Пробираться пришлось с трудом. Казалось, что он в лесу и шагает по узенькой тропинке. Вокруг нее теснились мешки, полки, банки, какие-то сетки и инструменты. Тень от свечи делала их очертания гигантскими, тогда как тень самого Антона Ивановича мельчала и дрожала. Пряный тяжеловатый запах щекотал его чувствительный нос. Глаза слезились от невыразимого желания чихнуть, но он мужественно сдерживал этот порыв, так как чихал Антон Иванович чрезвычайно громко, что было совсем некстати в столь таинственном и рискованном предприятии.
Наконец тропинка уперлась в балку. Вернее, лицо Антона Ивановича наткнулось на паутину, свисающую с нее. Он поднял свечу и, насколько хватало рук, посветил себе, чтобы осмотреться. И подозрения, возникшие у него в отношении этой балки, подтвердились. Предназначение ее было совершенно непонятно – балка ничего не подпирала! Очень узкая вверху и расширяющаяся книзу, она, казалось, была вырезана из цельного куска дерева. Темного и старого. Эта балка выглядела так, как будто сначала появилась она, а потом уже в придачу к ней или в честь нее был построен и сам дом. Антон Иванович на всякий случай еще посеменил туда и обратно по тропинке, на предмет поиска какого-нибудь столь же таинственного предмета, и, ничего не нашедши, вернулся к своей находке, решив тщательно ее исследовать. Поставив свечку на пол, он подтащил первый попавшийся мешок под балку и, с трудом на него взобравшись, принялся по сантиметру ощупывать твердое дерево. Под руками была абсолютно гладкая и неприступная поверхность – никаких впадинок, щелок или чего-либо еще, за что можно было бы зацепиться… Упорствуя в своем желании обнаружить хоть что-то, Антон Иванович еще и еще раз ощупывал старое дерево, и, неожиданно разозлившись, вцепился в балку обеими руками, и злобно затряс ее. Дальнейшие события развивались стремительно и имели далеко идущие последствия для несчастного старца.
От тряски то ли с балки, то ли с потолка прямо в лицо Антону Ивановичу полетели пыль, земля, мелкие частицы дерева. Тот, и так еле сдерживающийся последние пятнадцать минут, от всей этой попавшей ему в нос роскоши все-таки не удержался и со страшной силой чихнул. Точнее, даже рявкнул, загасив вылетевшим воздухом свечу. Чих этот был настолько мощным, что Антону Ивановичу показалось, что в ушах его что-то лопнуло, а в голове зазвенело. Эхо от этого звука немедленно поскакало по подвалу, натыкаясь на банки и мешки, отчего-то не приглушаясь, а делаясь все звонче и звонче. Пришмыгивая носом, Антон Иванович ощупью спустился с мешка, трясущимися руками достал платок и, обтерев слезящиеся глаза, осторожно открыл их… Почти такие же маленькие глазки в упор смотрели на него из темноты. И в них читалось выражение такой жгучей ненависти, смешанной с упреком, что нервы дражайшего родственника не выдержали. Ну боялся Антон Иванович крыс! До смерти. Беззвучно заорав от ужаса, он бросился в темноту. Разбуженные суетой подвальные вещи с удовольствием мстили непрошеному гостю. Они кидались ему под ноги, били по лбу и толкались. Антон Иванович, задыхаясь, кружил по подвалу, пытаясь пробираться к чуть светящемуся вдалеке спасительному окошку. В какой-то момент этих кружений перед ним опять выросла балка. Вместо того чтобы обогнуть ее, он опять взобрался на мешок и со злобой ударил в дерево кулаком. Кулак провалился во что-то мягкое и даже склизкое и не желал выходить обратно. И тут Антон Иванович сдался. Он прислонился лбом к дереву и тихонько заплакал.
«Этот дом решил меня изжить, – шептал он. – Вот и капкан. Рука не поддается. Так я тут и останусь. Или умру от страха или от позора. Или еще от чего…» Вспомнив эту третью причину, Антон Иванович мгновенно перестал плакать. Стараясь не дышать, потянул аккуратненько руку из дыры. Когда пол-ладони уже было благополучно извлечено, пальцы проскользнули по чему-то округлому и прохладному. Непроизвольно сжавшись, они вытащили это нечто наружу. Так и вылез Антон Иванович из недружелюбного подвала своей родственницы. В пыли, обрызганный слюнями, с шишкой на лбу, трясущимися коленями и… Антон Иванович разжал пальцы. С крупным, сверкающим в нежном лунном свете бриллиантом на ладони…
Глава восьмая
Визит к доктору. Это не он! Феофана Ивановна злится. Антон Иванович и шкафчик
Интересно, с какими различными мыслями просыпаются по утрам люди! Одни, как будто и не почивали вовсе, продолжают додумывать мысли, с которыми уснули. Другие, счастливцы, встают с абсолютнейшей чистотой в голове. Каждое утро с рождением дня они будто заново рождаются. Третьи же, и таких большинство, начинают мыслить сообразно ситуации.
Так, проснувшись, рассуждал Василий, пытаясь отвлечься от настойчиво дающих себя знать последствий ушиба. Нога, однако, осталась совершенно равнодушна к его философии. Боль торжественно выдвинулась на первый план.
Вася осторожно размотал бинт. Нехорошая краснота и вздутость на щиколотке не радовали. Он сполз с кровати и храбро прошелся по комнате. Ну что ж, ходить-то можно, только вопрос – далеко ли? Боль шла откуда-то изнутри, может из самой кости. И время от времени из тупой, которую еще можно было перетерпеть, переходила в острую, хищно пронзая ногу до колена, заставляя Василия невольно охать и кривиться.
Нацепив на лицо бодрую улыбку, Вася присоединился к завтраку с домашними. Отправляя в рот кусок сыра, он пытался припомнить медицинские рецепты, когда-либо попадавшие ему в жизни. Но, видимо, ушиб ноги каким-то непостижимым образом сказывался на его мыслительных способностях, потому как в голову лезла всякая ахинея, типа: «Касторки, батенька, и только касторки. Самое пользительное средство! Мягко проходя по горлу, снимает там воспалительный процесс. Переходя в желудок, способствует пищеварению, ну а далее очень естественным путем выводится из организма, заодно помогая больному избавиться от запорных мук».
«Ага, – думалось Васе, – это значит, если заболело горло, то и до поноса недолго…»
А еще в голове звучал назойливый голос лекаря, который сразу после ушиба ему повязку накладывал: «Неплохо было бы кровь юноше пустить! Местный отечный процесс снять». При этом вид у лекаря был настолько вампирский, что тут же рисовалась картина, как этот доктор, не пользуясь даже ланцетом, а только руками и зубами, пускает эту самую кровь своим пациентам. Причем непременно в вечернее и ночное время. По расписанию. «Брр!» – очнулся Вася.
К лекарю-вампиру больше идти никак не хотелось. Однако к кому-то за помощью обратиться надо. А вдруг кость треснула? Как тогда работать? Его только руки да ноги и кормят. Его отец, позавтракав, сказал, что едет в Дно. Это было очень кстати: по дороге можно было заехать и показаться доктору Никольскому, который Васе всегда помогал, если сильно прихватывало.
Ах, как чудесно было преодолевать такую знакомую дорогу не пешком, а развалившись в свободной и вкусно пахнущей маслом и деревом телеге! Золотистое небо над запрокинутой Васиной головой источало персональное к нему, Василию, благодушие. А на кочках, когда телега подпрыгивала, оно даже дружески и ободряюще подмигивало. Ранний час, в который праздно живущие люди еще только пытались проснуться, создавал ощущение единоличного владения этим утренним миром. Одним словом… И Василий вздохнул… Если бы не нога – блаженство…
Доктор Никольский уже был в своем приемном флигеле и немедля пригласил Васю входить. Очень нежно и ловко он ощупал пострадавшую ногу, легонько обстучал, заставил Василия пройтись по комнате и удовлетворенно кивнул. Сев за массивный стол, секунду подумал и принялся быстро строчить на бумажке.
Пока доктор писал, Вася от нечего делать занялся изучением его лица.
«Доброе и усталое», – думал Вася, глядя на мягкие губы с опущенными вниз уголками, на темные быстрые глаза с острым взглядом и лучиками беспорядочно пересекающихся морщинок вокруг, на утренние синие тени под глазами…
Закончив писать, Никольский подсел к Васе на диванчик. Вручил ему листок с рецептом. И стал объяснять:
– Никакой трещины у тебя, Василий, нет. Есть сильный ушиб надкостницы. Это ткань такая, которая кость обволакивает. Вещь неприятная, но не опасная. Значит, так: болеть такой ушиб может до двух месяцев, но я думаю, благодаря мази, которую я тебе прописал, мы этот срок до месяца сократим. Однако движения по возможности ограничить надо. Еще лучше дать ноге отдохнуть и дня 2–3 полежать. Мазь я тебе сейчас в аптеке сделаю. Далее… – Тут объяснения его прервал чей-то тонкий жалобный визг и сильный грохот в прихожей. Глаза доктора вмиг похолодели. Всем было известно, что, когда он занимается пациентами – а делал он это долго и тщательно, ничто и никто совершенно не смели ему мешать!
Семен Николаевич аккуратно положил листочек с Васиными предписаниями на стол. Поднял брови, большими тихими шагами подошел к двери и, распахнув ее, ледяным голосом спросил, четко отделяя слова:
– Что? Здесь? Происходит?
Василий, любопытствуя, подошел сзади, прыгая на одной ноге.
«Судя по визгу, если что-то и происходит, то с участием примерно полугодовалого щенка», – подумал он, пристраиваясь за докторской спиной.
И точно. В темноватой прихожей в весьма интересном положении находился мелкий палевый страшно напуганный собакообразный. В абсолютно раскоряченном виде, прижавши от ужаса уши и зажмурив глаза, дрожащий щенок висел на руках какого-то господина. На его пиджаке медленно расплывалось мокрое пятно.
Глаза у мокрого господина тоже были закрыты. У ног его валялась груда одежды.
– Антон Иванович, что же это такое? – возмущенно спросил доктор.
Вася при этом имени мгновенно насторожился и подпрыгнул еще ближе, дабы получше рассмотреть мокрого господина.
– Не знаю, – прошептал Антон Иванович тихо-тихо, все еще не открывая глаз.
Зато их наконец-то открыла собака. Взвизгнув от ужаса перед холодным докторским взглядом, щенок метнулся с рук Антона Ивановича. Доктор быстро вышел в коридор и резко произнес:
– У меня сейчас пациент. Извольте подождать, я вас приму вослед. – Мокрый посетитель, слегка приоткрыв глаза, мелко кивнул и попытался присесть тут же на стуле. – Антон Иванович! – с чуть уловимой брезгливостью в голосе прервал его попытку доктор. – Пройдите к Марье, она вас почистит.
Василий, сопоставив мокрый пиджак господина, страх собаки и странноватый запах в передней, хихикнул. Несчастная псина, видимо, мирно спала на лавке среди теплых вещей. А потом Антон Иванович начал класть туда пальто… Вот она спросонья и испугалась, шуганулась ему на руки, да и одежду за собой своротила. Любая недавно родившаяся собака на ее месте описалась бы от такого страху тоже!
Скача на одной ноге, Вася вернулся к столу. Доктор, сердито захлопнув дверь, опять сел рядышком и продолжил свои объяснения. Но юноша слушал плохо. Было очень досадно, но в темной прихожей, да за грудой вещей было совершенно невозможно рассмотреть этого Антона Ивановича подробнее. Вроде он, а может, не он… Нет, скорее, все-таки не он…
* * *– Значит, надежды, что два наших таинственных дела как-то связаны с персоной Антона Ивановича, растаяли, – грустно подвела итог Наташа.
Друзья сидели под старым каштаном в маврюшинском саду. Доктор перетянул Васину ногу эластичной повязкой, предварительно смазав ее вкусно пахнущей мазью. Ноге сразу же стало гораздо легче. Вася даже смог потихоньку добрести до Наташи, чтобы сообщить ей утренние известия.
– Васенька, ну ты точно уверен, что это не он?
– Да нет, барышня, не точно. Тот вроде выше и осанка другая. У этого вроде волосенки хилые, а у моего вполне нормальная прическа. Этот худ до невозможности, мой тоже худощав. Нет, Наташа, не знаю…
– И я не знаю, что теперь делать! Если это не Антон Иванович все проделал, то получается, существует все-таки две тайны, а не одна: истории с графом и происшествие с чайным столиком. Понимаешь, Вася, – волновалась Наташа. – Чтобы разгадать, что за истории с графом случаются, у нас есть, ну ниточки, что ли. Много уже чего известно, и люди известны, которые прямиком историй этих касаются. Худо-бедно, но мы можем продолжать эту загадку разгадывать. А вот со второй тайной… Ведь я надеялась, что Антон Иванович – это тот человек, с которого мы можем наши изыскания начать. Теперь же я вообще не знаю, с кого или с чего нам начинать… Ох…
Она была очень расстроена. Всегда особенно не любила вот такие вот тупики. Они означали, что надо отправляться обратно туда, откуда все и началось. Думать и действовать тоже следовало по-другому. А этого ужасно не хотелось. А с другой стороны…
– Ну ладно, – вздохнула она, смешно наморщив нос. – Значит, так нужно. Начнем тогда сначала или с чего-либо совсем другого, ну, например, с моих завтрашних именин.
– Или с того, что в дуло револьвера был залит свинец, – тихо произнес Вася.
Наташа, как это часто бывало с ней, когда Вася произносил что-то неожиданное, открыла рот.
– Да, барышня. Я провел вчера эксперимент, о котором вам говорил, и кое-что стало ясно. В ствол пистолета залили свинец, создав тем самым несокрушимую пробку. Граф стреляет, пуля понимает, что ей совершенно некуда лететь, и пистолет взрывается, любовно пожалев его хозяина… Вот примерно как это было. И вот вам мои размышления на сей счет.
Вася достал из внутреннего кармана пиджака небольшой листок и мешочек с остатками револьвера.
– Я думаю, при разговоре с графом это должно пригодиться. Если очень постараться, наверное, можно обнаружить какую-либо другую причину – отчего взорвался пистолет. Но даже если она и существует, то я ее не вижу, а уверен именно в этой.
– Вася, может, ты сам все графу расскажешь, я же не понимаю как?.. – растерянно пробормотала Наташа.
– Хорошо, Наталья, расскажу. Только «как» – это, собственно, уже дело второе, а вот «кто»? Я надеюсь, граф не состоит в клубе самоубийц?
– Нет вроде, – прошептала Наташа.
– Тогда «кто», по моему скромному разумению, выходит на первый план…
Наташа была потрясена. Одно дело какие-то неясные догадки, предположения. Другое – когда со всей очевидностью возникает непреложный, опасный факт. Что графа хотели убить!
– Знаешь, Васенька, – она пристально посмотрела на друга. – Во многих приключенческих книжках, когда собирается много-много народу, начинают обычно происходить самые интересные события. Ну убийства там, например… – и тут же больно хлопнула себя по губам, покраснев от досады за сказанное. – Вот глупая, что говорю! Я просто подумала… Нет, вернее, я что-то такое чувствую. Чувствую, что должно произойти нечто, что нам может помочь, чтобы немножко побольше обо всем узнать. Как это говорят, развязка, да?
– Да, развязка. Все правильно вы говорите: там, где много народу и узнать можно многое. Только, Наталья, я думаю, что хватит в одиночку расследованиями заниматься. Как будет случай, сразу же все, что мы с вами узнали, расскажите кому-нибудь сведущему в подобных делах. А сами готовьтесь к празднику… И простите, может, и не получится на именины к вам прийти. Как предрекает Никольский, пик боли на сегодня-завтра придется. Так, может, и лежать даже буду…
Наташа грустно кивнула.
– Так что вы, барышня, уж без меня – поглядывайте, слушайте. А еще лучше, – и он пожал Наташину руку, – просто радуйтесь и веселитесь. Ведь все, что действительно нам нужно, всегда приходит само.
«В том числе и убийства», – подумал он, покидая сад Красковых.
Однако ни с кем в этот день Наташе поговорить о том важном, что сообщил ей Василий, так и не удалось. Отца она пугать не хотела. Граф, как оказалось, до ночи уехал в соседний уезд. Тайный советник дома также отсутствовал, и ленивый дворецкий только незнающе поджал губы. К доктору же было бесполезно. Пятница – день произведения операций…
А как вернулась домой, так сразу начали беспокоить с именинными распоряжениями. И уже к вечеру, порядком ото всего устав, она решила отложить все объяснения на завтра. А вообще ей, конечно, прежде всего хотелось посоветоваться с графом. Как-никак вокруг его персоны все закрутилось…