– …пусть знает теперь, – говорила Вера Павловна, – думает, что это так сойдет ему с рук!
– Может, и не он это, – задумчиво сказал Макар Семенович, известный нам как Тусик.
– Он, голубчик, подложил нам подарочек, чтобы мы притихли и не высовывались: вот, мол, что с вами будет, если вздумаете лезть не в свое дело. Да только нас этим не возьмешь, мы ему его же подарочек и вернули, пусть сам сто раз подумает, прежде чем против нас идти!
– Не говори так, это все же мой брат!
– Вот за него и отомстишь… Брат… Он тебе хоть раз помог? А мог бы, у него деньги всегда водились, а скоро бы миллионщиком стал, так тебе бы хоть что-то предложил, так, по пьяни проболтался, похвастался… Что-то он не вспоминал, что ты ему брат, когда в долю тебя не брал…
– Какая уж тут доля, мое дело – сторона.
– Брат брату помогать должен, – не унималась Вера Павловна.
– Может, это не он все же…
– Как не он, ты же сам сказал, что испугался он, как ты про Федора намекнул. Нас не запугаешь и с толку не собьешь; как только дело было решено, так Федор и умер! Бывают ли такие совпадения, он это, и все тут! Пойдем, белье-то я повесила.
Звуки смолкли, и я обернулась к девчонкам.
– Слышали? – спросила я.
Девчонки закивали.
– По-моему, дело пахнет большими деньгами, – сказала я.
– Мы же в это не полезем? – с надеждой в голосе спросила Солька.
– Не знаю, – пожала я плечами, – вообще-то, мне бы миллиончик не помешал.
Глава 12
Влюбленные и трупы стабильно размножаются
– Рассказывайте! – потребовала я, как только нога Любови Григорьевны переступила порог приемной.
Директриса выглядела выше всяких похвал. Волосы наконец-то были приведены в окончательный порядок: стрижка каре и чуть красноватый оттенок прядей говорили о том, что Любовь Григорьевна потратила достаточно времени в хорошей парикмахерской. Бежевый костюм подчеркивал стройность ее фигуры, а косметика помогала директрисе выглядеть свежо и достаточно молодо – достаточно для Крошкина, я бы сказала.
Любовь Григорьевна села на стул, схватила ручку на моем столе, нервно повертела ее в руках, положила обратно и начала:
– Встретились мы около театра…
– Нечего баловать, надо было сказать, чтобы заехал за вами.
– Он предлагал, но я растерялась, и потом, я живу с мамой…
– Что?!
– Да, я живу с мамой, а что здесь такого? – занервничала Любовь Григорьевна.
– Ладно, пройдет время, и я как-то смирюсь с этим, рассказывайте дальше.
– Я немного опоздала, надо же опаздывать… Я правильно поступила?
– Правильно, надеюсь, опоздали конкретно?
– На семь минут.
– Стояли за каким-нибудь ларьком и отсчитывали секунды, поглядывая на предмет своего обожания?
– А откуда ты знаешь?
– Женская интуиция.
– Он подарил мне розу, я совсем не ожидала, я даже растерялась, день рождения-то уже прошел, зачем дарить-то?..
– Это нормально, – закатывая глаза, сказала я, – у вас же почти свидание.
– Мне было очень неловко… Люди смотрели на меня… и думали, что это он мне розу подарил…
– Это же просто безумие какое-то… – пробормотала я.
– Что?
– Не обращайте внимания, Любовь Григорьевна, вещайте дальше.
– Спектакль оказался хорошим, хотя было много школьников…
– В буфет ходили?
– Да, я не хотела, но Илья Дмитриевич настоял.
– Как можно, вот скажите мне, как можно не хотеть в буфет в театре? – схватилась я за голову.
– Просто я дома поела.
– Это все равно что поехать на шашлык и не взять помидоры, это все равно что зайти в парфюмерный магазин и не набрать там пробников, это все равно что… – так, я взяла себя в руки…
Любовь Григорьевна расстегнула пиджак и стала обмахиваться тоненькой папкой.
– Что ели? – спросила я.
– Я так разнервничалась, что выпила два бокала шампанского и съела три бутерброда с рыбой.
– Хорошее сочетание…
– Потом он отвез меня домой и поцеловал мне руку… Я вот думаю, что это значит?
– Это значит, что он возбужден и очень опасен.
Любовь Григорьевна прижала папку к груди и пискнула:
– Как это?!
– Ну, в смысле – Амур проковырял дырку в его сердце.
– И что теперь?
– Теперь рана его кровоточит.
Любовь Григорьевна икнула.
– И это все сделала я?! – спросила она.
– Ну не я же, теперь вы, как порядочная женщина, просто обязаны выйти за него замуж.
– Я вот тоже так думаю!
Теперь икнула я: Любовь Григорьевна все схватывает просто на лету.
Я была рада, что у директрисы все наладилось и я могу пока отвлечься от ее душевных терзаний. Мне было просто не до этого, мозги пухли, голова трещала, а мысли предательски разбегались по углам. Тут еще работы мне навалили столько, что хоть больничный бери, поэтому, как только Любовь Григорьевна отправилась по своим делам, я застучала пальцами по клавиатуре, время от времени отвечая на телефонные звонки.
Валентин Петрович попросил принести ему кофе. Накидав все, что нужно, в кружку и залив это кипятком, я отправилась в кабинет своего шефа.
– Спасибо, Аня, – сказал Селезнев, делая осторожный глоток.
– Как провели выходные? – нахально спросила я.
Хотя почему нахально, наоборот: я чуткая и внимательная секретарша, мне не безразлична повседневная жизнь шефа!
– Неплохо, – листая бумаги, ответил Валентин Петрович, – ездил на дачу, погода замечательная, так что просто надышался свежим воздухом.
– Это хорошо, когда есть где подышать, – поддержала я разговор.
– У меня дача не так давно, купил всего пару лет назад, думал, будет у меня газончик и никаких тебе помидоров, а вышло все наоборот.
– Что, вся дача в помидорах?
– Нет, – усмехнулся Селезнев, – просто потянуло к земле, и теперь я с удовольствием сажаю, поливаю и окучиваю, вот, посмотри…
Валентин Петрович протянул мне руки, и я увидела почерневшие ладони.
– Картошку вчера копал! Кому рассказать – не поверят… Мой первый урожай картошки! Приятно пожинать результаты своего труда.
– Ну почему не поверят, каждый человек имеет право на свое хобби, у меня подружка Альжбетка в ночном клубе работает, так она, представляете, накладные ногти коллекционирует.
Валентин Петрович улыбнулся и сказал:
– До этого я пока не дошел. А на тебя тут, кстати, жаловались.
Да не может быть!!! Это кому я тут не нравлюсь?!
– Кто? – поинтересовалась я.
– Семенов Борис Александрович.
Ах ты, скрипучая раскладушка, ах ты, потаскун болотный, ах ты, краснопопая обезьяна, ах ты, подмышка енота на субботнике, ах ты, налет на зубной эмали, ах ты, облезлый ноготь и пожелтевшая пятка!!!
– И что же не нравится этому прекрасному человеку? – спросила я, сжимая зубы.
– Он говорит, что ты постоянно оскорбляешь его и вообще грубо с ним разговариваешь.
– И вы ему поверили?
– Если честно, то да, но разбираться в этом у меня нет никакого желания, так что просто попрошу тебя быть более сдержанной.
– Что, и плеваться в него нельзя, проходя мимо?
Селезнев посмотрел на меня укоризненно и вновь углубился в бумаги.
Я вернулась на свое место, взяла ластик и положила его на гладкую и блестящую поверхность стола, взяла папку потолще и, сказав:
– Ну что, Борис Александрович, жаловаться ходили?.. – негодующе плюхнула ее на ни в чем неповинный ластик. Стало значительно легче.
Будильник звонил и звонил, а я все лежала и лежала.
Запиликал телефон, и я, откинув одеяло и проклиная все на свете, отправилась брать трубку.
– Кому тут жить надоело? – угрожающе спросила я.
– Что это ты еще спишь? Тебе давно пора вставать, – затараторила Солька.
Я положила трубку. Телефон зазвонил опять.
– Напрасно ты сердишься, просто мне необходимо тебе кое-что сказать.
– Говори.
– Понимаешь, Славка меня в кино пригласил сегодня, и я вот подумала… что, может, ты с нами пойдешь?..
Я положила трубку.
Телефон зазвонил опять.
– Это очень важно, я же трезвая не могу с ним… Ну, как бы он мне нравится, но в кино… темно же… А ты пойдешь с нами, и как будто у нас дружеский вечер.
– Солька, – начала я, – я с вами никуда не пойду, и вообще, не втягивай меня в свои нездоровые любовные отношения.
– Это не любовные отношения, – запротестовала Солька, – просто так сложилось, и что теперь делать?..
– Я скажу тебе, что делать, – я подошла к зеркалу и посмотрела на свое помятое отражение, – ты выпей, расслабься и получи удовольствие.
– Ты думаешь? – осторожно поинтересовалась Солька.
– Даже не сомневайся, уверена, что все твои ученики, все четыре класса и продленка, так бы и поступили.
Я положила трубку, зажмурилась и сказала:
– Меня окружают сумасшедшие влюбленные, не дай бог стать такой!
Минут пять я чистила зубы. Почему так долго? Просто засыпала: эти движения щеткой туда-сюда меня убаюкивали.
Одеваться мне было приятненько: стопочка одежды 46-го размера бесконечно радовала и умиляла меня. Я надела коротенький желтый свитерок и коричневые брюки. Покрутившись немного у зеркала, я мысленно выиграла не один конкурс красоты.
Настроение было чудесное, и на работу я пришла со щедрой улыбкой на лице, правда, опоздала на пять минут, но кто считает эти копейки…
Мне захотелось сделать что-нибудь прекрасное, поэтому я взяла леечку и стала поливать все три цветка, стоявшие на подоконнике. Под окном суетился народ, накрапывал мелкий дождик, а около ларька с хлебом стоял мальчишка и уплетал бублик.
Жизнь прекрасна!
Я вспомнила, что у Селезнева на подоконнике проживает полудохлый фикус, и, широко распахнув дверь его кабинета… пошатнулась и прислонилась к стене…
Конечно, мне хотелось закричать, да любая бы закричала на моем месте, но руки даны не только для того, чтобы держать ложку, то есть ручку, я хотела сказать, но еще и для того, чтобы вовремя зажать себе рот.
Итак, я не закричала.
Кабинет был в полнейшем беспорядке: кругом валялись клочки бумаг, стулья были перевернуты, ковер сжался в гармошку, стакан с ручками опрокинут, графин разбит, и так далее, и тому подобное. Это все было бы ничего, если бы на полу, раскинув руки и ноги, не лежал абсолютно мертвый Селезнев Валентин Петрович. Вот он как-то тут был не к месту…
Я тихонечко подошла к нему и наклонилась. Никаких ран или еще чего нервирующего не было… Оценив еще раз окружавшую меня обстановку, я пришла к выводу, что тут произошла неслабая драка.
Что делать, я не знала и, растерявшись, заметалась по комнате. Почему-то сначала я побоялась прикоснуться к чему-либо, потом, вспомнив, что я все же секретарша и имею право на некоторые вольности, я стала осматривать валяющиеся на полу бумажки, но ничего интересного не нашла. Сделав решительный шаг к столу Селезнева, я наступила на ручку, нога подвернулась, и я шмякнулась рядом с трупом… Только этого мне не хватало! Вот только еще рядом с покойником я не лежала, просто превращаюсь в Альжбетку… А что это там под шкафом?.. Я, словно партизан в тылу врага, виляя попой и не жалея новенький свитер и брючки, проползла метра три и засунула руку под шкаф… Кассета, обычная кассета для видеомагнитофона, немного треснутая на углу, без надписи…
В моей голове просто колокол зазвучал: бум-бум-бум! Нет, это не в голове, это сердце колотится… Да каждый миллиметр моего тела и каждая частичка моей души кричали, что это – кусок всех необъяснимых событий, что это не просто кассета – это ключ, которым открывается тяжелая дверь под названием «Тайна».
Я выскочила в приемную, вывалила все из сумки на стол, положила на дно кассету и засыпала ее всем своим барахлом, скопившимся за многие годы.
Вот теперь можно известить общественность.
Я открыла дверь пошире и закричала: