— Всего одного. Одного гэррани.
— Какая мерзость!
— Но они ведь больше не рабы, Джесс. Они — полноправные подданные империи.
— Значит, так мы наградили их за преступление? Эти бунтовщики убивали валорианцев. Наших друзей. Ненавижу императора за этот позорный указ!
Опасные речи.
— Джесс…
— Он не знает, на какие зверства способны рабы. А я видела. И ты. Этот их губернатор превратил тебя в трофей, игрушку…
— Я не хочу об этом говорить.
Джесс сердито уставилась в пол и тихо произнесла:
— Ты никогда об этом не говоришь.
Кестрель с Верексом стояли перед входом в бальный зал. Из-за закрытых дверей доносился голос императора. Кестрель не различала слов, только уверенный ритм его речи. Император умел говорить на публику.
Верекс стоял, опустив голову и спрятав руки в карманы. На нем была черная парадная форма с золотым кантом, который гармонировал с блестящей полоской на лбу Кестрель. У обоих на поясе висели похожие кинжалы. Император наконец-то вручил Кестрель обещанный клинок, который стал поистине роскошным подарком: усыпанная бриллиантами рукоятка, острое лезвие. Но кинжал оказался слишком тяжелым и мешал при движении.
Кестрель с нетерпением ждала окончания речи. Внутри у нее все переворачивалось, ногти впились в ладони. Верекс шаркнул ногой, но Кестрель не обратила на него внимания. Она погладила хрупкие стеклянные лепестки ожерелья. Голос императора смолк. Двери распахнулись.
Кестрель словно окунулась в яркую галлюцинацию: разноцветная толпа, духота, аплодисменты, фанфары. Потом шум стих, император сказал еще несколько слов, и повисла напряженная тишина. Кестрель поняла, что в следующее мгновение Верекс должен ее поцеловать. Его губы оказались сухими, а поцелуй — сдержанным.
Начало бала распланировали по минутам, поэтому она подготовилась и заранее постаралась отключиться от всего. И все же ей было страшно, хотя разум настойчиво твердил, что все не так плохо, что это всего лишь поцелуй, ничего не значащий жест. Но Кестрель прекрасно знала, какова ложь на вкус. Себя не обманешь.
— Прости, — шепнул Верекс, отстранившись, и они начали танцевать.
Поцелуй как будто усыпил чувства Кестрель. Слова принца донеслись до нее с опозданием. Кестрель показалось, что она сама обратилась к прежней себе, той, что отказалась от Арина.
— Прости, — прошептала Кестрель. — Мне так жаль.
Она думала, что смирилась с ценой, которую придется заплатить за свой выбор. Но теперь, когда принц поцеловал ее, Кестрель вдруг осознала: расплачиваться придется всю жизнь.
— Кестрель?
— Прости, — повторила она, кружась по залу.
Принц явно не был любителем танцев, он просто повторял заученные движения с мрачной уверенностью человека, чей учитель танцев приходил на занятия с кнутом.
— Я вел себя непростительно, — произнес Верекс. — Поэтому ты такая грустная?
Кестрель уставилась на золотую окантовку формы принца.
— Я подумал, — продолжил он, — что у тебя может быть еще одна причина выйти за меня.
Скрипачи опустили смычки на струны.
— Мой отец тебя чем-то шантажирует.
Кестрель посмотрела ему в глаза и снова отвела взгляд. Верекс потянул ее руку, которую сжимал в своей ладони. По толпе пронесся шепот.
Принц пожал плечами:
— Очень в его стиле. Но чем же…
— Верекс, по-твоему, из меня выйдет очень плохая жена?
Он улыбнулся. Танец подходил к концу.
— Нет, не очень.
— В таком случае, давай радоваться тому, что имеем.
Верекс поклонился. Кестрель не успела решить, означал ли этот поклон согласие или просто конец танца. Принц передал ее руку какому-то сенатору. Начался следующий танец, после которого подошел другой сенатор, следом — императорский казначей. Вскоре все лица и титулы слились воедино и потеряли смысл.
Кестрель пошла на хитрость: специально сделала неверный шаг, так что кавалер наступил ей на ногу. Успокоив перепуганного вельможу, она пожаловалась на усталость и, прихрамывая для пущей убедительности, отправилась в угол, где стояли игорные столы.
Кестрель села в стороне от остальных, хотя знала, что очень скоро к ней пододвинется кто-то из гостей и придется снова говорить и улыбаться до боли в щеках. Но оказалось, она зря беспокоилась. Все взоры были обращены на принца, который играл в «Пограничье» с высокопоставленным офицером городской стражи.
Сына императора, несомненно, ждало унизительное поражение. Офицер уже захватил многие из фигурок Верекса и выстроил их в ряд. Зеленый генерал принца был отрезан от собственных войск и окружен вражескими. Красные мраморные фигурки продолжали прокладывать путь к победе.
Верекс устремил взгляд на Кестрель и неуверенно поднес руку к зеленому пехотинцу. Это всего лишь игра. Какая разница, выиграет принц или проиграет? Но потом Кестрель вспомнила, что Арин проигнорировал приказ императора явиться в столицу. Как дорого ему обойдется этот поступок? Кестрель пригодится союзник в лице Верекса.
Она едва заметно покачала головой. Верекс убрал руку, потом коснулся всадника. Кестрель провела двумя пальцами по рукаву, будто смахивая невидимую ворсинку, а потом махнула рукой вперед, от себя. Верекс подвинул всадника на два шага вперед.
Игра продолжилась, и вскоре противник перестал ухмыляться. Войско Верекса делало успехи. Принц покосился на своего отца, который появился среди зрителей. Когда Верекс снова посмотрел на Кестрель, в его глазах светилась надежда. Кестрель продолжила незаметно подсказывать ходы.
Наконец зеленый генерал расправился с красным. Зрители встретили победу принца радостными криками. Император скрестил руки на груди и посмотрел на сына с усмешкой, в которой читалось что-то похожее на одобрение.
Сыграть второй раз Верекс отказался. Главное представление закончилось, и Кестрель понимала, что очень скоро снова станет центром внимания. За соседним столом в «Пограничье» играли дочь сенатора и Риша, восточная принцесса, которую похитили совсем ребенком и воспитали во дворце как привилегированную заложницу. Кестрель ожидала, что Риша окажется сильным игроком, но, судя по всему, в «Пограничье» принцесса играла плохо — или же хорошо притворялась. Так или иначе, за этим столом смотреть было не на что. Чуть дальше гэрранский министр — Тенсен — играл с мелким валорианским дворянином, который наверняка снизошел до игры с гэррани исключительно ради того, чтобы прилюдно унизить старика. Зрители вокруг посмеивались, когда Тенсен забывал, как ходит та или иная фигура, или успевал задремать между ходами. Такой фарс может на какое-то время увлечь гостей, но их интерес быстро угаснет. И тогда все вновь обратят внимание на Кестрель.
При мысли о том, что придется опять притворяться счастливой, ей становилось плохо. Но выбора не было. Кестрель должна протанцевать всю ночь до утра, пока гости не разойдутся. К тому времени она успеет стоптать туфельки, если только ее сердце вынесет это притворство.
Кестрель встала. Император не смотрел в ее сторону, по крайней мере не в данный момент. Его взгляд был устремлен на сына. Кестрель начала пробираться сквозь толпу, отвечая всем, кто подходил к ней, что пообещала этот танец другому. В зале было тесно. Лица, мелькавшие вокруг, напоминали размалеванных детских кукол.
В конце концов Кестрель выбралась из зала и выскользнула за дверь, в прохладу коридора. Там не было ни души — разумеется, здесь же не на что смотреть и нечем заняться. Другое дело — в теплую погоду, когда с галереи, протянувшейся вдоль этой стены дворца, можно полюбоваться садом. Зимой все окна были закрыты, а выходы на галерею задернуты бархатными портьерами, однако это не спасало от сквозняка, который холодил ноги Кестрель. Она торопливо оглянулась и, убедившись, что никто за ней не следит, нырнула за портьеру.
Свет из коридора очерчивал край шторы, но снаружи было так темно, что Кестрель не могла разглядеть даже собственные руки. Она прикоснулась к стеклу, словно сделанному из черного льда. В ночь ее свадьбы окна откроют. В садах будут цвести деревья, распространяя повсюду свой медовый аромат. Кестрель возненавидит этот запах. Она будет помнить его каждый день, управляя империей, рожая мужу детей. Молодость пройдет, но выбор, который Кестрель сделала, останется с ней до конца жизни.
Внезапно послышался шорох: деревянные кольца скользнули по карнизу, полоска света стала шире. Кто-то отодвинул портьеру и шагнул на галерею — ближе, ближе. Кестрель обернулась и увидела, как качнулся и вновь замер тяжелый бархат. Серые глаза серебром блеснули в темноте.
Это он. Он приехал. Арин.
8
Кестрель думала, что стала забывать черты его лица. Но сейчас ей почудилось, будто в крови у нее порох. Разве можно было забыть энергию, которую Арин излучал всегда, даже когда не двигался. А как он смотрел ей в глаза, будто каждый взгляд — это выбор, от которого нельзя отступиться? Его близость — как горящий фитиль. Кестрель поняла, что нет, она ничего не забыла.
— Нас не должны видеть вместе, — прошептала она.
Глаза Арина сверкнули. Он задернул за собой портьеру, галерея снова погрузилась в полную темноту.
— Так лучше?
Кестрель сделала шаг назад, но нога уперлась в балюстраду, а лопатки коснулись ледяного стекла. Кестрель уловила запах соленой воды.
— Море, — произнесла она. — Ты добрался по морю.
— Я решил, что это разумнее, чем гнать коня через горы.
— Моего коня!
— Если тебе нужен Ланс, приезжай домой и забирай его.
Кестрель покачала головой:
— Поверить не могу, что ты смог доплыть в такое время года.
— Ну, заслуга не моя, а капитана. Бедняга проклинал меня всю дорогу, за исключением тех моментов, когда меня рвало. Тогда он просто надо мной смеялся.
— Я уже решила, ты не приедешь.
— Я передумал.
Арин подошел к ней и тоже оперся на балюстраду. Слишком близко.
— Сделай одолжение, держись от меня подальше.
— Ах, будущая императрица велит мне отодвинуться? Что ж, приказ есть приказ. — Однако Арин даже не подумал отстраниться, повернув к ней голову. Узкая полоска света, похожая на шрам, легла на его щеку. — Я видел принца. Горькую пилюлю тебе придется проглотить ради власти.
— Ты ничего о нем не знаешь.
— Я знаю, что ты помогла ему сжульничать в «Пограничье». Да, я все видел. Другие, может, и не заметили, но я-то тебя знаю. — Его голос стал хриплым. — Боги, да как Верекса можно уважать? Ты без труда выставишь его дураком.
— Не выставлю.
— Врешь.
— Я не хочу этого делать.
Арин помолчал.
— Может, и не хочешь, но это ничего не меняет. — Он отодвинулся, и его силуэт утонул в тени. Но глаза Кестрель уже привыкли к темноте, поэтому она увидела, как Арин откинул голову, прижавшись затылком к стеклу. — Кестрель…
Ее сердце сжалось. Она не могла вымолвить ни слова. Но Арин тоже замолчал. Он произнес ее имя так, что прозвучало как вопрос. А может, Арин вовсе не пытался ничего спросить и Кестрель услышала вопрос лишь потому, что хотела ответить?
В душе что-то оборвалось. «Скажи ему. Он должен знать». Но за этими словами скрывался непонятный ужас. Кестрель слишком медленно соображала, чтобы понять почему. Она боролась с искушением рассказать Арину, что ее помолвка была платой за свободу Гэррана.
— Не хочу говорить о твоем женихе. — Арин отошел от балюстрады и выпрямился. — Мне нужны сведения.
— Собираешь сплетни? — шутливо бросила Кестрель, теребя лепестки ожерелья. Стекляшки беспокойно зазвенели.
— Я ищу слугу гэррани. Он пропал.
Кестрель вспомнила про Тринна. «Скажите ему. Он должен знать», — так сказал несчастный узник.
— И что это за гэррани?
— Мой друг.
— Спроси управляющего.
— Я спрашиваю тебя.
Невероятно. Уже один этот вопрос был верхом неосмотрительности. Не важно, что губернатор Гэррана не доверяет ей и не считает возможным все объяснить: Тринна прислали следить, и он, вероятно, попался. Но Арин, очевидно, совсем не задумывался о своей безопасности.
Никто в своем уме не решился бы спросить о шпионе у будущей невестки императора, которая к тому же уже предавала его. Но Арин вообще не мог похвастаться развитым инстинктом самосохранения. Что было бы, узнай он правду о помолвке?
«А у меня, стало быть, чести нет?» — спросил он однажды. Кестрель не знала, что значит для Арина это понятие. Наверняка он видит все не так, как ее отец. Для генерала честь была строгим мраморным монументом. Для Арина — живым, подвижным существом. Кестрель знала: человек с таким представлением о чести готов стерпеть любую боль, задержав дыхание и закусив губу до крови.
Если Кестрель расскажет Арину правду, он откажется от мира, установленного ценой таких жертв. Не важно, любит он ее или нет. Арин в любом случае не станет смотреть, как она отказывается от свободы ради него. Он найдет способ разорвать помолвку, а Кестрель… Кестрель не станет ему мешать. Она не сможет противиться чувству, непреодолимой тяге к Арину, желанию раствориться в нем. Разразится жуткий скандал, а потом начнется война.
Поэтому Арин ничего не должен узнать, пусть даже ей придется лгать каждую секунду. Кестрель сумеет держаться холодно и отстраненно. А что касается Тринна… У нее появился план.
— Ладно, — согласилась она. — Скажи, как зовут твоего друга, а я поделюсь всем, что знаю о нем, в память о том, как ты защищал меня во время восстания. Валорианцы не забывают, кому и чем обязаны.
Арин даже не пошевелился.
— Я никогда не ждал ничего взамен. Я сделал это ради тебя.
— Вот именно. Задавай вопрос, я отвечу, и мы будем квиты.
— Квиты? Если так смотреть на все, мы с тобой не рассчитаемся никогда.
— Тебе нужны сведения или нет?
— Мне нужно… — пробормотал Арин, но остановился на полуслове. Когда он снова заговорил, его голос звучал ровно. — Моего друга зовут Тринн. Он работал уборщиком, мыл полы. — Арин описал внешность старого гэррани.
Кестрель сделала вид, что задумалась.
— Извини, но никого похожего не припоминаю.
— Может, подумаешь еще…
— Сомневаюсь. Во дворце сотни слуг и рабов. Не могу же я знать всех.
— Значит, никаких сведений от тебя не добиться?
— А на что ты вообще рассчитывал?
Арин тихо ответил:
— Когда-то я рассчитывал на многое.
— Что ж, — сказала Кестрель, — рада была поболтать, но мне пора возвращаться на бал. — Она сделала шаг к портьере.
Арин оказался быстрее и преградил Кестрель путь. К ней он не прикасался, но стоял так близко, что Кестрель различила очертания его губ и недобрый блеск в глазах.
— Это еще не все, — произнес Арин. Теперь запах моря, соленый и резкий, чувствовался еще сильнее. — Кестрель, ты не такая.
Она снова прижалась к холодному стеклу.
— Не понимаю, о чем ты.
— Ты говорила таким тоном… Думаешь, я не знаю, что это значит? Ты либо готовишь кому-то ловушку, либо пытаешься спрятаться за словами. И я знаю: на самом деле ты другая. Говори что угодно обо мне, о том, что между нами было, скажи, что солнце поменяло форму, а трава — цвет. Опровергай все истины, пока боги не накажут. Но я прекрасно тебя знаю. Этого отрицать нельзя. — Воздух между ними, казалось, вот-вот вспыхнет. — Я… думал о тебе. — Он понизил голос. — О том, что ты всегда была честна со мной.
Кестрель издала полузадушенный смешок — короткий, изумленный.
— Хорошо, я скажу иначе, — поправился Арин. — Да, ты обманывала меня, но оставалась верна себе, а значит — честна со мной. Я никогда не видел в тебе фальши.
— Может, ты забыл, что я натравила армию отца на ваш город?
— Я догадывался, что ты это сделаешь. А ты знала, что я знаю. Разве это ложь? Я не слышал от тебя неправды. Пожалуйста, Кестрель. Прошу тебя, не лги.
Она вцепилась в холодные каменные перила.
— Так тебе известно что-нибудь о судьбе Тринна? — спросил Арин.
— Нет. Пропусти меня.
— Постой, Кестрель… Ты правда хочешь выйти за принца?
— Ты, кажется, не хотел о нем говорить.
— Я и не хочу, но должен. — Губы Арина были совсем близко. — Скажи мне, это действительно твой выбор? Я не поверю, пока не услышу ответ от тебя.
Стекло холодом обжигало спину. Кестрель задрожала. Нужно только оторваться от балюстрады и шагнуть навстречу Арину, ведь это неизбежно. Как переливается через край переполненная чаша, так Кестрель неизменно тянулась к Арину.