— Если император сочтет, что вы его обманываете, покажете посланникам объеденные растения… Правда, сами деревья могут и погибнуть. И тогда голод наступит уже в следующем году.
— Доживем до следующего года — тогда и будем беспокоиться, — ответил Тенсен. Он поморщился: начинался снегопад, и снежинки покалывали щеки. — Арин все требует рассказать ему, откуда я узнал о судьбе бедняги Тринна.
Сердце Кестрель забилось быстрее.
— И что вы сказали? Нельзя упоминать, что это я. Вы обещали.
— Не бойтесь. Мы оба знаем, что порой необходимо солгать. Я не выдам вас. Я убедил Арина, что должен сохранить личность своего осведомителя в тайне. Есть только кодовое имя: Мотылек. Надеюсь, вы не против? Ничего, что я назвал вас в честь моли?
Кестрель улыбнулась уголком губ:
— Я бы не отказалась стать мотыльком. Я даже готова питаться шелковыми тряпками, если за это мне дадут крылья.
Рукав окончательно истрепался, нитки так и торчали. Арин бросил рубашку в сундук и снял с пояса кинжал. Ему не нравилось постоянно чувствовать вес валорианского оружия, пусть даже этот клинок был легким. Носить с собой кинжал Кестрель было не лучшей идеей. Однако оставлять его в комнате, пряча среди тряпок, Арину не хотелось. Он снова посмотрел на открытый сундук, сверху которого лежала изношенная рубашка.
Арин отложил кинжал, достал рубашку и продолжил распускать шов, потянул за тонкую, как паутинка, нитку. Арин намотал ее на палец так, что кожа побелела, потом резко дернул. Нить оборвалась.
Арину пришла в голову мысль: простая ниточка может помочь Гэррану. Идея была абсурдной, но он пошел к Делии и попросил у нее несколько разноцветных клубочков.
— От тебя пахнет рыбой, — заметил Арин, когда Тенсен вернулся в покои.
— Наверное, наступил на что-то и испачкал сапог. — Министр поднял глаза и увидел закрытый сундук у двери. — Арин, ты что, бросаешь меня?
— От меня здесь нет пользы.
— А в Гэрране, по-твоему, будет? Уж прости меня, но, надеюсь, ты понимаешь, что сейчас роль губернатора заключается лишь в том, чтобы отдавать императору все, что он потребует. С этим прекрасно справляется твоя кузина.
— А я не поеду в Гэрран. Я собираюсь на восток.
Тенсен удивленно заморгал, потом нахмурился. Он провел пальцами по крышке сундука, по затянутым ремням.
— И что ты рассчитываешь там найти?
— Союзников.
— Им союзники не нужны. Восток — это восток. Чужаков они не жалуют.
— Я не спрашивал у тебя совета.
— Я заметил. Но если бы спросил, я бы напомнил, что из этих земель мало кто возвращался, а те, кто вернулся, уже не были прежними.
— Возможно, перемены пойдут мне на пользу.
Тенсен окинул его взглядом:
— Тебя всю ночь не было. Интересно, что же повлияло на твое решение уехать?
— Тенсен, война не окончена. Давай смотреть правде в глаза. Гэррану рано или поздно придется сразиться с империей, но одним нам не выстоять. А вот восток может.
— В Дакру чужеземцев не пускают.
— Я не простой гость.
Тенсен сложил ладони вместе, а потом развел руками, будто рассеивая семена по полу. Этим жестом гэррани выражали скепсис.
— Ты сомневаешься во мне, — нахмурился Арин.
— Не в тебе, а в твоей идее. Это опасно.
— А что безопасно? Оставаться здесь тоже нельзя. А дома я сейчас не нужен. Ты сам спрашивал, что я выберу, когда придется рискнуть ради родины.
— Верно, — помедлив, согласился Тенсен. — Спрашивал.
— Так вот, я сделал выбор.
— Легко сделать выбор, когда не знаешь, чего он может тебе стоить.
— Легко ли, трудно ли — не важно. Это мой выбор.
Тенсен поджал губы и так низко склонил голову, что на шее появилась складка. Потом он резко посмотрел Арину в глаза и снял с пальца золотое кольцо:
— Вот, возьми.
— Не могу.
— Я хочу, чтобы оно было у тебя.
— Оно принадлежало твоему внуку.
— Поэтому я и хочу, чтобы ты его взял.
— Тенсен, нет.
— Мне теперь и беспокоиться за тебя нельзя? — спросил министр, не глядя на золотое кольцо на своей ладони. Он по-прежнему смотрел Арину в глаза. — Я уже понял: ты поедешь на восток, и мне тебя не отговорить. Советов моих ты слушать не желаешь, так уважь старика и прими хотя бы мой подарок.
Арин неохотно взял кольцо, которое налезло только на мизинец.
— Ну, счастливого пути.
Тенсен легко провел рукой по сундуку, словно хотел таким образом скрыть нахлынувшие чувства. Но этот подчеркнуто непринужденный жест выдавал его с головой. Министр уже не смотрел на Арина, и тот пожалел, что согласился взять кольцо. Оно напомнило Арину изумрудную сережку матери. Что же больнее: когда ты сам отдаешь что-то ценное или когда у тебя его отнимают? Не удержавшись, он вспомнил Кестрель, как та сидела в таверне, кусая губы и слушая обвинения Арина. Она выглядела как зверек, загнанный в угол.
Все верно. Кестрель попалась и знала, что виновата.
— По пути на восток остановись в Гэрране, — велел Тенсен, и Арин порадовался, что его отвлекли от тяжелых мыслей. — Для тебя есть задание. — Министр изложил губернатору план, касавшийся урожая хлебного ореха.
— Откуда ты получил сведения? — спросил Арин.
Тенсен лишь улыбнулся.
— Твой Мотылек, — понял Арин. — Вы встречались в городе. Вот почему у тебя сапоги пахнут рыбой.
— Надо было их помыть, — печально вздохнул Тенсен.
Арин попытался представить, как Риша разговаривает с министром где-нибудь в порту или в Мясном ряду, но картинка не складывалась.
— И когда вы встретились? Сейчас почти полдень, а на аудиенции тебя не было. — Как и Кестрель.
Арин разозлился на себя. Он прекрасно знал, к чему приведут подобные размышления. Невероятно. Даже теперь, когда он знал, что сделала Кестрель, когда она сама в этом призналась, разум Арина все равно продолжал играть в свою любимую игру. Он вспомнил: от Риши вовсе не пахло рыбой, как от Тенсена. Воображение Арина пренебрегло тем, что принцесса могла переобуться после встречи с министром. Его непослушные мысли упрямо исключали самое логичное объяснение. Вместо этого Арин представил Кестрель в наряде горничной. Будто это она встречалась с Тенсеном и передавала ему сведения.
— Хватит, — рявкнул Арин. Тенсен закрыл рот, глядя на него в изумлении. — Просто хватит. — Арин сдавил и потер пальцами виски. — Не говори мне, куда и когда ты ходил. Мне не нужно этого знать.
— Арин, я тебя чем-то обидел?
— Нет.
— Тогда почему ты злишься?
— Я злюсь на самого себя. — Арин ущипнул себя за переносицу и потер уголок левого глаза. Поцарапанное веко обожгло болью, но он не обратил внимания. Лишь бы прогнать образ Кестрель. — Так глупо.
Арин почувствовал, как ужасно устал. Он все еще не до конца поправился и к тому же совсем не спал сегодня. Тело было тяжелое, точно каменное.
— О боги, Арин, присядь-ка. Ты вот-вот заснешь на ходу.
Да, конечно, во всем виновата усталость. Арин уронил руку и сел на стул. Ему полегчало, и он понял, что в состоянии сосредоточиться.
— Я ходил в город вчера вечером, — рассказал он Тенсену. — Попросил букмекера показать мне ставки на свадебное платье. Похоже, главный дворцовый инженер тоже важный игрок.
Тенсен выслушал догадки Арина о записях в букмекерской книге.
— Значит, если император заплатил сенатору за поездку в Гэрран этой подсказкой, — произнес министр, — то, возможно, инженер оказала ему какую-то похожую услугу.
— Попытайся выяснить.
— Разумеется, но что мне делать с полученными сведениями? Я же не смогу послать тебе письмо на восток, в город королевы!
— Зато на остров Храма — можешь, — ответил Арин.
Дакраны поклонялись одной богине, но, поскольку все народы имели право молиться ей, чужеземцам позволяли высаживаться на священный остров у южных берегов Дакры. Там же велась торговля.
— Отправь свое послание туда.
— Хорошо, допустим, но ведь письмо может попасть не в те руки. Ястреба можно перехватить, любой код — разгадать…
— Сначала нужно понять, что перед тобой шифр. — Арин достал мешок с клубочками. — Помнишь, как вел записи Хранитель услуг?
Тянулись часы. Уже прошло время обеда, а Тенсен с Арином, не обращая внимания на голод, придумывали шифр из нитей: для каждого человека отдельный цвет, как у Хранителя услуг во времена их рабства. Буквы алфавита передавались разным количеством узлов, пересечения разноцветных нитей тоже несли свой смысл. В конце концов у них получилось что-то вроде бахромы, которую можно было спокойно пришить, к примеру, на манжет, не опасаясь вызвать подозрений. Обычное модное украшение. Если не знать заранее, никогда не подумаешь, что за этим стоит нечто большее.
Черный цвет обозначал императора, желтый — принца. Для себя Тенсен выбрал зеленый.
— А вот этот, — сказал Арин, передавая ему серый клубочек, — для твоего Мотылька. — И добавил: — Для Риши.
Министр улыбнулся.
Под конец, когда они распределили цвета для всех важных придворных, Тенсен спросил медленно, странным тоном, который Арин запомнил надолго:
— Не хочешь добавить цвет для леди Кестрель?
— Нет. Не хочу.
В тот день Кестрель увидела из окна, как трепетали знамена на надвратной башне. Теплый ветер дул в сторону моря. Мелкий дождь — не снег! — начался за окном, окутывая все мутной дымкой. Скоро придет весна, а за ней — первый летний день и свадьба.
Оставшись одна, Кестрель вытряхнула мертвую хамелеоновую моль из конверта на мраморный мозаичный стол. Когда они встретились на рынке, она отдала Тенсену половину мотыльков на случай, если ему самому понадобится оставить послание на раме картины.
Моль поменяла цвет, маскируясь под мозаику. Кестрель аккуратно подвинула одного мотылька пальцем, и его крылышки снова изменили окраску. Она разозлилась. Как эти существа научились так хорошо прятаться? Кестрель захотелось раздавить насекомых, но она сдержалась.
Не попробовать ли еще раз объясниться с Арином? Прошлой ночью она была готова все ему рассказать. И сейчас еще не поздно. Все еще сомневаясь, Кестрель смела мотыльков обратно в конверт.
Неожиданно к ней пришла Делия: Кестрель забыла, что на сегодня назначили примерку дневного платья. Гэррани начала возиться с булавками, закрепляя ткань. Кестрель стояла, уставившись в окно на дымку дождя. Вдруг портниха остановилась.
— Наверное, стоит вам сказать. Арин сегодня уехал. Корабль ушел, как только поднялся ветер.
Взгляд Кестрель метнулся к окну, как будто она надеялась увидеть гавань и корабль, скользивший по волнам. Но из окна не было видно ничего, кроме крепостных стен вокруг дворца. Дождь закончился. Город снял серую вуаль. Над ним раскинулось небо, чистое и безнадежно синее.
22
Молодые придворные делали воздушных змеев для городских сирот. Деревянную основу обклеивали черным вощеным пергаментом, а сверху золотой краской рисовали глаза и перья хищных птиц. Принц и его невеста должны были отправиться с визитом в приют в первый день весны.
Кестрель сидела в просторном солариуме — его пристроили к дворцу после завоевания Гэррана, словно вместе с землями император присвоил и его культуру — и клеила бумажную цепочку, чтобы закрепить на хвосте змея. Юноши и девушки за другими столами тихо переговаривались. Кестрель сидела одна. Пальцы двигались быстро и ловко, однако ей казалось, будто ими кто-то управляет, а сама она — всего лишь тряпичная кукла, наподобие той, что видела у девочки на рынке.
Кестрель представила, как пойдет навестить сирот, как будет говорить, что их родители с честью пали во славу империи. Потом она подумала о корабле, который прямо сейчас уходил все дальше и дальше.
Пальцы Кестрель замерли. Горло сжалось. Она взяла новый набор красок и начала разрисовывать змеев зелеными, голубыми и розовыми узорами. Послышался шелест шелков, и на соседний стул кто-то присел.
— Как красиво, — улыбнулась Марис. — Но как-то не по-военному.
Кестрель окунула кисть в воду, со звоном поболтала ее в баночке и взяла фиолетовую краску.
— Это же дети, а не солдаты.
— О, вы правы! Так выходит гораздо веселее! Давайте-ка я помогу.
Кестрель покосилась на нее, но Марис молча принялась рисовать. Ярко и безвкусно раскрасив двух змеев, которые теперь больше напоминали бабочек, дочь главы сената вдруг сказала:
— У вашей подруги такой очаровательный брат. Расскажите мне о нем. Он занят?
Кестрель оторвала кисть от бумаги. Краска капнула на рукав.
— Что?
— Лорд Ронан. Ну не чудесно ли, что завоевание Гэррана расширило круг титулованных молодых людей! Столько новых земель, а император их так славно поделил десять лет назад и раздал вместе с титулами. Жаль, теперь этих территорий уже нет. Но лорд, конечно, останется лордом. А уж он-то вполне заслуживает титула! Буквально на днях я ходила на городские бои и видела Ронана…
— Нет. Это невозможно.
Марис сверкнула глазами:
— Он вам не принадлежит.
— Я не это имела в виду.
— Вы и так будете императрицей, разве вам мало? А я должна выйти замуж. Мне уже почти двадцать. — Марис понизила голос. — Не хочу на войну.
— Я только хотела сказать, что вы, наверное, обознались. — Кестрель старалась говорить ровно, но уже сама не верила собственным словам. — Ронан уехал из столицы. Они с Джесс и родителями сейчас на юге.
— Это не так, уверяю вас.
— Они уехали. — Кестрель едва шевелила губами. — Поправить здоровье Джесс.
Марис изменилась в лице. Выражение озадаченности сменилось любопытством и осознанием, а потом — сочувствием. У Кестрель внутри все сжалось.
— Леди Кестрель, — сказала Марис, — вы ошибаетесь. А я-то думала, почему их семейства не видно при дворе, хотя Джесс и Ронан часто бывают на приемах в городе. Я не раз их видела там. Они никуда не уезжали после бала в честь вашей помолвки.
Кестрель поехала в городской дом Джесс. Лакей у входа взял у Кестрель карточку с личной печатью и провел ее в приемную, украшенную сверкающими скрещенными копьями. На оружии не было ни пылинки. Непохоже, что хозяева в отъезде.
— Госпожи нет дома, — сообщил лакей.
— Но семья в городе? — уточнила Кестрель. — Джесс часто бывает дома?
Лакей помялся, но ничего не сказал.
— А брат ее здесь? — продолжила спрашивать Кестрель.
Слуга молчал, и ей пришлось добавить:
— Тебе известно, кто я такая?
Лакей неохотно признался, что Ронан возвращается поздно.
— Его очень трудно застать. А сестра…
— Если ее нет дома, я подожду в гостиной, — предложила Кестрель, хотя так она рисковала столкнуться с Ронаном.
Лакей принялся теребить край рубашки.
— Я бы вам не советовал, госпожа. Думаю, ни брат, ни сестра в ближайшее время не вернутся.
— Я подожду.
Ждать пришлось долго. Кестрель решила, что ляжет спать на диване, если потребуется, но ни за что не уйдет. Огонь в очаге почти погас. Чай в чашке остыл.
Кестрель вспомнила, как нахмурилась Джесс во сне. Вспомнила стеклянные лепестки ожерелья, которые пришлось раздавить вазой. Может, Джесс молчала — не приходила, лгала — из-за сломанного подарка? Может, в этом все дело? Но ведь Кестрель сама во всем призналась, и Джесс ее простила. Разве нет? Или…
Что мог наговорить ей Ронан? Кестрель надеялась, что гордость не даст ему рассказать сестре о том, как он сделал предложение Кестрель во время зимнего бала. О том, как она отказала и из-за кого.
Ее охватил страх. Часы пробили начало третьего, и Кестрель беспокойно поерзала на диване. От подушки, лежавшей у нее под головой, пахло духами Джесс, причем аромат был еще свежим. Перед глазами у Кестрель будто распустились нежные бутоны белых цветов, которые росли в Гэрране.
Окна гостиной выходили на дорогу. Кестрель прекрасно видела собственную карету и сидящую в ней служанку. Осознание пришло внезапно. Кестрель не хотела в это верить, не хотела понимать, но поделать уже не могла ничего. Она представила, как Джесс сидела на этом самом диванчике в тот момент, когда подъехала карета Кестрель. Джесс дала указания лакею, спряталась в другой части дома и ждала там, пока Кестрель уйдет. Он запаха духов защипало глаза.