Проиграть — немыслимо. Но если она выиграет… Можно отправить Арина домой. Так будет лучше. Ему опасно оставаться в столице, да и ей станет легче, если он уедет.
— Кестрель. — Арин коснулся ее запястья, потом его пальцы скользнули дальше, под обшлаг рукава. От этого прикосновения сердце забилось быстрее. — В последний раз, — попросил он.
Кестрель разжала пальцы, словно больше не имела над ними власти, и вложила свою руку в его. Внезапно Кестрель показалось, будто в пустую комнату ее сознания разноцветной толпой разом ворвались все желания, которые она так отчаянно и долго старалась не впускать.
— Хорошо, — прошептала она.
Глаза Арина блеснули в темноте. Его ладонь стала горячей.
— Тогда поклянись.
— Валорианка всегда держит слово.
— Идем. — Он потянул Кестрель к переулку, ведущему вниз.
— Сейчас?
— А ты предпочитаешь встретиться во дворце? Даже не знаю, где лучше, в твоих покоях или в моих.
Кестрель выпустила его руку и потерла ладонь, словно пытаясь стереть следы его пальцев. Арин заметил это и изменился в лице.
— Сыграем как-нибудь потом, — произнесла Кестрель и вдруг поняла, что согласилась не только потому, что он — достойный противник, и даже не потому, что хотела спасти его, отправив домой. Несмотря на все убедительные причины, в глубине ее души теплилась предательская надежда на то, что она проиграет. — Потом, — повторила она.
— Нет, сейчас.
— И что, мы будем бродить по улицам, высматривая, не валяется ли где-нибудь набор костяшек?
— Не беспокойся, — усмехнулся Арин. — Я знаю отличное место.
20
Арин всерьез засомневался, что лихорадка прошла. Казалось, будто он бредит. Происходило что-то непонятное. Он вел Кестрель по узким переулкам. Она не успевала, и он попытался идти медленнее… Но уже через несколько секунд снова прибавил шагу.
Арин с трудом отличал реальность от собственных домыслов. Где правда? Он был уверен, что заметил в глазах Кестрель отвращение, когда она впервые взглянула на него. Но потом Арин получше присмотрелся к ее лицу в свете фонаря и увидел на нем лишь печаль. Или ему показалось? «Ты видишь то, что хочешь видеть», — сказал недавно Тенсен.
Когда Арин сжал в руке воротник ее краденой — подаренной? выигранной? — шинели, между ними как будто пробежала искра. Разве нет? Но потом Кестрель застыла, точно окаменела. Как тогда, на галерее, когда Арин только приехал. Может, он сам все придумал. Или эта искра означала что-то другое.
Арин не соврал, когда сказал, что доверяет ей. Но в этом было нечто болезненное, лишенное здравого смысла. Арин знал, что не должен вот так доверять Кестрель. Это глупо. По правде говоря, он и сам не понимал, чем вызвано такое чувство: у него ведь почти не осталось надежды. В своем упрямом доверии Арин напоминал нищего, который в силу привычки даже засыпает с протянутой рукой.
Арин взглянул на Кестрель. Та опасливо осматривалась, с подозрением глядя на полные нечистот канавы, неровный оранжевый свет факелов в окнах игорных домов, щербатые ступеньки, покрытые опасной коркой льда.
Кестрель поймала его взгляд и невольно поправила шарф на голове, словно пытаясь скрыть лицо от чужака. Как будто Арин еще не знал, кто она такая, и есть шанс обмануть его, спрятавшись за непривычным нарядом.
О, это платье! Арин застыл на месте. В одежде служанки Кестрель выглядела совсем иначе. Сияющие локоны спрятаны, лицо открыто, на лбу нет этой проклятой золотой метки.
Арина вдруг охватил странный задор. Голова приятно закружилась. Легкие распирало от восторга. У него родилась странная идея, фантазия, безумный плод воображения. Арин представил, что Кестрель и есть тот самый Мотылек, шпион Тенсена. О да, как же иначе! Это все объясняло!
Пораженный своей способностью к самообману Арин продолжил сочинять свою сказку. Намеки Тенсена на то, что Мотылек — это Риша, были пустой болтовней. Министр не сказал ничего определенного. А Кестрель и впрямь может передавать ему ценные сведения, верно? Ее обожает двор. Она дочь генерала. Приближенная императора. Невеста принца. Если бы Кестрель действительно оказалась осведомителем Тенсена, он ни за что бы не рассказал Арину.
Все сходится. Даже ее теперешний вид становится понятным. Одежда служанки. Шинель с чужого плеча. Глаза, полные тайн. Да, Кестрель отлично подошла бы на роль шпиона. И если еще вспомнить испорченное платье, о котором говорила Делия: порванные швы, рвота на рукаве, испачканный подол.
Разве Кестрель не согласилась бы на риск? Но ради чего? Ради Гэррана? Ради Арина?
О боги безумия и лжи! Арин совсем свихнулся. Он громко рассмеялся.
Кестрель тоже остановилась, удивленная неожиданным весельем Арина.
— Арин, — спросила она, — что-то не так?
— Да нет, ничего. — Он покачал головой. Улыбка не сходила с его губ. — Или все. Не знаю.
— Да что такое?
— Так, шутка. Глупости, выдумки. Забудь.
Кестрель побоялась спрашивать дальше, не желая больше слышать этот полубезумный смех.
Они пошли дальше. Над головами мелькали похожие на флажки деревянные вывески различных заведений. Кестрель остановилась, когда поняла, куда ведет ее Арин. На противоположной стороне улицы виднелась таверна со сломанной рукой на вывеске — это отсюда вывалился перепивший аристократ и едва не узнал Кестрель, несмотря на маскировку.
— Я туда не пойду.
— Недостаточно роскошно? — Глаза Арина по-прежнему насмешливо поблескивали.
— Кто-нибудь меня узнает.
— Да брось.
— Неужели в простой одежде я вообще не похожа на себя? — Кестрель стало стыдно за неуверенность в собственном голосе.
— Если откажешься, я решу, что ты загордилась и считаешь, что зайти в «Сломанную руку» ниже твоего достоинства. Или ты боишься проиграть? Что ж, это я понять могу.
Кестрель нахмурилась и решительно направилась к таверне.
Внутри было светло и ужасно шумно. В воздухе клубился густой табачный дым, пахло сальными свечами, выпивкой и потом. Кестрель решительно нырнула в толпу.
— Ты что, знаешь, куда идти? — прошептал ей на ухо Арин, идя следом.
Кестрель не обратила внимания на его слова. Возле стойки дышать стало легче, но вдруг она увидела несколько подвыпивших придворных, которые громко разговаривали. Кестрель знала одного из них. Это был высокопоставленный сенатор, который сидел рядом с императором на утреннем приеме в Зимнем саду. Кестрель опустила голову, испугавшись, что ее узнают.
Но было слишком поздно. Взгляд чиновника уже упал на нее… и скользнул дальше. Он не увидел Кестрель — точнее, не увидел ничего, что заслуживало внимания. Один из его товарищей засмеялся над шуткой, и сенатор повернулся к ним. Компания потребовала налить им еще. В сторону Кестрель никто не посмотрел.
— Почему ты остановилась? — пробормотал Арин.
Сердце гулко стучало в груди. Кестрель так резко повернулась к Арину, что толкнула его. Он поймал ее за плечо.
— Я ухожу, — решила она.
— Но ты обещала. Всего одна партия.
— Не здесь. Не сейчас.
Пальцы Арина сжались.
— Значит, ты сдаешься. Я победил.
От его прикосновения сердце забилось еще быстрее. Пульс отдавался в ушах. Снова этот выбор между искушением и… чем-то еще. В то же время что-то внутри натянулось, окаменело, требуя согласиться и обвиняя в трусости. У искушения появился союзник.
— Я никогда не сдаюсь, — ответила Кестрель.
Арин улыбнулся. Они пробрались в угол, где стояло несколько столиков — увы, занятых. Кестрель подошла к самому дальнему, за которым сидели двое валорианских купцов.
— Уступите нам место, — велела она, бросив на стол украденный кошелек начальника порта. Торговцы посмотрели на деньги, потом на Кестрель и решили, что вполне готовы продолжить пить стоя. Они забрали кошелек и ушли.
— Примитивно, но действенно, — похвалил Арин.
Кестрель уселась за стол спиной к придворным. Арин по-прежнему стоял. Она думала, что он снова ищет повод ее поддразнить. Странное, недоброе веселье, охватившее его на улице, все еще поблескивало в глазах. Но он выглядел усталым, словно бегун после пробежки. Мысли, заставившие его рассмеяться, как будто исчезли… Или, по крайней мере, отступили.
Кестрель вгляделась в это лицо, которое с каждой секундой становилось ей все милее. Разве можно полюбить кого-то еще сильнее за увечья? Почему, увидев страдания Арина, Кестрель почувствовала, как ее сердце открылось навстречу ему? Что с ней случилось? Отчего так хочется прикоснуться к его шраму? Почему он кажется ей красивым? Это же неправильно!
Арин уже не смотрел на нее, его внимание привлекло что-то другое. Кестрель проследила за его взглядом и увидела рыжеволосую женщину за столиком неподалеку, которая как-то недовольно поглядывала в их сторону. Лицо Арина оставалось безразличным, но что-то неуловимо изменилось. Сердце Кестрель сжалось.
Когда он вновь посмотрел на Кестрель, она с большим интересом разглядывала неровную поверхность стола.
— Я найду костяшки, — сказал Арин. — И вино. Ты будешь?
Кестрель следовало отказаться. Она знала, что нельзя терять голову, нельзя проигрывать. Но внезапно она почувствовала себя такой несчастной. Встреча с Арином взволновала ее, поэтому Кестрель согласилась. Он помедлил, как будто хотел отговорить ее от необдуманного поступка, но потом встал из-за стола. Мгновение — и Арин исчез в толпе. Кестрель не видела, куда он пошел.
Арин не хотел надолго оставлять ее одну. Он боялся, что Кестрель успеет привлечь чье-нибудь внимание — это у нее в крови. Но, когда он вернулся с вином и костяшками, Кестрель по-прежнему сидела одна, почти не двигаясь. Ее окружала странная тишина — островок неестественного спокойствия в шумной таверне.
Кестрель не сразу заметила его. Арин увидел на ее лице печаль и вдруг понял, почему сразу обратил на нее внимание тогда, на берегу канала, даже не зная, что это дочь генерала: ему показалось, что у них есть что-то общее. Казалось, незнакомка, как и Арин, потеряла что-то очень важное.
Он представил, как проиграет эту партию в «Зуб и жало», упустит свой шанс узнать ответы на все вопросы. Представил, как скажет: «Чего ты хочешь?» А Кестрель ответит: «Уезжай». И добавит: «Забери меня с собой».
Кестрель подняла голову. Заглянув в ее глаза — светло-карие, почти золотые, — Арин понял: какой же он глупец! Пора остановиться. Мечты причиняют лишь боль, такие мысли только мешают. Зачем он об этом думает? Теперь Арин сам устыдился того, что насочинял по дороге — будто бы Кестрель и есть Мотылек. Он велел себе выкинуть эти глупости из головы и больше о них не вспоминать. Что толку в фантазиях, когда они рассекают душу на две части, напоминающие две половины его лица. Одна цела и невредима, другая кричит от боли.
Арин сел и поставил на стол шкатулку с костяшками, бутылку вина и один бокал, который тут же наполнил и вручил Кестрель.
— А где второй? — удивилась она.
— Мне что-то не хочется. Как вино?
— Ужасное, — ответила Кестрель, но сделала еще один большой глоток.
Арин достал костяшки. Кестрель взяла одну из них и повертела в руках. Пластинки были засаленные, вырезанные из грубого дерева. Кестрель глотнула еще вина.
Арин снова вспомнил слова Делии об испорченном платье. Тенсен только отмахнулся, не увидев повода для беспокойства. Рвота на рукаве? Подумаешь! При дворе любят вино. Арин не раз видел, как валорианцы напивались до тошноты. А грязь и треснувшие швы… Что ж, кто угодно может оступиться. Что с того, что в Зимнем саду все дорожки вымощены? Арина пускали не везде, и он не знал всей территории дворца. Кестрель могла споткнуться где угодно. Конечно, все это было так не похоже на Кестрель: пьянство, неуклюжесть. Но сейчас, прямо у Арина на глазах, она залпом допила вино.
«Я могла измениться», — сказала она на мосту.
Арин забрал костяшку у нее из рук и резкими движениями перемешал весь набор. Оба набрали нужное количество.
У Арина на руках оказалась ужасно слабая подборка. Если бы не пара мышей, можно было бы сразу сдаваться. На остальных костяшках изображены символы жала, которыми обожала играть Кестрель. У Арина подобная тактика выходила хуже.
А вот у Кестрель комплект получше, в этом он не сомневался. Нет, она ничем не показала свою удачу. Но именно подчеркнутое безразличие ее и выдало. Арин поймал то самое мгновение, когда что-то в ней неуловимо изменилось, наполнилось энергией.
— Кестрель.
Она сбросила одну костяшку, взяла другую, и все это не глядя на Арина. Он заметил, что она нарочно не смотрит на него. Неудивительно. Рана на щеке ныла, стежки чесались так, что хотелось поскорее вырвать нитки из кожи.
— Посмотри на меня, — потребовал он. Кестрель устремила на него взгляд, и Арин тут же пожалел о своих словах и прокашлялся. — Я больше не буду уговаривать тебя отказаться от помолвки.
Кестрель взяла еще одну костяшку и промолчала.
— Я не могу понять, почему ты выбрала его, — продолжил Арин. — А может, и могу. Но это не важно. Мне ясно только то, что ты так захотела. Ты всегда делала только то, чего хочешь.
— Неужели, — отозвалась Кестрель тускло и невыразительно.
Арин решил идти напролом.
— Я хотел спросить…
Эта идея ему не нравилась, но зародилась она уже давно. Слова, которые он собирался произнести, отдавали горечью, но Арин так много об этом думал. Он просто не мог промолчать. Арин вновь посмотрел на свои костяшки и попытался понять, какой из жалящих символов наименее выгоден для Кестрель. В итоге он сбросил пчелу. Взамен ему достался один из сильных символов зуба. Это должно было его обрадовать, но Арину все равно казалось, что партия уже проиграна. Кестрель победит, и ему лишь останется выполнить ее желание.
— Я подумал…
— Арин?
Она посмотрела с беспокойством. Этот взгляд придал ему решимости. Арин глубоко вдохнул. Внутри все окаменело: тело натянулось как струна. Мышцы напряглись, как перед прыжком в воду Или перед тем, как вытянуть самую высокую или самую низкую ноту своего диапазона. Словно тело уже знало, что ждет впереди.
— Ты можешь выйти за принца, — сказал Арин, — но стать моей втайне от всех.
Кестрель, словно обжегшись, отдернула руку, которую поднесла к костяшкам, и откинулась на спинку стула. Она потерла сгиб локтя, молча глотнула вина и только потом ответила:
— Не могу.
— Почему? — Арин покраснел от стыда и унижения. Зачем он только спросил? Рана на щеке горела огнем. — Ведь до восстания ты, наверное, на что-то подобное и рассчитывала. Когда ты поцеловала меня в карете, ты же понимала, что наши отношения придется держать в секрете. Или ты вообще об этом не задумывалась? Я бы стал одним из «особых рабов», тех, кого господа вызывают к себе в покои по ночам, пока все в доме спят. Ну? Разве не так?
— Нет, — тихо сказала она. — Не так.
— Тогда объясни мне. — Арин ненавидел себя за каждое слово. — Объясни мне как.
Помедлив, Кестрель проронила:
— Многое изменилось.
Арин склонил голову набок, повернув к свету уродливую рану на щеке.
— Значит, в этом все дело?
Ответ Кестрель прозвучал, будто это была самая очевидная вещь на свете:
— Да.
Арин резко отодвинул стул и встал.
— Пожалуй, я все-таки выпью. — Он сделал шаг по направлению к стойке, потом обернулся и добавил: — Костяшки не трогай.
Арин постарался, чтобы это прозвучало как оскорбление.
Кестрель ничего не понимала. Почему он разозлился? Разве не ясно, что на Арина напали из-за нее? И что дальше будет хуже?
Он не возвращался.
Кестрель обдумала произошедшее. Возможно, рана, которую нанесли Арину, намного глубже, чем кажется. Кестрель, вспомнив их разговор, еще раз прокрутила в голове его вопрос и свой ответ. Постепенно она начала осознавать, что они просто не поняли друг друга. Кестрель имела в виду послание, которое вырезал на лице губернатора Гэррана император. Но Арин подумал, что дело в самом шраме, а не в том, что он означает. В нем говорила злость на собственный внешний вид… На свое уродство.
Кестрель охватил ужас. Она больше не могла сидеть на месте. Нужно найти Арина. Нужно все ему объяснить.