Раздался дружный смех. Мэл, застыдившийся, что его увидели общающимся с бесцветной особой, кивнул в сторону, призывая отойти к зеркалу и не позорить в открытую.
— Техничка заставила убирать твои недоедки. Чего ухмыляешься? При возврате долга мы об этом не договаривались, так что я вправе разорвать соглашение, — сказала сварливо.
Мелёшин напрягся.
— Забылся, с кем не бывает? Взамен отнесу твой поднос, и будем квиты.
Забылся он! Наверняка придумал пакость, но в чем она состояла, я не сумела разгадать навскидку.
— Хорошо. Взамен отнесешь мой поднос к мойке! — пригрозила запальчиво.
Мэл пожал плечами:
— Без проблем. Завтра и уладим.
— Как завтра? — растерялась я. — Завтра не получится.
— А когда получится? — поинтересовался вкрадчиво Мелёшин.
Я почесала нос.
— Ну-у… На следующей неделе!
— Поторопись, Папена, а то у меня мозг маленький, и для памяти места не хватает, так что могу забыть, — сказал Мэл и повернулся, чтобы влиться в серьезную мужскую среду.
Я хотела сказать колкость вдогонку и уже открыла рот, но слова увязли в горле. Это заработали миндалины в височных долях, мгновенно нагоняя на меня ураган отрицательных эмоций: испуг от собственной смелости, отпустившей с привязи язык, ужас и растерянность при воспоминании об устроенном свинарнике в оранжереях, а еще… тянущую горечь от предстоящих веселых каникул Мелёшина в компании его блондинки.
Прокравшись к архиву, я протиснулась в дверь бочком, стараясь, чтобы пакет не шуршал. Архивариус не заметил моего появления, увлеченный тихим разговором с худеньким светловолосым пареньком.
Теперь быстренько затолкаем пакет между ближайших кадок с пышно облиственными пальмами. Что ж, омертвелая моя надежда, проверим, насколько благоприятен местный климат для здоровья растений.
— Добрый день, — сказала преувеличенно громко и двинулась навстречу начальнику. Он неожиданно резво вскочил, словно его поймали с поличным.
— Вам пора, — обратился строго к пареньку. — Первокурсникам не разрешается посещать архив.
Юноша согласно кивнул и направился к выходу. По пути он остановился рядом со мной и протянул ладонь для рукопожатия:
— Привет! Я Ирадий, но для тебя Радик.
Парнишка был очень худ и тонок телом, как соломинка, имел большую голову на тонкой шейке с коротким ершиком светлых волос и одинаковый со мной рост. Ирадий улыбнулся лучезарно и светло, и я не смогла не ответить улыбкой.
— Эва, — представилась и пожала прохладные пальцы.
Что ни говори, а потрясающее начало года: с утра — море знакомств.
— Вибрирует, — сказал юноша, сделав таинственное лицо. У меня зародилось подозрение, что он не от мира сего.
— Что вибрирует?
— Твое имя. Э-ва, — пояснил он как само собой разумеющееся.
— А-а, — кивнула я с понимающим видом.
— Ирадий, вам пора! — окрикнул парнишку архивариус, но закашлялся, надорвав связки, и поэтому направился выдворять пацана вручную.
— Пока, — попрощался Ирадий с теплой улыбкой и ушел.
— Не обращайте на него внимания, — начал оправдываться Швабель Иоганнович. — Мальчишка учится первый год и ошалел от счастья.
— Ничего страшного, — заверила я. — Очень милый мальчик.
Начальник опять усадил меня за бесконечное переписывание бесконечных карточек. Сам же, время от времени мелькая вглубь архива и обратно, бросал на меня косые взгляды, а потом не выдержал:
— Если первокурсник говорил дерзко или неуместно, предупредите меня.
— Ну, что вы, — отвлеклась я от очередной карточки и почесала пером за ухом. — Ирадий вежливый и приветливый студент.
Архивариус посмотрел с недоверием, словно был твердо уверен в переменчивости моего мнения.
— Если вам показалось, что у мальчишки отсутствует воспитание и нет манер, скажите, — затянул прежнюю песню.
Дался ему головастый пацан. Я почти забыла о парнишке, так ведь без конца напоминают.
На чем мы остановились? Ага, на строчке: "…не включенных в реестр производителей вис-измененных предметов".
Выведя каллиграфическим почерком фразу, я порадовалась, что все-таки есть толк в переписывании бесконечного количества карточек, и перечитала то, что написалось по-новому:
"Сборник кадастров. Обновляемый, пополняемый. Периодичность выхода один раз в год.
Редакция: Первый департамент.
Гриф секретности: "с", секретно.
Содержание: перечень лиц, не включенных в реестр производителей вис-измененных предметов".
Красиво получилось — отступы слева и справа одинаковые, интервал между строчками выдержан, красная строка тоже идеальная.
А потом сообразила, медленно и со скрипом.
Я смогу прочитать о лицах, ваяющих контрабандные раритеты, здесь, в архиве. Стоит лишь добраться до тонкой перегородки, отыскать стеллаж с литерой 122-Л и архивное пополняемое дело ПД-ПР.
Но для этого нужно избавиться от архивариуса.
1.3
Однако от начальника оказалось не так-то просто избавиться. Во время работы он не отлучался из помещения и покидал зону видимости лишь для того, чтобы выдать какой-нибудь архивный сборник невесть откуда набежавшим студентам.
Поскольку свободных мест катастрофически не хватало, архивариус перебазировал меня за служебный стол у перегородки. Я вытягивала шею в сторону коридорчика, образованного стройными рядами стеллажей, и вглядывалась в манящую глубину. Где-то там, в ожидании читателей, прозябало архивное пополняемое дело ПД-ПР.
Мое рабочее время истекло, но я не торопилась. Между делом попросила у Штусса подшивку научно-популярного журнала "Висорика в быту" за последнее десятилетие, чтобы сделать выборку к исследовательской работе по предмету Лютеция Яворовича, и периодически косила одним глазом в сторону отгороженной части архива. В результате набралось достаточно информации, ни на шаг не приблизившей меня к стеллажу с литерой 122-Л.
По дороге на дополнительное занятие по теории символистики я раздумывала над тем, что, собственно, ожидала увидеть в желанном и недоступном для меня деле ПД-ПР. Конечно же, там не будет имен, адресов и рекомендаций, как быстрее и удобнее найти того или иного мастера. Тупик, всюду тупик.
Занятие прошло в расстроенных чувствах. Я слушала вполуха и отвечала на вопросы, но вроде бы неплохо, потому что Альрик не хмурился и не смотрел строго. Когда с основными конфигурациями символов и рун было покончено, учеба продолжилась в общежитии.
Чайник засвистел, когда в пищеблоке появился Капа в домашних спортивных штанах и футболке. Живем за стенкой, а видимся раз в сто лет, — подумалось грустно.
— Привет. С прошедшим, — поздравила я парня.
— Привет. С наступившим, — ответил он и поставил свой чайник кипятиться.
Капа изменился. Сейчас он выглядел старше своего возраста, с вертикальной морщинкой, залегшей между бровей, и серьезным взглядом.
— Не видела тебя на празднике. Было весело.
— Я к отцу ездил, а по дороге завернул к Симону.
Почувствовав укол зависти, я отвернулась к окну. Хорошо, что парень вовремя понял ценность родственных связей, хотя пришел к осознанию через болезнь отца и тяжелые ожоги брата.
— Как Сима?
— Ругается, что из-за меня завалит сессию.
— Ругается — это хорошо. Значит, идет на поправку.
Капа вытащил из холодильника кусок засохшего батона, понюхал его и принялся пилить ножом.
— Хочешь чаю с сахаром? — предложила я. — У меня осталось полплитки.
— Похоже, мы питаемся одним и тем же, — сказал Капа и пояснил: — Теперь все деньги у нас идут на лечение Симона, а я сижу на социальной стипендии. Могло быть и хуже, поэтому не жалуюсь.
Я похлопала парня по руке:
— Выкарабкаемся. Будем живы — не помрем.
— Ага. Дашь списать расписание экзаменов?
Я принесла Капе тетрадку и заварила себе чаю, между делом заняв стол в швабровке конспектами и тетрадями. В сумке обнаружились завалявшаяся ахтулярия и брошюра, взятая у Стопятнадцатого. Сочный плод употребился внутрь, а бесполезная книжка полетела обратно. Завтра верну её хозяину.
Наломав сахару на тетрадном листочке, я собралась учить как минимум до трех утра и не заметила, как через несколько минут уснула, сидя за столом.
Утро началось, когда Аффа застучала в стену. Протерев заспанные глаза, я глянула на часы: мамочки, катастрофически опаздываю! Собиралась второпях и, опередив соседку, бросилась чистить зубы. Она ждала, пока я спешно наводила порядок во рту.
— Как тебе удалось распечатать Альрика на вечере?
— То есть? — поскольку рот был занят зубной щеткой, пришлось спросить мимикой лица.
— Раньше он не танцевал, даже на День национальной независимости.
Я мысленно застонала и выплюнула пасту изо рта:
— Твоя Лизбэт уже наточила нож?
— Напротив. После тебя Альрик осчастливил совместными танцами толпу желающих, а с Лизбэт танцевал целых два раза. Так что она в нирване.
— Ничего себе! А кто подсчитывал? — спросила я, прополоскав рот.
— Было кому, — ответила уклончиво девушка.
— А ты где потерялась? — поинтересовалась я, вспомнив о своей встрече с черноглазой мечтой Аффы на чердаке.
— Познакомилась с потрясающим четверокурсником и зажигала с ним весь вечер, — похвасталась соседка.
Я почему-то оскорбилась за Марата, словно уличила девушку в измене. И хотя понимала, что злюсь безосновательно и абсурдно, но не смогла перебороть неприятное чувство. Мне казалось, Аффа предала свою верность парню.
— Ага. Удачи тебе, — пожелала я коротко и ринулась в швабровку. Толком не расчесав спутавшиеся волосы, соорудила крысиный хвостик и, одевшись, рванула в институт.
С началом сессии столовая испытала второе рождение. С подобным ажиотажем я прежде не сталкивалась. За элитным столиком в углу питался кудрявый незнакомец, соседствовавший со мной на организационном первоянварском собрании.
Протиснувшись между столиков, я уселась на своем привычном месте.
— Здрасте, — сказала на всякий случай.
— Привет, — растягивая гласные, поздоровался незнакомец, оглядев меня.
Наверное, правила поменялись, — подумала я. Или началась новая игра. Осторожно огляделась по сторонам — вдруг Мелёшин наблюдает из-за колонны и посмеивается, потирая ручки в ожидании утреннего развлечения.
Мелёшин не посмеивался. Его ручки были заняты подносом, с которым он приближался к столу. Поставив поднос с тарелками, он чересчур спокойно обратился к кудрявому:
— Дегонский, это закрытая зона. Ты должен знать.
— Я бы свалил, да некуда, — пояснил тот с иронией в голосе. — Все столы заняты.
Бритый товарищ Мэла устроился по другую сторону от нежданного захватчика чужих столов и толкнул его в бок:
— Вали отсюда. Или ешь стоя.
— Не понимаю, вам тесно, что ли? — продолжал пререкаться Дегонский. — Поем и уйду, о ваших девчонках слушать не буду. Своих хватает.
— Ты сейчас встанешь и исчезнешь, — констатировал спокойно Мелёшин, но его в его спокойствии потрескивали разряды недовольства.
— Пусть она исчезнет, если вам тяжело дышится, — кудрявый ткнул вилкой в моем направлении. — Все равно ничего не ест. Какая разница, кого выбрасывать из теплой компании?
Я тронула Мэла за рукав. Он, видимо, не ожидал и вздрогнул.
— Пойду, ладно? Здесь и правда шумно.
— Сиди, — приказал Мелёшин, и узкие колечки в радужках налились ярким фосфором. — Ты не понял, — обратился он к Дегонскому. — А я не повторяю трижды.
Мэл распял правую ладонь на столе и погнал пальцами невидимые волны. На моих глазах поднос Дегонского вместе с содержимым начал оплывать точно воск и смешался в радужное пятно, растекающееся по столешнице. Редкие капли закапали на пол, а потом ручеек мраморной тарелочно-кофейной жижи проторил дорожку вниз, падая тонкой струйкой.
Некоторое время кудрявый пребывал в ступоре, но вскочил и выкрикнул:
— Думаешь, тебе всё позволено? Ты еще пожалеешь, Мелёшин!
На наш стол начали оглядываться и показывали пальцами, переговариваясь.
— Несомненно, — кивнул согласно Мэл.
— Сам напросился. Я вызову тебя в парк! — воскликнул гневно Дегонский.
— Можешь. Вызывай, — опять согласился Мелёшин.
— Отлично! Я сообщу, — парень задрал нос и, протиснувшись между столиками, удалился из столовой с гордо поднятой головой.
— Лихо ты его, — высказался бритый товарищ, откусив половину сахарной булки. — А если бы он ответил?
— Не ответил бы, — откинулся на стуле Мэл и, взяв с подноса стакан с соком, принялся неспешно потягивать. — Однозначно.
— Побежит и пожалуется на твое soluti[1], - предостерег с полным ртом собеседник.
— Не побежит, — заявил уверенно Мелёшин. — Над ним весь институт будет ржать.
Я разглядывала жижу из растаявшего пластика, металла, керамики и завтрака. Дорогу у полу пробили еще два ручейка, и бывший поднос потек вниз, перемешавшись с пудингом и яйцом всмятку.
Все-таки надо было уйти. До чего неприятно! Мэл в который раз наглядно показал, как поступает с теми, кто переходит ему дорогу. Он раздавит любого, независимо от того, прав или виноват, и плевать на правила.
Посмотрев искоса на Мелёшина, я растерялась от неожиданности. Он глядел на меня, прищурившись и с некоторым разочарованием, будто напрасно ожидал какой-то реакции. Наверное, думал, что вскочу и начну громко возмущаться или демонстративно удалюсь вслед за оскорбленным парнем.
Давящий, тяжелый взгляд Мэла ощупывал меня, а в его руках перекатывалась сила, которая согнет и поставит вспыльчивого Дегонского на колени. Тремя заклинаниями на выбор в парке. Я прочитала это в глазах Мелёшина.
Консультацию по основам элементарной висорики проводил Эдуардо Теолини, отдающий предпочтение черному цвету в одежде. Еще при первом знакомстве с преподавателем я обратила внимание на его ломаные и рваные движения. Он и материал преподносил так же отрывисто, но вполне усвояемо.
Небольшой кабинет с трудом вместил сдвоенную группу, заметно увеличившуюся в размерах из-за студентов, вылезших на сессию, точно грибы после дождя. Перед тем, как пообщаться на экзамене, Теолини предложил третьекурсникам разбиться на пары и к указанному сроку провести исследование в области эмоций, то бишь изучить природу какого-нибудь эмоционального процесса и проверить на практике стимулирующие и ослабляющие методы.
Эльза активно замахала рукой, привлекая внимание Мелёшина. Девица явно набивалась к нему в пару, но препод сделал проще: список с фамилиями разбил на две части и образовал пары сначала из первого списка, зачитывая фамилию сверху и снизу, а потом взялся за второй список.
Эльзе выпало судьбою, вернее, преподавательской волею, изучать разочарование с неким Ляповатым. Судя по её лицу, соответствующему теме исследования, результаты обещали быть успешными.
Одно за другим отлетали скука, гнев, нежность, паника, ненависть, презрение и череда прочих эмоциональных процессов. По рядам прокатывались смешки, когда из очереди вылетели любовь и экстаз, доставшись каким-то несчастным.
— А удовольствие будут изучать Мелёшин…
В рядах оживились.
— … и Папена.
Позади меня засмеялись парни:
— Говорят, Мэл — специалист по изучению удовольствия во всех видах и позах.
Мелёшин с невозмутимым видом карябал что-то в тетради, а Эльза окатила меня убийственным взглядом.
Капе, собравшему по приходу на консультацию порцию приветственных рукопожатий, по итогам преподавательской жеребьевки достались раскаяние и компания девушки-старосты другой группы. Что ж, у парня наработан богатый опыт по этой части, поэтому ему не составит труда выполнить работу.
Я снова вернулась взглядом к Мэлу, а мыслями — к утренней стычке в общепите. В ней Мелёшин поставил себя выше установленных правил, применив заклинание на глазах у десятков свидетелей. Дегонского же, не поддавшегося на провокацию, нельзя назвать трусом. Кто знает, вдруг, в отличие от самоуверенного Мэла, ему бы не сошло с рук ответное заклинание, и его в два счета выперли бы из института за нарушение студенческого кодекса?