Моряк бросил карты на импровизированный стол. Кестрель выиграла.
— Я думал, ты хочешь услышать что-нибудь поинтересней, чем «да, „Марис“ ходил в южный Гэрран примерно месяц назад». Мало того, что проиграл, так еще и вопросы скучные!
Смех сорвался с губ Кестрель облачком белого пара.
— Можем сыграть на твою шинель.
— Эх, красотка, может, будем считать, что ты уже выиграла, и я просто отдам ее?
Арин приподнял букмекера за талию и пересадил ее со своих коленей на другой стул.
— Печально видеть, — вздохнула она, — как человек поступает себе во вред.
Иногда Арину казалось, что он так и остался собственностью Кестрель. Он подумал о серебряных монетах, которые за него заплатила дочь генерала. Он не мог забыть их тяжесть, не мог простить. Его душа была озером, в воды которого высыпали серебро из мешка. Чем лучше Арин узнавал Кестрель, тем глубже опускались монеты. Позже, подхваченный теплым течением, он выплыл, а серебро осталось на дне. Арин не хотел нырять обратно. Но иногда — особенно с тех пор, как был подписан договор, особенно в этом проклятом городе, особенно сейчас — казалось, что он ясно видит, как блестит на дне серебряный клад.
Но это ничего не меняло. Арин отвернулся от красавицы-букмекера.
— Я поступаю так, как нужно.
Она улыбнулась и снова закинула ноги на стол.
— Однажды ты поймешь, что ошибался.
Арин встал и вышел из таверны в ночь.
Моряк предложил Кестрель руку, как заправский кавалер, и помог ей подняться. Потом он снял с себя шинель и накинул ей на плечи, но не сразу выпустил ткань из рук.
— Милая служаночка, а не хочешь ли ты отправиться со мной в плавание?
— Нет уж, еще потоплю корабль, чего доброго. По мне не заметно разве? Я приношу несчастья.
— Люблю таких. — Матрос от души чмокнул Кестрель в щеку, а потом побежал вверх по пляжу в сторону города. — Ух, и холодина же сегодня! — воскликнул он, а потом громко, во весь голос запел ту же песенку, что до этого мурлыкал себе под нос. Он часто прерывался, чтобы вдохнуть, но неплохо попадал в ноты, и Кестрель с удовольствием слушала, как разносится над пляжем простая мелодия. Конечно, в этой песне не было истинной красоты, да и голос совсем не тот, что у Арина — словно густой, крепкий напиток, наполняющий чашу до краев. Но матрос пел весело, и Кестрель это нравилось. В конце концов, лучше радоваться тому, что имеешь, чем мечтать о недостижимом.
18
Кестрель узнала все, что нужно. Пора возвращаться во дворец. Но Кестрель противилась этому всей душой, в горле стоял горький ком. Ноги не слушались, и она медленно брела вверх по холму. Возле высокого моста через реку, спускающейся с гор и змейкой вьющейся по городу, Кестрель остановилась. Ей предстояло снова пересечь богатый квартал с яркими масляными фонарями. Но она этого не сделала.
Кестрель положила руку на кованый парапет. Металл обжег холодом. Она пошла по берегу, скользя ладонью по перилам, сначала медленно, потом быстрее. У Кестрель не было определенной цели, она шла туда, куда вела ее река. Лишь бы подальше от дворца, в который все равно придется вернуться.
Дворцовый инженер. Водоснабжение. Арин поднялся по узкой лесенке, которая вела из Теснины в более обеспеченные кварталы. На верхней ступеньке он обернулся и окинул взглядом город. В темноте внизу поблескивали одинокие фонари, напоминающие драгоценные камни на черном бархате.
Арин понял, что означают ставки на свадебное платье. И не важно, что Тенсен ему не поверил. Арин оказался прав: глава сената получил в награду ценные сведения, оказав императору услугу. Но какую? Если инженер получила такую же награду, то что же сделала она?
Где-то рядом шумела река. Арин вспомнил, что неподалеку есть канал, где вода спокойнее благодаря шлюзам, спроектированным той же женщиной-инженером.
Арин вышел к реке и зашагал вдоль нее.
Кестрель остановилась, увидев шлюзы. Поначалу она просто любовалась их совершенной конструкцией. Заслонки поднимались и опускались, точно регулируя уровень воды, когда нужно было пропустить, например, груженую баржу. Какое великолепное изобретение! Какой острый ум создал все это!
Возле шлюзов кто-то прогуливался. Дворцовая служанка стояла к Арину спиной. Белая окантовка на платье, видневшемся из-под длинной распахнутой шинели, выдавала в ней валорианку. Волосы скрывал намотанный на голову шарф. В слабом свете далекого фонаря она выглядела неприметной тенью.
Отчего-то при виде этой девушки сердце Арина сжалось. «Одиночество», — подсказал ему мальчуган, которым он когда-то был, чье лицо иногда чудилось ему в зеркале. «Она прекрасна», — шепнул мальчишка Арину. Но почему он так решил? Ведь это совершенно незнакомая валорианка, с которой у Арина нет ничего общего. Само ее платье напоминало разом обо всех злодеяниях империи. Поэтому он велел мальчугану из прошлого замолчать.
Арин продолжил путь и обошел изгиб канала. Отсюда одинокую фигурку служанки уже нельзя было различить.
Чем больше Кестрель смотрела на шлюзы, тем сильнее напоминала сама себе реку, которая натолкнулась на замысловатую преграду. Хитроумные заслонки сдерживали все то, что творилось у нее на душе. Она сама построила этот шлюз из железной лжи и заперла свою реку внутри.
Кестрель услышала шорох подошв по мостовой — еще один поздний прохожий. Он чуть замедлился, но не остановился. Вскоре звук его шагов растаял вдалеке.
Ей тоже пора идти. Рано или поздно придется вернуться.
Что-то заставило Арина повернуть обратно. Может, боги? Он не знал. Ноги словно сами понесли к шлюзам. Тело само стремилось в ту сторону. Разум же ничего не понимал и судорожно пытался разгадать загадку. Разве в том, что возле канала стоит дворцовая служанка, есть что-то необычное? А больше там нет ничего интересного.
Но ноги и сердце упрямо спешили обратно, и Арин прибавил шагу. Однако девушки возле шлюзов уже не было.
Арин пустился на поиски. Он прошел вдоль канала к реке, над которой возвышался мост, словно выгнувший спину диковинный зверь. Арин вдруг вспомнил, во что была обута служанка. Черные сапоги для дуэлей. С какой стати горничная решила выйти в город в парадной обуви?
Арин вообразил странную картину: безликая служанка перебирает модные туфельки в поисках чего-нибудь подходящего. Почему он это представил?
Кинжал тоже выглядел странно. Служанки, как и все валорианцы, носили оружие, но кто заматывает рукоять тряпкой? Ведь ее неудобно держать! Арин не представлял, зачем служанка так сделала… Разве что рукоять нужно было спрятать.
Он перешел на бег. Пот стекал по лицу и щипал рану. Арин не видел рук служанки, но почему-то прекрасно их представлял — бледные, тонкие пальцы. Представил, как они скользнули под рубашку, касаясь его кожи. А вот помчались по черно-белым клавишам в диком танце…
Девушка стояла на мосту. Увидев ее руку на кованых перилах, Арин решил, что у него просто разыгралось воображение. Пальцы служанки постукивали по перилам, играя беззвучную мелодию на невидимых клавишах. Он узнал этот жест. Он узнал эту руку. Арин перешел на шаг. Служанка не замечала его, погруженная в мысли. Девушка всматривалась в темноту, поглощенная видом реки и мелодией, которая звучала у нее в голове.
Арин тихо приблизился, едва слышно произнес имя и осторожно дотронулся до холодной руки без перчатки. Коснулся родинки возле большого пальца, похожей на маленькую черную звездочку. Сперва Арину показалось, что девушка совсем не испугалась. Она на секунду замерла, после чего повернулась, как будто узнала его. Но, взглянув на него, Кестрель отшатнулась, как будто почувствовала опасность. Она отдернула руку и вскинула ее, точно хотела защититься, закрыться.
Все-таки он ее напугал. С ее губ сорвался вскрик, глаза наполнились ужасом, словно она увидела чудовище. И тогда Арин вспомнил. Он и есть чудовище.
19
Она подняла руку, желая коснуться его лица, но Арин вздрогнул, и она тут же опустила руку, словно обжегшись. Кестрель почувствовала холод ножа, который изуродовал Арина. Этот клинок вонзился ей прямо в душу и задел что-то жизненно важное. Внутри все сжалось, она не могла выговорить ни слова. От боли воздух в легких словно закончился.
Арин провел пальцами по стежкам. Два длинных шва тянулись ото лба и до левой щеки.
— Что с тобой случилось? — прошептала Кестрель. Он закрыл рану рукой, но было поздно — Кестрель уже все увидела.
— Арин, ответь.
Он молчал.
— Пожалуйста, — попросила она.
Арин наклонился — Кестрель сначала не поняла зачем — и достал кинжал из сапога.
Ее кинжал. Ее любимый кинжал. Прекрасный баланс, на рукояти — рубиновая печатка. Кинжал, который император забрал у нее несколько недель назад.
— Вот что, — ответил наконец Арин и вложил кинжал ей в руки.
«Простите. Мне жаль», — сказала Кестрель императору. «Ничего тебе не жаль. Но ты пожалеешь». Она выронила кинжал, Арин снова поднял его.
— Осторожнее, а то испортишь клинок. Лезвие хорошее, острое. Уж я-то знаю. И стражник, у которого я его отнял, тоже с ним очень близко познакомился. Кстати, не ожидал, что валорианцы настолько трусливы: подослать убийцу прирезать меня в темном углу!
— Арин, это не я.
— А я и не говорил, что ты. — Однако его голос прозвучал резко и грубо.
— Я бы никогда так не поступила.
Должно быть, Арин почувствовал, что Кестрель вот-вот расплачется. Он ответил уже мягче:
— Я тоже так думаю.
— Почему? — Ее голос дрогнул и надломился. — Я действительно могла все это подстроить. Это же мой кинжал. На нем моя печать. Почему ты сразу поверил моим словам? Почему ты вообще мне веришь?
Арин облокотился на перила моста, держа кинжал над водой и повернувшись к Кестрель в профиль.
— Я привык тебе доверять, — признался он наконец.
— А зря, — пробормотала Кестрель.
Его голос звенел от напряжения. Арин метнул взгляд на дочь генерала: он понял, что Кестрель тоже заметила эту натянутую нотку, и запоздало попытался изобразить безразличие.
— Ну, если рассуждать логически, — пожал он плечами, — зачем бы тебе подсылать ко мне убийц? Какой у тебя может быть мотив?
— Например, я хотела положить конец слухам о нас.
— Надеюсь, это не так. Мне нравятся эти сплетни.
— Перестань паясничать! Почему ты так уверен, что это не я? Ты должен меня подозревать.
Он покачал головой:
— Это не в твоем стиле — подсылать кого-то сделать за тебя грязную работу.
— Я могла измениться.
— Кестрель, зачем ты пытаешься переубедить меня?
«Потому что я виновата», — хотелось ответить ей.
— Только что ты уверяла меня, что ничего такого не делала, — продолжил Арин, — и я в это верю. Не расскажешь, как твой кинжал попал к императору? И кого он хотел наказать? Только меня… или и тебя тоже?
Кестрель не могла произнести ни слова.
— Я бы сказал, что польщен, — вздохнул Арин, — но императорская лесть мне не очень-то нравится. — Он выпрямился и снова протянул Кестрель кинжал.
— Нет, — отрезала она.
— Клинок ни в чем не виноват.
Горло Кестрель мучительно сжалось от невыносимого чувства вины. Он слишком ей доверял.
— Если попытаешься отдать мне этот кинжал, я выброшу его в реку.
Арин пожал плечами, спрятал клинок в сапог и снова повернулся к Кестрель. Из-за шва, стянувшего кожу, можно было подумать, что он улыбается, хотя губы Арина были сжаты в тонкую прямую линию.
— Уверен, я выгляжу отвратительно, но не будем об этом. Я хочу поговорить о другом. — Он указал на простой шарф на голове, потом на ее черные сапоги. — Кестрель, что ты задумала?
Она совсем забыла о том, как одета.
— Ничего.
Арин приподнял брови.
— Это был вызов. Я поспорила с дочерью сенатора, что сумею выбраться из дворца без сопровождения.
— Придумай что-нибудь получше, Кестрель.
— Я просто устала сидеть взаперти, — пробормотала она.
— В это я вполне могу поверить, но сомневаюсь, что это единственная причина.
Арин, прищурившись, разглядывал ее. Потом провел пальцами по перилам, шагнул ближе к Кестрель, сжал в руке воротник ее морской шинели и потянул в сторону. Казалось, мир вокруг затих и замер.
Арин наклонился к ней. Стежки царапнули щеку. Он уткнулся в шею Кестрель и глубоко вздохнул. По ее телу прокатилась волна тепла. Кестрель представила, как приоткроются его губы, прижимаясь к ее коже. Представила его улыбку. Вообразила, что будет дальше, как поступит, как забудет обо всем. Она точно смотанная в клубок шелковая лента: стоит отпустить кончик, и клубок распутается. Кестрель замерла, погрузившись в мечты.
Арин это почувствовал, в нерешительности поднял голову и посмотрел на Кестрель. Его зрачки расширились. Он разжал пальцы.
— От тебя пахнет мужчиной. — Арин слегка отстранился. — Откуда шинель?
Как ни странно, голос у Кестрель почти не дрожал, когда она ответила:
— Выиграла.
— И кто же стал твоей жертвой на этот раз?
— Моряк. Мы играли в карты. Я замерзла.
— И не стыдно тебе?
— Ни капельки. — Она постаралась говорить твердо. — На самом деле он сам мне ее отдал.
— Вижу, ты неплохо провела время. Сбежала из дворца, отняла у моряка шинель. Но почему же мне кажется, что это далеко не все?
Кестрель пожала плечами:
— Люблю достойных противников. Придворные совсем не умеют играть.
— И на что же вы играли?
— Я уже сказала. На шинель.
— Нет, ты сказала, что ее тебе отдали. Значит, выиграла ты что-то еще. Что именно?
— Ничего. Мы просто так играли.
— Игра без ставок? Это с тобой-то? Ни за что не поверю.
— Почему же? С тобой мы однажды играли на спички.
— Да, верно. — Арин на мгновение прикрыл глаза, и Кестрель увидела тонкую красную царапину на левом веке. В груди у нее заныло.
Потом Арин поднял взгляд. Кестрель никогда не могла устоять перед его серыми глазами. Он улыбнулся, но улыбка была ненастоящей. К тому же из-за заживающей раны она вышла кривой.
— Давай сыграем в «Зуб и жало», Кестрель. Согласна?
Она отвернулась к реке.
— Тебе лучше уехать из столицы.
— М-м, путешествие по штормовому морю в одиночестве. Звучит заманчиво.
Кестрель не ответила.
— Я не хочу уезжать, — продолжил Арин. — Давай сыграем. Всего разок.
И снова Кестрель оказалась между двух огней: поступить так, как хочется, или так, как нужно. С каждым разом делать правильный выбор становилось все сложнее.
— Когда?
— Как только представится возможность.
Разумеется, костяшки для игры под ногами не валялись. Да и Кестрель нужно подготовиться… Хотя она сама не знала зачем. Ведь это же просто игра, верно? Всего одна партия.
— Ладно, — решилась она наконец.
— Победитель получает все.
Кестрель посмотрела на Арина:
— А ставки?
— Правда.
На это Кестрель согласиться не могла. Отказываться тоже было нельзя, потому что Арин бы понял: она скрывает серьезную тайну.
— Что, не слишком заманчиво? — вздохнул он. — Понимаю. Наверное, такие ставки тебе неинтересны. Я угадал, да? Действительно, ведь я-то готов в любую секунду рассказать всю правду. Ты это знаешь и не хочешь играть на то, что можно получить просто так. — Арин смерил ее взглядом. — Кестрель, ты что-то скрываешь, и я хочу это знать. Давай сделаем так: если выиграешь, я выполню любую твою просьбу. Захочешь, чтобы я уехал, — уеду. Попросишь никогда больше с тобой не разговаривать — не буду. Назови любую цену. — Он протянул Кестрель руку. — И дай слово, что выполнишь свою часть уговора, если проиграешь. Поклянись честью валорианки.
Кестрель старалась не смотреть на его протянутую руку и поплотнее закуталась в шинель.