Выплеснув остатки воды из кастрюль, я отнес их на камбуз. Пожелал доброго утра книге рецептов и нехотя приступил к уборке. Не люблю возиться с водой.
Дядины слова о том, что его жизнь станет моей, долго не выходили из головы. Я так крепко задумался, что чуть ещё раз не вымыл палубу, но вовремя опомнился. Это уже чересчур! Я остановился и посмотрел на отражение в корыте с водой. Вроде я. Похож на меня. Встряска головы прояснила мысли. Да что такое? Что я делаю? Давно уже должен сидеть на кухне. Кивнув самому себе, я нырнул на камбуз.
Тщательные поиски еды расстроили. Ни крошечки, ни кусочка. Как говориться, болотника не нашел, а руки испачкал. Что за невезуха! Я уже второй день ничего не ем, и во мне разрастается прожорливая бездна. В которую, когда она достигнет небывалых размеров, ухнутся все тридцать миров. Я хотел злобно рассмеяться, но ошейник надавил на кадык, и я только икнул. Снял с полки чёрный фолиант и погладил корешок.
— Есть хочу, — пожаловался я.
Книга раскрылась и перелистывала страницы, остановившись на тридцатой главе: «Каша из топора»:
Диетический завтрак на скорую руку: средний топор, моча дракона, сахар, соль и специи.
— Ыть, — скептически булькнул я, — бегу анализы у драконов брать.
Но рецепт всё же дочитал.
Кипяти воду, кроши сахар с солью. Вымытый топор топи и капай драконью мочу. Парь, перекладывай мягкий топор в блюдо. Студи и мни. Кашу в кастрюлю, сыпь побольше специй (топор шафраном не испортишь!) и, помешивая, вари до готовности. Подавай горячим (если остынет, лучше сразу выбрось).
— Любопытно, — произнес я, залезая в полку.
Кто его знает маэстро-виртуоза, может у него и урина припрятана, как кулинарная добавка.
— Чего потерял, крысёныш? — с вызовом спросил знакомый голос.
Я обернулся. Дядя стоял в дверном проеме, хорошо хоть одетый. Следит теперь за мной, что ли?
— Кашу хотел сварить, — как можно естественней сказал я.
— Если со стенда пропадет топор, — недобро прищурился Оливье. — Высушу и пущу на строганину. Пристанем к берегу, поешь. До начала превращения успеешь.
Я вздохнул.
— Учитель, как скажите. А когда мы сойдем на берег?
— К обеду, — усмехнулся дядя и вышел с камбуза.
Я еще раз погладил обложку и поставил книгу обратно на полку.
— Спасибо, что пыталась помочь, — поблагодарил я. — Не то, что некоторые, высушу, настрогаю. Не вкусный я, уже обсуждали.
Выйдя вслед за Оливье, я поднялся на мостик.
— Про капитана Джо расскажи? — попросил я.
Не то чтобы любопытно, но до обеда куча времени. Смотреть не на что, вокруг бескрайнее море. Есть нечего, а топор нельзя.
Дядя покосился единственным глазом.
— Подумал над тем, что я вчера говорил?
— Конечно, — соврал я.
Всю ночь только и думал, быть рядом с кухней всемирно известного повара или прыгать за борт. Никак не мог выбрать голод или свобода.
— Решил?
— Мне в Черногорске нечего делать, — абсолютно честно сказал я.
Совсем не значит, что я остаюсь, но звучит убедительно.
— Хорошо, — повеселел Оливье. — Я стар, и мне позарез нужен ученик. Ревматизм скоро с ума сведет. Отдышка замучила. Зрение ослабло. Если обоняние потеряю, вообще готовить не смогу. Так что без помощника каюк.
Я пожал плечами.
— Бей в рынду, — расщедрился дядя. — Обезьяны сегодня не прилетят, можем потрындеть.
— Почему не прилетят?
— Потому, что жрать нечего, — передразнил он мои интонации. — А варить из тебя суп, пока ты нужен, я не разрешаю.
Я замолчал. Поговорим, в дядином понимании, означает — сейчас, крысеныш, я буду рассказывать тебе правду жизни, а ты заткнись и слушай.
— Джо — охотник, — начал дядя. — Ловит экзотических зверей за барыши. В высокой кулинарии, как сатир в апельсинах, вообще не смыслит. Зверобой, наоборот, удачливый и ловкий. Мы пересеклись на драконьем архипелаге. С тех пор все беды и начались.
Оливье скривился.
— Выдался неудачный день, — нехотя выдавил он. — Занадобилось три драконьих яйца для огненной болтуньи. Выискал гнездо, слямзил яйца и поскакал на корабль. Зацепился за корень и, как назло, одно яйцо расколошматил вдребезги. Вернулся к гнезду, а там уже дракон прилетел, и… разразился шторм. Джо охотился неподалеку, услышал шум и…
Дядя задумчиво потёр нос.
— Немного подсобил, — неразборчиво пробурчал он. — Меня словно гиком по голове ударило. Возьми, да скажи. Спасибо мол, проси, чего хочешь.
Оливье снова замолчал. Рассказ давался ему с трудом.
— Если бы знать… — неловко потянул он. — Что этот олень в тесте от благородства не треснет. Поначалу сказал, ничего не надо, потом сочтемся, и отчалил.
— Учитель, извини. А почему ты его оленем в тесте называешь?
— А-а-а… — отмахнулся дядя, — профессиональный термин для дилетанта, — он выпучил глаза и дурным голосом забурчал. — Чё тута готовить-то, обернул тестом и в печь.
— Ясно, — изрёк я.
— Чего тебе ясно, крысёныш? — не выдержал Оливье. — Чтоб ты понимал. Когда я приплыл в Черногорск, Джо уже дожидался в порту. Всё про меня разузнал и собирался нагрузить империков до ватерлинии. Он посмел предложить мне…
Дядя гордо ударил себя в грудь.
— Хранителю вкуса! Покупать у него, оленя в тесте, свежую дичь!
Он замолчал, задохнувшись от возмущения, а я благоразумно не вставил умную реплику. Так и молчали, пока Оливье не собрался с мыслями.
— Я сказал, чтоб зимовал с раками в тех заповедных землях, где они обычно зимуют. С тех пор Джо мстит.
Дядя вздохнул.
— Надо отдать ему должное, этот спесивый карась крайне изобретателен. Вот кощей! Мочёные-учёные императорского университета исследований до сих пор бьются над тем, откуда эта скотина взялась. Он не водится ни в одном из тридцати миров, хотя может пока убежище никто не разнюхал,
так бывает. Откуда появились багамуты, тоже не сразу разобрались. Кто бы мог подумать, что безумные маги сами создадут такое!Оливье взмахнул рукой.
— Я уж молчу про его рацион! Кощей хавает всё подряд, но не меняется. Не худеет, не жиреет. Не растёт, не уменьшается. Вот императорские умники и решили, что он как бы и не жрёт. Всасывает что попало и выбрасывает в свой мир!
У меня отвисла челюсть.
— У него что, рот в одном мире, а задница в другом? — обалдевшим голосом спросил я.
— В яблочко, — согласился Оливье и приставил руку ко лбу.
Он сощурился, напрягая глаза и, покрутив ус, добавил:
— Хорош болтать, пора буксир тащить! Иди о троллях читай.
— Да, учитель, — быстро согласился я и ретировался с мостика.
Не хотелось навлекать на себя очередную порцию дядиного гнева. Лучше спрячусь на камбузе. Там никто не орёт и почти безопасно. Но дойти до кухни я не успел — пропало небо и наступила жуткая тишина. Я запаниковал? Нет. Так, колени подогнулись, голова закружилась, не более. Подумаешь, исчезли высокие, голубые без единого облачка, небеса. Сплошь и рядом такое происходит. Ничего особенного. Чернота-то со звездами осталась. Даже еще более яркая, чем ночью, совсем не страшная…
Когда вспыхнул воздушный кристалл на мачте, я почти упал без чувств. Если бы корабль не затрясло и не потянуло вверх, я бы в себя не пришел. А так пришлось хвататься за борт, к которому я съехал. Кристалл сверкнул и потемнел, слившись с небом. Судно оторвалось от воды и с днища полился солёный водопад. До моря он не долетал, а натыкаясь на преграду, собирался в лужи под корпусом.
Вся морская гладь, от горизонта до горизонта, растворилась. Словно совсем село зрение, и я уже не видел ничего ближе собственного носа. Только ударившие из кристалла лучи, выхватили из темноты рангоут и неподвижные паруса. Ослепительная вспышка заставила обернуться. Сияние перекинулось с мачт на палубу, пробежало по морёным доскам, залило корму и запрыгнуло на капитанский мостик. Голубой свет озарил Оливье, окутав сверкающим заревом.
Я прежде не видел, как корабли переходят в другой мир. Хотя всё когда-нибудь случается в первый раз. Свечение обволокло дядю, слепя синим пламенем, и втянулось в штурвал. Корабль заскрипел снастями, повернулся на зюйд-зюйд-вест и бухнулся обратно в воду. Приземлившись настолько мягко, что я даже не упал. Волны с запоздалым напором налетели на борта. Я даже вскрикнул от неожиданности. Такими оглушающими показались вернувшиеся звуки. Тут же появилось небо, солнце и облака. Море расплескалось вокруг насколько хватало глаз.
На этом чудеса закончились. Я немного подождал, но, поймав на себе недовольный взгляд дяди, решил не рисковать. Ничего страшного и интересного уже не будет. Успокаивая себя, я ушёл на камбуз. Ноги ещё тряслись, в глазах рябило от резкой перемены света, но всё перебивал никуда не девшийся голод. Чтобы хоть как-то отделаться от навязчивого чувства, я уселся за разделочный стол и, подложив руки под голову, закрыл глаза. Дремота навалилась незаметно.
Я вздрагивал во сне, в животе урчало, отвлекая от прекрасных грёз о зерновой каше из академии.
— Земля! Земля!
Проснувшись, я так резко разогнулся, что влетел затылком в полку.
— Зачем так орать? — пробормотал я, выходя с кухни. — Земли что ли не видел?
Признаться, мне и самому было интересно. Я еще никогда не выбирался за границы Черногорска, не считая своей родины. А тут настоящий другой мир!
Перегнувшись через борт, я рассматривал землю. Ничего особенного, тёмная полоска на горизонте. Тоже мне, перемены. Сплошное разочарование. Ожидаешь императорский цирк с великанами и фейерверками, а получаешь сельский балаган с пьяными шутами. Может быть, мы никуда не переносились, а так и остались в нашем мире?
Я обернулся к мостику. Спрошу у дяди, не убьет же он меня. Но за штурвалом никого не было. Я плотоядно облизнулся на капитанский мостик. Представил, как надеваю треуголку и раздаю приказания команде. Почему бы нет. Надо пользоваться удачным моментом. Дядя сам говорил, что скоро моя жизнь станет его. Так пусть становится прямо сейчас.
Поднявшись по ступеням, я подкрался к штурвалу и положил на него руку. Тёплое, словно живое, дерево задрожало под пальцами. Я лихо посмотрел в лицо приключениям, и у меня снова отвисла челюсть. Если так пойдет дальше, скоро придется её подвязывать.
Ради справедливости — было от чего обалдеть. Как только я коснулся штурвала, далёкая земля приблизилась. Я нарочно попробовал несколько раз, прикладывая и убирая руку. Остров наплывал и удалялся, когда я трогал рулевое колесо. Но поразило даже не волшебство, а сам новый мир. Я получил кое-что покруче великанов жонглирующих вопящими шутами.
Из пенящихся волн вздымался цветущий остров-многоэтажный дом. В самом низу со скал сбегала пузырящаяся вода. Из зарослей выбивались сочные зеленые стебли. Лианы обвивали гибкие стволы, тянущиеся вверх и переплетающиеся с корнями еще одного слоя земли, нависающего над предыдущим. Эта толща из камней, кустов и торчащей из скал травы скал тоже льнула к следующему этажу. А дальше всё повторялось снова, опять зеленая чаща, перемежающаяся пригорками и оврагами, и снова неустанные ветви стремятся ввысь, лишь для того, чтобы опутать корни нового слоя земли.
С корабля, не остров, а точь-в-точь слоёный пирог. Только на каждом корже вместо кремовых завитушек росли деревья, кусты и трава, а марципановые фигурки заменяли скачущие рогачи. Похожие на пресловутого оленя, но без теста и в лохматых шубах, словно заботливая мамочка утеплила их на зиму.
В середине острова, на одной из прослоек над щиплющими траву рогачами, кралась чупакабра. Под коротким серым мехом бугрились мышцы. Между оскаленных клыков мелькал длинный раздвоенный язык. Хвост подрагивал от возбуждения, а на перекошенной морде, раздувались большие влажные ноздри. Только четыре неподвижных глаза, не мигая, смотрели на добычу.
Здорово подглядывать за такой жутью издалека, так и тянет поиздеваться. Я даже сострил:
— У чупакабры ноздря нюхает, а глаз неймет…
Зверюга неожиданно прыгнула вверх и исчезла в слое корней и травы, моментально выскочив снизу, рядом с одним из меховых оленей. Рогач лишь повёл ухом, не успев даже повернуть голову, как чупакабра вцепилась ему в горло. Брызнула кровь.
Я