на людных улицах и в тихих переулках, ночью и при свете дня. Ты должен назвать не только свое — но и мое имя. Сказать, что твой друг по училищу, князь Александр Воронцов из рода Воронцовых тоже получил в руки оружие и приказ. Ты не можешь выполнять этот приказ, убивать своих братьев — а я могу, ибо они мне не братья, они даже не преступники. Они враги. И я буду убивать — пока останется хоть один из них, я не остановлюсь…
— Тебя же убьют… — Али смотрел на меня, не в силах поверить тому, что я говорю — они найдут тебя и убьют!
— Не убьют. Скажи, что вся информация — в том числе об агентуре полиции в рядах исламского подполья, о предателях в их рядах — известна лишь мне. Ты — на подхвате. Тебе не доверяют, потому что ты не русский. В этом случае им нужно будет взять меня живым и только живым — чтобы получить эту информацию. А меня взять живым не так то просто.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. Тебе известно, кто такие хашишины? [хашишины (ассасины) — на территории Ирана в VIII–IX веках в рамках Суфийского тариката Накшбандийа возникло достаточно странное явление: молодых людей брали в закрытые школы и, накачивая гашишем, создавали им иллюзию райского мира, помещая среди гурий, в садах. Одновременно с тамошней тогдашней техникой промывания мозгов так или иначе их зомбировали. И во времена халифата они использовались для решения политических задач: это были фанатичные убийцы и террористы. Этот орден так и назывался — Орден Хашишин, переводится — Гашиш (гашиш использовался как психотропное вещество, с помощью которого можно было воздействовать на сознание). Кстати французское слово «assasin» — убийца, которое впоследствии переняли многие языки мира, напрямую происходит от «хашишин». Считается, что данный орден был полностью уничтожен войсками Хулагу-хана, внука Чингисхана. Но это не так. Хашишины, наряду с древнееврейской сектой сикариев, считаются основоположниками политического терроризма. ]