– А вот здесь, – показал Леонардо на очерченный круг, – площадка для отдыха. Высота лестницы большая и, устав, человек может остановиться и передохнуть.
– Все это замечательно, – согласился герцог. – Но на осуществление всех ваших планов потребуются огромные деньги и много времени. К сожалению, в настоящее время у меня нет ни того, ни другого, – отодвинул от себя чертежи Сфорца. – Вы лучше мне скажите, как продвигается заказанная мною скульптура коня? Полагаю, что она практически завершена, – строго посмотрел Лодовико на Леонардо, уныло сворачивающего чертежи.
Напряженнейшая работа последних месяцев оставалась невостребованной. Вряд ли кому-то она пригодится в будущем. Леонардо чувствовал себя обманутым.
– Я занимаюсь чертежами, ваша светлость, – опечаленно ответил Леонардо.
– Вам никто никогда не говорил, что вы работаете очень медленно? – с раздражением спросил герцог. – А ведь я предоставил вам все, что вы запрашивали. Включая конюшню, где вы могли бы зарисовывать коней.
– Все не так просто, ваша светлость. Действительно, в моем распоряжении находятся самые лучшие кони герцогства. Я сделал не одну сотню рисунков, но так и не пришел к мнению, на каком из них следует остановиться.
Лодовико Сфорца нахмурился. Леонардо был одним из самых непокорных его подданных, вместо того чтобы заниматься статуей коня, он чертит планы городов, которые никогда не будут осуществлены, придумывает вооружение для армий и пишет портреты каких-то бродяг.
– Мне доложили, что вы рисуете разрезы человеческих органов, препарируете покойников. Вы не опасаетесь того, что когда-нибудь вашими деяниями всерьез заинтересуется инквизиция и даже я вам не смогу помочь?! – хмуро посмотрел герцог на Леонардо.
– Мне нечего бояться, ваша светлость, – спокойно парировал Леонардо. – Препарированием умерших я занимаюсь давно, это позволяет мне понять, как устроено человеческое тело, а затем наиболее достоверно перенести его красоту на свои картины. Если бы инквизиция хотела сжечь меня, то сделала бы это еще десять лет назад. Церковь спокойно относится к изучению умерших, если это связано с профессиональной деятельностью, а не с отправлением каких-то бесовских обрядов.
– Вы еще и невероятно смелый человек, Леонардо. Говорят, что из Флоренции до Милана вы добирались ночью.
– Это так, ваша светлость.
– И на вас напала шайка разбойников.
– Скорее всего, это была не шайка, а горстка изголодавших крестьян.
– Именно эти изголодавшиеся крестьяне, как вы говорите, отправили на тот свет ни один десяток вельмож. Как же вам удалось вырваться?
– Когда они распахнули дверь моей кареты, я при свете свечи рисовал замок, что заприметил на дороге. Признаюсь, увидев их, я уже стал готовиться к смерти, но они вдруг принялись рассматривать мой рисунок. А потом один из них, очевидно, главный, спросил, сумею ли я нарисовать его портрет?
– И вы нарисовали?
– Мне пришлось… Потом подошел еще один и тоже попросил нарисовать его портрет. Я его тоже нарисовал. Разбойников было много, и я вынужден был рисовать их до самого рассвета, а потом они с почетом препроводили меня к городским воротам Милана.
– Вам и здесь повезло, Леонардо. Любого другого… Впрочем, оставим эту тему. Вы, случайно, не запомнили лица разбойников? Имей мы на руках их портреты, сумели бы повывести всех разбойников с корнем.
– Это было давно, ваша светлость… А потом, у меня очень скверная память на лица, – вздохнув, обреченно сказал Леонардо да Винчи.
Неожиданно Сфорца весело расхохотался:
– Никогда бы не подумал, что вы еще и редкий хитрец, маэстро. Впрочем, я с вами хотел поговорить совершенно о другом. Жизнь двора входит в привычное русло. Через неделю в Милан должна подъехать Цецилия, и мне бы хотелось, чтобы вы подготовили к ее приезду какое-нибудь сценическое выступление.
– Времени немного, но что именно вы хотели бы увидеть?
– На ваше усмотрение. Главное, чтобы она видела мою любовь, – неожиданно в голосе герцога послушалась грусть. – Это будет мое прощание с ней. Я уже немолод, мне нужно жениться, чтобы завести законных наследников. Мы с вами никогда не говорили на эту тему, но мое положение в Милане непрочное… объявились люди, которые захотели занять мое место. Я нуждаюсь в крепких союзниках.
– И вы решили жениться на дочери герцога Феррарского? – неожиданно спросил Леонардо.
– Именно так. Вы невероятно проницательный человек, – с удивлением посмотрел герцог на Леонардо да Винчи. – Об этом моем решении еще никто не знает. Даже я еще не определился с окончательным выбором. – Полноватое лицо герцога тронула мечтательная улыбка. – Но, скорее всего, так оно и будет. Я видел Беатриче всего лишь однажды, и то издалека… Но она невероятно мила, непосредственна, в ней столько жизни! Думаю, что при определенных обстоятельствах я могу даже в нее влюбиться.
– А что будет с Цецилией?
Герцог вздохнул:
– Надеюсь, что она поймет меня и не осудит. Так что же вы придумаете, уважаемый Леонардо?
– Я постараюсь подготовить фантастическое представление, ваша светлость, – уверенно пообещал Леонардо, загораясь новой возможностью проявить один из своих талантов. – В вашем загородном дворце я сооружу гору с расселиной, прикрытую черным бархатом, под стать ночному звездному небу. – Леонардо обожал сценическую деятельность и никогда не упускал случая, чтобы поучаствовать в представлениях. – А когда раскроется занавес, будут видны небеса с двенадцатью знаками зодиака.
– Похвально, похвально, – слегка похлопал в ладоши герцог. – Я просто поражаюсь вашим неистощимым выдумкам. И всякий раз задаю себе один и тот же вопрос: откуда берутся все ваши невероятные идеи? А что же будет дальше?
– Мне представляется, что должно быть очень много музыки, – с подъемом продолжал Леонардо да Винчи. – Горожанам, после всех тех несчастий, что обрушились на Милан, захочется большого праздника. Несмолкаемо будет звучать музыка, а сам я исполню партию на лютне…
– Это будет прелестно, – одобрил герцог.
– …Мне думается, что каждая из планет должна иметь образ древнеримского божества, в честь которого была названа. Я уже придумал костюмы, какие будут на них. Стрелец предстанет в одежде из звериной шкуры, Овеном будет гигант из вашей свиты, он будет одет…
– Вы говорите о графе Филиппе?
– О нем, ваша светлость.
– Оригинально, – одобрил Лодовико.
– Близнецами будут сестры Розалия и Эмиль, фрейлины вашей матушки…
– Ха-ха! Девушки невероятно похожи, даже родная мать не может их различить. Вы просто неистощимый выдумщик, маэстро!
– Потом из-за занавеса появится двенадцать Граций, которые будут исполнять песни и разыгрывать сцены из дворца. У меня уже есть мысли на этот счет…
– Что ж, неплохо. Приступайте, Леонардо, а у меня еще есть дела.
* * *
Лодовико Сфорца женился через четыре месяца на пятнадцатилетней Беатриче, укрепив с соседним герцогством военный союз. Прекрасная Цецилия Галлерани по-прежнему проживала во дворце герцога, и он неизменно к ней наведывался, чтобы поиграть с подрастающим сыном. Однако такие встречи становились все реже.
Беатриче оказалась весьма милым и непосредственным существом, оживив своим появлением закостеневший миланский двор. Неожиданно для всех и вопреки ожиданию самого Сфорца поначалу он увлекся молодой женой, а потом страстно полюбил ее. Их нередко можно было увидеть на аллеях дворцового парка, гуляющих под руку, и в свите герцога не переставали шутить, что с юной герцогиней он не пропустил ни одного грота. Заботливые слуги для удобства супругов нередко выстилали полы гротов перинами, где те могли бы подолгу возлежать и любоваться видами цветочных клумб.
Ровно через два года у них родился сын, которого назвали Максимилиано. В превеликой радости Лодовико повелел звонить во все колокола города, которые не умолкали шесть дней кряду. И когда наконец установилась тишина, миланцы с облегчением подумали о том, как это славно спать в тишине и как хорошо, что столь значительное событие, как рождение наследника государства, случается не чаще, чем один раз в девять месяцев.
Жизнь во дворце вошла в привычное русло: один маскарад сменялся другим, делая жизнь его обитателей сумасшедшей. Юная герцогиня в сопровождении многочисленных фрейлин расхаживала по дворцу, а в особое расположение духа брала с собой ребенка, доставлявшего ей немало радости. Светловолосый, с аккуратно очерченным профилем, с крупными выразительными глазами, Максимилиано напоминал мать; высоким лбом и массивными скулами удался в отца. Живой нрав также достался ему от матери, и многочисленным нянькам требовалось немало усилий, чтобы не дать наследнику герцогства расквасить любопытный нос.
Однажды, играя с няньками в прятки, наследник удалился в дальнюю половину дворца, где проживала многочисленная челядь, и в одной из комнат увидел мальчика, с которым и провел последующие несколько часов.
Поискав сорванца и не обнаружив его в покоях герцогини, перепуганные няньки обратились к караулу, который заверил, что юный герцог дворца не покидал. Однако последующие поиски результатов не дали. Об исчезновении Максимилиано немедленно доложили герцогу и герцогине. Вскоре выяснилось, что кто-то из придворных видел мальчика в дальнем конце дворца, где проживали вышедшие в отставку сановники.
Стража во главе с обескураженными венценосными супругами терпеливо обходила одно помещение за другим, пока наконец не оказалась в трех дальних комнатах с окнами, выходящими на красивейший паркет дворцового сада: на декоративные деревья с постриженными краями, посаженными в замысловатый орнамент. Надо полагать, что в комнатах проживала дама, пользовавшаяся особым расположением его светлости.
Вдруг в одной из комнат раздался задорный смех Максимилиано, и в следующую секунду мальчик вышел в сопровождении красивой женщины и мальчика лет шести. Увидев юную герцогиню, Цецилия, смутившись, поприветствовала ее низким поклоном.
– Ах ты негодник! Иди ко мне, – протянула руки Беатриче.
– Мама, теперь я буду жить здесь, – объявил юный наследник. – Вот с ним! – показал он на мальчика, стоявшего рядом с Цецилией.
Нахмурившись, герцогиня поинтересовалась:
– Тебе плохо живется на твоей половине дворца?
– С ними интереснее, Цецилия рассказывала мне разные сказки и пела веселые песни. А мои няньки меня только ругают и называют баловником.
– Значит, есть за что… Мы поговорим об этом позже, – сказала Беатриче и, протянув ладонь, скомандовала: – Дай мне руку… если не хочешь остаться без сладкого.
Максимилиано уныло проковылял к матери и, обвив крохотными пальчиками узкую ладонь, уткнулся в складки платья.
– Благодарю вас, Цецилия, что присмотрели за моим мальчиком, – холодно произнесла герцогиня, – а я и не знала, что у вас есть сын, – и, развернувшись, она немедленно вышла из комнаты, уводя за собой многочисленных фрейлин.
– Как зовут этого мальчика? – повернулась герцогиня к своей подруге, фрейлине Анне, которую забрала с собой в Милан из Эсте.
– Его зовут Чезаре. До вашего замужества у герцога с ней была длительная связь и ребенка она прижила от него.
– Можно было бы догадаться, Максимилиано и этот Чезаре очень похожи. – Резко повернувшись, герцогиня строго посмотрела на подругу: – Почему в таком случае ты мне ничего об этом не рассказала?
Склонившись под тяжестью взора, фрейлина ответила:
– Я думала, что вы об этом знаете, ваша светлость.
– Что еще говорят во дворце?
– Поговаривали, что герцог даже хотел жениться на ней.
Щеки герцогини вспыхнули, огромные глаза потемнели.
– Ах, вот как! Мне бы хотелось услышать объяснение от самого Лодовико.
Уверенным быстрым шагом герцогиня зашагала по коридору, продолжая тянуть за собой едва поспевающего Максимилиано. Во дворце Беатриче воспринимали как бабочку, порхавшую с одного цветка удовольствия на другой. И вот сейчас, будто переродившись, она выглядела совершенно иначе – у разгневанной женщины на пути лучше не стоять, и слуги, встречавшиеся ей в коридоре, предусмотрительно прижимались к стенам.
– Вот что, Анна, приведи послов моего отца сюда! Из всех наших земель! Скажи им, чтобы они шли в покои к Лодовико.
– А если они будут спрашивать, для какой цели?
– Ответь им, что они все узнают, как только прибудут на место.
– Хорошо, ваша светлость, – проговорила фрейлина и свернула в узкий коридор, освещенный многими факелами.
Не замечая склоненных голов, герцогиня направилась в покои Лодовико, у дверей которых стояли два швейцарца с алебардами в руках и в морионах с поднятыми забралами.
– Герцогиня, – шагнул вперед капитан швейцарцев, – герцог просил не беспокоить его. Сейчас он занят весьма важным делом.
Глаза юной герцогини полыхали гневом.
– Какое же такое может быть важное дело у Лодовико, что он не хочет видеть свою жену? У него женщина?!
– Мы не можем отвечать за герцога, – продолжал настаивать на своем капитан, – но пустить вас приказа не было.
Герцогиня Бари, как ее называли во дворце, не думала отступать – уперев руки в бока, она воскликнула:
– Подите прочь, капитан! Если не хотите, чтобы я вышибла вас из дворца!
Сняв морион, швейцарец показал Беатриче свое юное лицо.
– Службу я могу найти в другом месте, герцогиня, я солдат! – Отступив в сторону, он распахнул перед Беатриче дверь. – Мне не хотелось бы огорчать вас.
Потянув за руку расплакавшегося Максимилиано, Беатриче повернулась к сопровождавшим фрейлинам:
– А вы можете остаться здесь. Как вас зовут, рыцарь? – обратилась она к стражу.
– Ромеро, ваша светлость, – ответил швейцарец.
– Фрейлины, можете пока развлечь капитана Ромеро, думаю, что он не будет против.
Ворвавшись в покои Лодовико, герцогиня увидела его в обществе Леонардо да Винчи, склонившегося над столом, где были разложены рисунки и какие-то чертежи.
– Какие у тебя отношения с Цецилией? – яростно спросила разгневанная женщина.
Увидев вошедшею женщину, Леонардо смиренно склонил голову, стараясь не смотреть в ее рассерженное лицо.
– Почему это тебя вдруг волнует, милая?
– Ваша светлость, у меня во дворце по вашему поручению много дел, мне бы хотелось их завершить, – Леонардо почувствовал себя лишним в споре царствующих супругов.
– Не торопитесь, Леонардо, – мягко возразил герцог, – вы мне еще нужны. Мы ведь еще не закончили. Так что ты говоришь, милая?
– Мне сказали, что она твоя любовница! А ребенок, что находится при ней, твой сын!
– Кхм… Все, что случилось между мной и Цецилией, произошло еще до нашего с тобой знакомства. Тогда же и родился сын, но сейчас меня с ней ничто не связывает, уверяю тебя! – приложил герцог к груди руки. – Мне не нужен никто, кроме тебя. Возможно, что я и был ею увлечен, но все это в прошлом.
– Почему же в таком случае она проживает во дворце?
– Потому что она входит в свиту, у нее есть придворный чин. Во дворце у нее определенные обязанности, и мне бы не хотелось перекладывать их на кого-то другого. Ведь я же плачу ей жалованье!
– А может, ты ей платишь потому, что Цецилия была твоей любовницей? – гневно спросила Беатриче.
Ответить герцог не успел, едва постучавшись, в комнату вошли послы Модены, Феррары и Реджо-Эмия.
– Извините нас, ваша светлость, что мы вас беспокоим, – смущенно произнес посол Модены, самый старший из присутствующих, – но герцогиня распорядилась явиться нам в ваш кабинет по срочному делу.
– Хм, весьма любопытно, даже не представляю, что это может быть за срочное дело. Впрочем, с недавнего времени герцогиня в государственных делах стала разбираться гораздо лучше меня. Может, ты нам, дорогая, объяснишь, в чем тут дело?
– Господа, – громко обратилась Беатриче к растерянным послам, уже догадавшимся, что прямиком угодили в эпицентр семейного скандала, – герцог поклялся мне перед алтарем, что будет мне верен, а герцога Феррарского, моего отца Эрколеда д’Эсте, уверил в том, что будет для меня верным мужем. Господин Филиппо, вы как раз были во время этой встречи и слышали, о чем говорил мой отец. Вы можете подтвердить мои слова.