В этот момент сумрак пронзил бодрый солнечный свет, такой чистый, какой бывает только после осенней сильной грозы. Он осветил валяющуюся у ног Наташи большую красную – и она наклонилась, чтобы подтвердить свою догадку, ну так и есть! – клубничную конфету. Свет подкрался и к висельнику, и часть оставшегося трезвого Наташиного рассудка узнала в нем Ольгу. Та вставала с кровати, держась за грудь:
– Ох, Наташа, спасибо! Если бы не ты, наверное, умерла бы. Застряла, проклятая, в горле – ни вдохнуть, ни выдохнуть! – Ольга подняла с пола конфету и, брезгливо осмотрев ее, выкинула в корзину. Наташа, еще не оправившаяся от сумеречного видения, поняла, что за веревку приняла толстую рыжую косу подруги, но…
– Оленька, – еще севшим от ужаса голосом произнесла Наташа, – а что у тебя с лицом? И с ногами?
Бело-желтые потеки на лице Ольги и в самом деле производили страшное впечатление, как и абсолютно белые ноги. Подруга накинула на рубашку шаль и протянула Наташе какой-то журнал:
– Вот, посмотри! – Французский журнал был открыт на странице «Новейшие средства ухода для мадам и мадемуазелей». Один из заголовков гласил: «Как избавляться от веснушек и конопушек». Ольга, пока Наташа рассматривала журнал, водила пальцем по лицу и попробовала на вкус то, что на нем осталось.
– Сметана с лимоном! – улыбнулась она. – В советах написано: три курса по 5 дней, и можно забыть о веснушках до следующего лета!
Наташа молча перевела глаза на Олины ноги. Подруга, проследив за ее взглядом, под слоем своей сметанной маски немедленно покраснела:
– На ногах они у меня тоже есть, – и заторопилась: – Ну ладно, ты иди вниз, посиди в гостиной, а я сейчас умоюсь и спущусь. Прикажи пока Соньке чай подать. Вдвоем будем. Мама с мигренью лежит. Ну иди, иди! – И Ольга, подталкивая Наташу, выпроводила ее за дверь.
«Да!» – коротко прокомментировала ситуацию Наташа и решила, пока Ольга умывается, пройтись на всякий случай по первому этажу, порассматривать подоконники… Слава богу, ничего похожего на искомое растение там не обнаружилось. Для очистки совести заглянула на кухню, где Сонька хлопотала над чаем. И тут уже второй раз за последние десять минут у Наташи потемнело от ужаса в глазах – на подоконнике стоял симпатичный горшочек с синими цветочками. Он был разрисован веселенькими голубыми кружочками.
«Не может быть!»
Потрясенная, она вернулась в столовую и тихо присела на краешек дивана. Через пять минут, без единой вразумительной мысли, пришедшей за это время в голову, она подняла вопросительные глаза на спускавшуюся по лестнице подругу. Веснушки и конопушки на Ольгином лице действительно побледнели и съежились, не иначе как от страха за неминуемое исчезновение…
Наташа со вставшим поперек горла комком достала перерисованный отдельно от текста заветный рисунок и протянула подруге:
– Не спрашивай зачем, но мне нужно найти, где этот цветок растет, – и, предупреждая Ольгино негодование, добавила: – Ну ты же меня знаешь, пока сама все не пойму, не могу другим рассказывать. А вот понять кое-что ты мне можешь помочь. Вспомни, может, ты видела этот цветок у кого из наших соседей. Знаешь, он еще в таком горшочке с синими кружочками должен быть!
И про себя, отчаянно боясь практически любого Ольгиного ответа, начала читать молитву. Ведь если этот цветок и вправду тот цветок, и именно он сейчас стоит на кухне Ольгиного дома, то… Наташа сжала губы, и тело ее окаменело, в напряжении ожидая ответа подруги.
Ольга послушно ничего спрашивать не стала, только приподняла удивленно брови и принялась изучать рисунок. Затем, закрыв глаза, задумалась. Надолго… Наташа наклонилась было послушать, не раздастся ли сонное Ольгино сопение, как та открыла глаза:
– Ну как же, мы его на кухню отправили, некрасивый больно!
И, вскочив, побежала на кухню.
«Господи, нет!» – прошептала Наташа. Она уже кляла себя за все те догадки, которые пришли ей в голову, за свое неуемное любопытство, за все то, во что с самого начала не следовало бы лезть вообще. А Ольга уже шла назад, неся в руках горшок.
– И ведь отказать нельзя было, и брать такое не хотелось, а с другой стороны обидишь, старалась же!
– Кого, кто? – встрепенулась Наташа.
– Да Князева же! В прошлом году на празднике эти горшочки дарила с фиалками и гордилась – в ее собственной мастерской изготавливали! Ты не помнишь? Ах да, вы тогда в городе были. Только, Наташа… – и Ольга еще раз внимательно посмотрела на рисунок, – горшочек под твое описание подходит, а цветок под рисунок нет. Это, – и она показала пальчиком на синенькие цветочки, – Fialkus vulgarius – фиалка обыкновенная, а это, – и она еще раз всмотрелась в рисунок, – что-то совсем другое, я даже не знаю что…
– А этот vulgarius у вас вот так вот весь год и стоит, да? – тоненьким от радости голосом поинтересовалась Наташа.
– Ну да, на кухню поставили, а когда Князева заезжает, то иногда в столовую выставляем, чтобы не обижалась.
– Ааа! – Облегчение, испытанное Наташей, было колоссальным, но и по нелогичности, свойственной человеческому сознанию, огорчение тоже. Где же теперь все эти горшки искать! Ведь ее память запечатлела отнюдь не фиалки, в нем росшие. Такое растение, как на рисунке, перепутать с фиалкой трудно…
– Оленька, а Князева всем-всем эти фиалки дарила?
– Наталья, ну как я могу помнить?! Мы вроде гулять собрались, давай к ней и заедем, сама все спросишь…
Наташа подозрительно посмотрела на подругу. Что-то та была слишком сговорчива сегодня и нелюбопытна.
«Ну ладно, – подумала она. – Олино настроение – это не первоочередная загадка на сегодня, пока отложим».
По пути к Князевой находился дом Софьи Павловны. Наташа, из-за необходимой сейчас тщательности в изысканиях, поморщившись, просила повернуть туда.
– У Зюмихи только два фикуса в гостиной и столовой проживают, – прогнусила скучным голосом Ольга. – Да и приехала она в наши места позже праздника, так что зря мы туда едем, хотя… в спальне я у нее не была, цветов там не видела… Кстати, не представляю, как ты туда проберешься…
– Ты, Оленька, – тихо ответила Наташа, – ты проберешься. А то или она меня там первой попавшейся статуэткой ударит, либо я ей гадостей наговорю, а женщин на дуэль не вызывают. А тебя она примет… Ну, Оля, пожалуйста! Дело важное. Честно!
– Хорошо! – кротко пообещала подозрительно тихая Ольга.
Впрочем, ничего особенного не произошло. Дом стоял нахмуренный и пустой. Софья уехала. Вышедшая на стук какая-то сумрачная девица позволила барышням осмотреть весь дом, совершенно не вслушиваясь в объяснения Наташи, зачем им это нужно.
Искомого цветка и горшка не было. В спальне стоял приторный и терпкий запах Софьи Павловны. Запах чувственности, цинизма, лжи и одиночества…
* * *Небо окончательно прояснилось в момент, когда подруги садились в двуколку, и девушки сразу повеселели.
– Знаешь, Наташ, – высунулась из двуколки Ольга, глядя на солнце и смешно жмурясь на него. – Я недавно в журнале прочитала, что там, где меньше солнца, люди совсем печальные ходят. Интересно, а как тогда люди живут в том месте – мне учитель географии про него рассказывал, – где солнце по полгода не показывается? Они, наверное, все время плачут?
– Это мы будем плакать, если туда попадем, а они, я думаю, приспособились как-то… – При слове «приспособились» что-то секундным воспоминанием кольнуло память, но тут же унеслось. Наташа замерла и перестала дышать. След от укола секунды две как бы чесался: вот-вот и раскроет свое значение, но спустя эти мгновения пропал начисто. Наташа шумно выдохнула и потрясла головой.
– Ну что, Оленька? – спросила она задумавшуюся о судьбах жителей Заполярья подругу. – К Князевой поедем?
У Князевой оказалось штук пятнадцать горшков с синими, розовыми и желтыми кружочками. В них бурным цветом цвели разномастные фиалки и всенепременнейшая для провинциальных домов герань. Наташа обошла и обнюхала все горшочки. Горько-сладкий запах герани она терпеть не могла, и после третьего горшка у нее разболелась голова. Одинокая Князева как всегда была рада гостям и пришла в истинный восторг, когда Наташа, чтобы как-то объяснить визит, сказала, что очень разведением цветов начала интересоваться. Часовая лекция, последовавшая от Князевой, была поучительна и скучна. Чтобы приблизить ее конец и узнать хоть что-нибудь действительно нужное, Наташа спросила:
– Нина Петровна, а вы не помните, кому из гостей на празднике дарили ваши замечательные цветы?
Помещица задумалась, сведя в «куриную гузку» тонкие губы.
– Нет, Наташа, – спустя несколько секунд ответила она. – Просто подходили, поздравляли, а я в ответ горшочек с бантиком. Человек десять, наверное, получили: по-моему, больше у меня горшков тогда и не было, а кто именно… Соседи все наши, я думаю, вряд ли я кому-нибудь из плохо знакомых могла такой подарок сделать… А точно кому… Нет, не вспомню… А давайте-ка, барышни, покушаем, а?
Помещица накормила подруг превосходным холодцом и пирожками с яблоками. Во время перекуса она жаловалась на многочисленные болячки и хвалила искусство доктора Никольского так восторженно, что девушкам стало даже неудобно. И Наталья, и Ольга поняли, что такими дифирамбами вдова пытается выразить чувство симпатии к такому же одинокому, как и она, доктору. И явно задумывается о разделении с ним этого одиночества. Хотя врач он был действительно хороший. Наташа задумчиво посмотрела на помещицу в легкомысленных рюшках и бантиках и попыталась представить ее вместе с Никольским. Картина получилась весьма странной, хотя и не совсем нереальной.
И снова, как давеча, что-то кольнуло память: тень, обрывок картинки, слова… Ощущение близости открытия тайны на сей раз продержалось на долю секунды дольше и было на крупинку сильнее, чем в прошлый раз. Наташа резко выпрямилась, но тут же все исчезло.
«Ну ладно, – смиренно подумала она. – Бог троицу любит. Раз начало на меня что-то наплывать, значит, рано или поздно проявится».
«Лучше бы рано», – не преминул заметить саркастический голосок.
«Само собой», – подумала Наташа.
Стали прощаться. Помещица поинтересовалась, куда они едут дальше. Ольга вопросительно посмотрела на подругу. Та, что-то соображая, ответила:
– К жене банкира, я ей книжку обещала, – и помахала специально для этой поездки захваченным томиком.
– Ой, как хорошо! – засмеялась вдова. – Значит, мимо Семен Николаевича будете проезжать. Наталья, если вам не составит труда, не могли бы вы завезти ему одну вещь…
Наташа неохотно кивнула. В посыльных любви ей сегодня быть совсем не хотелось.
Князева протянула Наташе небольшую, аккуратно перевязанную стопочку журналов.
– Это подборка моего покойного мужа… В прошлый свой визит доктор нашел там массу интересного, но постеснялся взять, а нынче не знаю, когда теперь пожалует. Так что просто передайте ему, скажите, что Князева кланяется. Ну спасибо вам, с Богом!
Подруги окончательно попрощались с помещицей и сели в двуколку.
* * *– А еще, – когда лошади тронулись, продолжала Ольга познавательный разговор, начатый давеча, – ты только представь, как интересно! Оказывается, г-н Кант, Иммануил, ну ты должна знать, философ. Он написал в своей жизни одно-единственное стихотворение! «Февраль» называется. Вот ведь как любопытно, да, Наташа? Почему одно? Почему дальше не писал? Может, ему не понравилось то, что получилось. А может, он тайно написал их десятки, а потом взял и сжег, а это случайно на полях его философских записок осталось. Я даже наизусть его выучила, хорошее такое:
– Ой, дальше забыла, – Наташа взяла подругу за руку и продолжила:
– Да, Наташа, правильно. Скажи, хорошее? – Наташа кивнула.
От весьма разнотемных демонстрируемых Ольгой познаний Наташа пришла к выводу, что ту, наравне с экспериментами по улучшению внешности, потянуло на энциклопедические крайности. Тем более что журналы для дам сейчас много пишут о необходимости всестороннего развития для современных девиц. Мол, самые выгодные партии ожидают тех, кто легко сможет поддержать разговор и о неевклидовой геометрии, и об основных постулатах физиогномики.
Так, продолжая беседовать, они подъехали к дому Никольского. Часть дома была приемной и наисовременнейшей, любовно созданной доктором лабораторией, другая часть – жилыми помещениями. Поскольку было три часа дня, то есть время рабочее, девушки направились в приемную часть. Никольского там не оказалось. Его помощник объяснил, что тот прибудет минут через пять, и просил барышень обождать.
Барышням не сиделось. Ольга, вышедшая из приемной комнаты, куда-то исчезла, потом появилась вновь и призывно замахала Наташе перчаткой.
– Там докторская лаборатория открыта, пойдем, посмотрим, ужас как интересно!
Наташе по причине абсолютнейшего здоровья здесь бывать почти не приходилось, и лабораторию докторскую она видела лишь однажды, мельком. Войдя же сейчас, восхитилась! Никольский, скрупулезно отслеживающий все веяния медицины, недавно, видимо, произвел дополнительные обновления. Невиданная серая строгая мебель, ряды узких полок и множество ящичков. Посреди комнаты огромный серый стол с рядами больших и маленьких баночек и прозрачных тонких небольших пузырьков, наполненных чем-то рассыпчатым и растворимым, белым, черным, цветным. Два микроскопа над стеклянными тарелочками. Все бело-серое, чистота и специфический, но не лишенный приятности запах.
– Ух ты! – Ольга осматривалась с сияющими глазами.
Наташа, проходя мимо стола, кончиками пальцев дотрагивалась до этого великолепия, тоже почувствовала, что это действительно – ух! Какие интересные эксперименты можно было здесь проводить, изучать человека, создавать лекарства, делать открытия! Да! Может, ей тоже пойти по этой стезе и окончить фельдшерские курсы, тогда и она сможет клониться заботливо над микроскопом, выискивая какую-нибудь паразитическую клетку.
«Ты сначала паразитического человека найди, а потом уже клетки его будешь рассматривать!» – оторвал ее от мечтаний саркастический голосок. Наташа вздохнула и повернулась к Ольге. Та стояла у окна и, улыбаясь, показывала куда-то пальцем. Наташа подошла и увидела на балконе целый маленький сад. И там, среди десятков растений стояли даже два горшка с синими кружочками и насмешливо ей подмигивали разноцветными цветами.
– Да! – прокомментировала Ольга. – Доктору от большой Князевой любви целых два горшка досталось!
Наташа так же внимательно, как у Князевой, рассмотрела горшочки с цветочками. Синие прелестные невинные фиалки, зря их доктор держит на балконе – один цветок уже начал опадать, да и другие растения этого садика выглядели замерзшими и жалкими.
Ольга кивнула, мол, пойдем, уже давно пять минут прошли. Только они вернулись обратно в приемную, как вошел Никольский. Увидев гостей, заулыбался, предложил чаю.
– С вареньем, с пряниками, а, Наталья?
– Нет, Семен Николаевич, спасибо, мы у Нины Петровны уже чаю напились и к вам, кстати, по ее просьбе заехали, – она протянула ему стопку журналов.
Никольский взял, посмотрел верхний и улыбнулся хорошо и добро, чем несказанно Наташу удивил. Может, действительно между доктором и одинокой Князевой что есть?
– Заботливая Нина Петровна! – улыбался доктор. – Всего лишь раз сказал, что хорошая подборка, а она запомнила. Спасибо, Наталья! Вечерком и посмотрю сегодня. А чаю зря не хотите. Особый завариваю.
– Спасибо, Семен Николаевич, вы лучше к нам приезжаете. Папа рад будет.
Откланявшись и здесь, уже несколько уставшие, поехали к жене банкира. Там, тоже отказавшись от чая, Наташа отдала книгу и без особого труда нашла искомый горшок: он стоял на почетном месте прямо в гостиной, где они сидели. Веселые фиалки и здесь кокетливо подмигнули девушке.
«Ну что же, очень даже хорошо, – думала Наташа по дороге домой. – Допустим, если действительно десять горшков было подарено, пять из них я сегодня видела. Осталось пять. Всего ничего. Завтра же попробую их отыскать».