Голем поставил поднос на кровать.
— Приятного аппетита, — пожелал он, покидая комнату.
Хорошо, что он ушёл. Я набросился на еду, как ненасытный оборотень. Сегодня уже третий день голодовки и, если бы не вчерашняя заварушка, я бы уже умирал от страха перед превращением.
Яичница, судя по количеству желтков, из девяти яиц таяла во рту. Никакой высокой кулинарии, но как смачно. Меня порадовали ветчиной, гренками, поджаренными кольцами лука, овощным салатом, запеченным картофелем, тремя огромными сардельками и соусами: чесночным, острым и томатным. Вдобавок задобрили свежесваренным кофе и ягодным компотом.
Очистив поднос, я отвалился на кровать и в блаженстве прикрыл глаза.
— Хорошая тюрьма, — пробормотал я, поворачиваясь на бок с уверенным решением подремать.
— Рад, что вам нравится. Но как я уже говорил, вы не заключенный, а гость.
Я не вскакивал и не пугался. Краем уха я слышал, как открылась дверь, но понадеялся, что, если притворюсь спящим, он уйдет. Нелепая детская надежда не сбылась.
— Поэтому, обращение соответствующее.
Я приоткрыл глаза.
— Я бы ещё немного отдохнул, — предложил я.
— Пожалуйста, как хотите, — согласился Евлампий. — Я зайду за вами после полудня. Верховный судья приглашает вас на обед.
— Я приду, — вяло пообещал я и зарылся в одеяло.
— Прекрасно, — ответил голем, закрывая дверь.
По идее, я должен был подняться и подготовить отчаянный побег, но проработка дерзких планов не мой конёк. Признаться, я и исполняю-то их, так себе, поэтому следую принципу, если хочется совершить что-нибудь отчаянное, ляг, полежи и желание само пройдет. Так я и поступил, перевернулся на бок и уснул.
Встал, правда, самостоятельно. Справил надобности, умылся. Пригладил растрёпанные волосы и, как послушный мальчик, присел на край кровати, дожидаясь провожатого. Несмотря на обильный завтрак, я снова хотел есть.
Голем прибыл через несколько минут, будто почуяв мой голод. Вежливо поклонился, пропуская в распахнутую дверь. Я задрал нос выше головы и прошествовал в коридор. Евлампий махнул направо, добавив:
— Здесь недалеко, идите вперёд. Я предупрежу, если надо будет повернуть.
Я кивнул. Как приятно. Со мной еще никогда так не обращались.
— Вас ждет потрясающий обед, — пообещал голем. — Верховный судья большой поклонник кулинарных изысков. А сегодня в вашу честь приготовили нечто особенное!
Я опять небрежно махнул головой, будто в мою честь всё время устраивают званые обеды. К хорошему быстро привыкаешь.
— Налево!
Одинаковые коридоры отличаясь только цветом прожилок в серых камнях. Он менялся от салатового до оранжевого. Без указаний Евлампия я бы заблудился через две минуты.
— Единственное о чём я должен предупредить, — не унимался голем. — В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире крайне серьёзно блюдут традиции. Приглашенный не может отказаться опробовать блюдо, а должен съесть как можно больше угощений. Так он выказывает глубокое уважение хозяину.
— С этим проблем не возникнет, — уверенно заметил я.
— Я так и думал, — ответил Евлампий.
На мгновение мне показалось, что он издевается. Я даже обернулся, пытаясь увидеть выражение его лица, но какие эмоции разглядишь на булыжнике.
— Почти на месте, — подсказал голем. — Вам направо.
Я повернул. Мы прошли под вырубленную в скале арку и через открытые ворота с резными ящерками, сверкающими изумрудными глазами, в пещеру. С двух сторон от входа возвышались огромные толстоногие грибы с аппетитными бурыми шляпками. Они росли ровными рядами будто деревья в фруктовом саду. За ними проход раздваивался, двумя пролетами витой лестницы сбегая вниз. Я встал у балюстрады, положил руки на холодные мраморные перила и поражённо уставился на освещённую малахитовыми кристаллами пещеру. Они свисали с потолка и покрывали стены. Их холодное мертвенное сияние озаряло оскаленную каменную пасть неведомого чудища на противоположной стене. Между клыков прорывалась вода, мелодичным журчанием наполняя гулкую тишину. Перед источником на террасе за длинным столом уже сидел хозяин.
Не знаю почему, но я ожидал увидеть ещё одного голема. Не уверен, едят ли каменные создания, скорее всего пища им не нужна, но я почему-то всё равно ждал кого-то похожего на Евлампия. Вот только за дальним концом стола восседал бородатый ящер с огненно-рыжими волосами.
Я замер.
— Проходите, дорогой гость, присаживайтесь, — пророкотала ржавая рептилия мужественным басом. — А ты чего замер каменный остолоп, убирайся, тебя вызовут.
Я удивленно оглянулся на поникшего голема. Он незаметно махнул рукой, призывая меня быстрее спускаться, и вернулся под арку.
— Спасибо, — громко ответил я хозяину, сбежал по лестнице и быстро забрался на стул.
Обедать с саламандрой для меня в новинку. А то, что передо мной именно он, сомнений не было. Среди рептилий разумом обладали только саламандры. После прокола с троллем, я пересмотрел отношение к бестиарию.
— Пусть начнется пир! — возвестил рыжий ящер и ожидающе уставился на меня.
— Пусть пир начнется, — неловко повторил я.
Верховный судья улыбнулся в ответ двумя рядами острых зубов. Подцепил с тарелки шмат мяса и целиком впихнул в рот. Наверное, тоже традиция, жрать, так что куски между губ торчат.
Стол ломился от блюд. Я и не представлял, что из еды можно делать такое! Поди разберись, где тут что. Поэтому взял, что ближе лежало. Начав с тёмно-красной бастурмы, украшенной зеленью и гроздью прозрачного белого винограда.
Прожевав, огненный ящер вонзил в меня страшные немигающие глаза. От рыжего с чёрными крапинками взгляда по спине побежали мурашки.
— Я высший судья Тринадцатого Тёмного Объединенного мира — Последний, — пояснил саламандр и снова замолчал, рассматривая меня.
Я решил он хочет, чтобы я спросил.
— Почему вас так называют?
— Потому, что я Последний. Будет так, как я говорю. За мной никого нет, я Последний!
Он выглядел жутко гордым, этот огромный рыжий ящер. Я понял, что должен потешить его самолюбие, и добавил:
— Наверное, трудно всё за всех решать?
— Я не решаю, — парировал Последний. — Я слежу, чтобы каждый соблюдал законы.
Он отпил из высокого фужера, смешно фыркнул и продолжил:
— Жить по правилам чрезвычайно важно. Наш мир сильно изменился после нашествия поглотителей. Прекрасные
сады превратились в пыль. Они остались только на гобеленах, барельефах и в нашей памяти. Тучные стада испепелили молнии и унесли ужасающие штормы. Виноградники завалило камнепадами и накрыло оползнями. Наши прекрасные города обрушились в бездонные пропасти. У нас не осталось ничего. Только страх. Только тоска. Только голод. Чтобы выжить, мы неотступно подчиняемся правилам, и готовы на всё, чтобы так и продолжалось. У нас есть поговорка: «Если ты не следуешь закону, закон последует за тобой на край света!»Народную саламандровую мудрость я решил не комментировать.
— Это истина, ведь вы здесь, — добавил он.
— Я ваших законов не нарушал, — не согласился я.
— Это не так, — возразил Последний.
— Никогда не был в вашем мире, — высказал я последний аргумент.
— Это не имеет значения, — отрезал саламандр.
Я взял кубок и залпом выпил. Думал, что прибавится храбрости, но нет, поджилки тряслись всё сильнее.
Последний так же неотрывно смотрел на меня через стол.
— Закон гласит, что ученик получает от учителя мудрость, опыт и знания. Их связь крепка, они обмениваются жизнями. Поэтому, не только учитель ответственен за ученика, но и наоборот.
— Какое наказание браконьера ждёт? — тихо спросил я, поняв, куда он клонит.
Ящер взял со стола здоровенный кусок сочного окорока и вцепился в него зубами, разбрызгивая мутный сок. Он явно тянул время, наслаждаясь моей беспомощностью и страхом.
Я ждал. Кусок больше не лез в рот. Чтобы не смотреть, как Последний двигает челюстями, я перевел взгляд на источник. Вода двумя потоками огибала террасу на которой мы сидели и низвергалась в колодцы по бокам от лестниц.
Прожевав и посчитав, что с меня достаточно, он заговорил:
— Закон гласит: «В Тринадцатом Тёмном Объединенном мире каждое живое существо имеет право на достойную смерть».
«И что?» хотел закричать я, но сдержался.
— Тот, кто лишит существо такой возможности, должен сам потерять право которым дорожит.
На этот раз вытерпеть было тяжелее. Лишение мифического права? Я уж заволновался. Тоже мне наказание. У меня и прав-то никаких нет, кроме смерти за источник магии. Мне настолько полегчало, что я снова зачавкал.
— Пока не понимаю, какого права вас лишить, — сознался Последний. — Не могу принять решение, не узнав вас, поэтому и пригласил на обед. Чтобы понять, чем вы дорожите!
— «Давай, понимай» — думал я, отправляя в рот ветчину.
Тарелка быстро опустела, так что я перешёл к другому блюду. На длинной овальной тарелке лежал ящер, похожий на саламандра, сидящего передо мной, только маленького и без бороды.
Я оттолкнул посуду, но Последний пристально наблюдал за мной и выражение его морды не предвещало ничего хорошего.
— Евлампий рассказал вам о застольных традициях?
— Да.
— Он упомянул, что хозяин и гость должны вкусить друг друга, чтобы понять один другого?
— Нет, — задрожал я.
— Я так и думал, — медленно вымолвил Последний. — У големов ни ума, ни вкуса. Они не понимают, насколько это важно!
Саламандр проглотил последний кусок окорока, неотрывно гладя на меня, и я понял, что другого выхода нет. Отрезал ящерице хвост и укусил. Холодное мясо, кислое и одновременно пресное. Почти безвкусное, если не считать горечи.
— Хорошо, — похвалил Последний, — но понимание будет поверхностным, если не разобраться в себе.
Саламандр взмахнул рукой. Блюдо с ящерицей поднялось в воздух и полетело через стол. Одновременно в мою сторону парила тарелка, из которой ел высший судья.
Я ждал, затаив дыхание. На посуде приземлившейся на стол лежало маленькое тельце, похожее на меня, только без ошейника. Я сглотнул. Сейчас из меня извергнется всё, вплоть до утренней яичницы.
— Хозяин и гость должны вкусить себя, чтобы понять себя, — пояснил Последний и, подхватив маленького ящера, проглотил.
Я держался из последних сил. Съеденное просилось наружу, намекая, что я не готов к самопониманию. Желудок упорно сопротивлялся местным традициям. Разум же говорил, что если я им не последую, то желудок мне больше не понадобится. В конечном счете, он всё же победил. Я схватил маленькое тельце и, зажмурившись, пихнул в рот.
Начав жевать, я с удивлением почувствовал, что вкус не похож на мясо. Мягкое, приторно сладкое и одновременно жесткое и острое. Прожевав, я посмотрел на Последнего.
— Мы ведь не самих себя ели? — сконфуженно спросил я.
— Конечно, нет. Это всего лишь метафора.
Я не понял, что такое метафора, но успокоился.
— Вы вкусили пищу с зеркала души. Оно показывает только внутреннюю суть.
Кажется, я догадался. Подхватив с тарелки шашлык, я положил его на стоящее передо мной блюдо и мясо моментально превратилась в мою маленькую копию.
Я облегченно вздохнул. Саламандр тем временем встал и, наставив на меня палец, произнес:
— Я принял решение. У вас мало прав, и вы не дорожите ими. Вы ещё не знаете, насколько они бесценны, особенно право на одиночество. Им обладает каждый, но у вас его больше не будет.
Последний внимательно смотрел на меня, и я, не сдержавшись, пожал плечами. Приговор не произвел на меня впечатления.
— Молодость, — пророкотал старый ящер, жмуря жёлтые глаза. — Она кажется бесконечной, вечной и незыблемой, но это не так. Даже мир в котором мы живём — дряхлеет и умирает, — он тяжело вздохнул. — Волшебство тает на глазах. На блёклых уходит слишком много магии.
— Мы магией не пользуемся! — оспорил я.
— Зато пользуетесь её дарами: порталами, воздушными кристаллами на кораблях, артефактами. На вас тратится не меньше энергии, чем на чародеев. А не было бы вас, её хватило бы каждому колдуну… Вы приходите в наши сказочные города и превращаете их в выгребные ямы. Ничего, скоро мы отдадим вам свои дома, но в ответ заберем ваши! Скоро всё изменится!
Я кивнул, дожевывая шашлык.
— Бросать свою священную Родину, — расстроенно произнес саламандр, — чтобы отправиться в ваши захудалые миры тяжело, — он махнул когтистой лапой. — Я бы остался… Но выбора нет, ещё несколько лет и в Тринадцатом Тёмном Объединенном мире невозможно будет жить. Магия уходит!
Договорив, он гордо прошествовал мимо меня и, поднявшись по лестнице,