Присцилла потянулась за пальто:
– Мне нужно домой. Какой ужасный день.
– Последний вопрос, прежде чем вы уйдете, миссис Койл, – сказала Джейн.
– Да?
– Где вы были с мужем вчера вечером?
– Вчера вечером? – переспросила Присцилла. – А что?
– Опять же, это рутинный вопрос.
Присцилла сжала губы:
– Хорошо. Если вы считаете нужным задать его, я буду счастлива ответить. Вчера вечером мы с Мэтью были дома. Я готовила обед. Лосось и брокколи, если для вас это важно. А потом мы смотрели фильм по телевизору.
– Какой фильм?
– Да бога ради! Какой-то старый фильм по каналу «Тёрнер классикс». «Вторжение похитителей тел»[5].
– А после этого?
– А после этого мы пошли спать.
* * *– Ты видела «Вторжение похитителей тел»? – спросил Фрост, когда они с Джейн сидели в кафетерии больницы, поедая сэндвичи.
В такой поздний час в автомате оставался только салат из тунца, ветчина и сыр. Сэндвич с тунцом пропитался влагой, но поскольку обед они пропустили, то были рады хоть чему-то.
– Кажется, фильм по этому сюжету снимали раз шесть? – спросила Джейн.
– Я не говорю о ремейках. Я имею в виду классическую черно-белую версию с Кевином Маккарти.
– Черно-белую? Ну, это типа когда нас еще не было?
– Да. Но это фильм на все времена. Элис называет его идеальной метафорой отчуждения. Она говорит, что, если кто-то трансформируется в человека-стручка[6], как в фильме, это все равно как если бы чей-то муж или жена обратились в незнакомца, человека, который больше тебя не любит. И поэтому фильм куда сильнее, чем обычный ужастик: страх поражает тебя на глубинном психологическом уровне.
– Постой, с каких это пор ты снова заговорил об Элис?
– С… не знаю. Несколько недель. Вчера мы вместе с ней смотрели «Похитителей тел». Его показывали в девять часов, так что Присцилла Койл говорила правду, когда сказала, что она с мужем смотрела этот фильм.
– Ты провел ночь с Элис?
– Мы пообедали вместе, посидели перед телевизором, а потом я пошел домой.
– Напомни мне. Ваш развод стал окончательным сколько месяцев назад?
– Это не значит, что мы соединяемся.
Джейн вздохнула и положила свой влажный сэндвич с тунцом. Ну почему в последнее время все небезразличные ей люди принимают такие плохие личные решения? Сначала Маура отправляется к этой психопатке Амальтее Лэнк. А теперь вот Фрост, о котором она всегда думала как о младшем брате, опять затевает роман со своей бывшей женой. Она помнила его полуночные слезливые звонки, после того как Элис ушла от него к соученику по юридическому колледжу, помнила ночи, когда она мучительно размышляла, не отобрать ли у него табельное оружие, чтобы он чего не выкинул. Помнила и последующие месяцы, его бесконечные скорбные сообщения о неудачных встречах с женщинами, которые неизменно оказывались недостаточно красивыми или недостаточно блестящими, чтобы заменить эту суку Элис. Джейн видела, что трагический цикл повторяется: радость и разбитое сердце, радость и разбитое сердце. Фрост заслуживал лучшей доли.
Настало время для сурового урока.
– Уж поскольку вы снова общаетесь, Элис не говорила тебе, как поживает ее бойфренд? Тот, с которым она познакомилась в колледже?
– Она окончила колледж и получила степень.
– Тем легче ей ставить тебя раком в суде.
– Она меня не ставила раком. Мы разошлись цивилизованно.
– Вероятно, потому, что она чувствовала себя виноватой, трахаясь с этим юридическим студентом. Прошу тебя, скажи мне, что ты будешь благоразумен.
Фрост положил сэндвич и тяжело вздохнул:
– Знаешь, жизнь ведь вовсе не черная и белая, как ты, по-видимому, думаешь. Я ведь не просто так женился на Элис. Она умная, она красавица, она забавная…
– И у нее бойфренд.
– Нет, с этим покончено. Он получил работу в Вашингтоне, и они разорвали отношения.
– Ага. Так вот почему она прибежала к старому, надежному тебе.
– Господи Исусе, ты не понимаешь, что представляет собой рынок знакомств в наши дни. Это все равно что плыть в море, полном акул. Я побывал на двадцати пяти свиданиях, и все они были сплошным кошмаром. Женщины совсем не такие, как прежде.
– Ну да, у нас теперь клыки.
– И никто не хочет заводить роман с копом. Они все думают, что у нас проблемы с доминированием.
– Ну, у тебя-то точно. Ты позволил Элис доминировать в семье.
– Нет.
– Может, поэтому она снова влезла в твою жизнь, потому что знает: из тебя можно веревки вить. – Джейн подалась вперед, полная решимости спасти Фроста от ошибки, которая разобьет ему сердце. – Ты должен поступить правильно. Ты такой милый парень, умный. У тебя будет отличная пенсия.
– Прекрати. Ты всегда думаешь, что знаешь лучше. – Фрост, обычно бледный, раскраснелся от негодования. – И вообще, почему мы говорим об Элис? Мы обсуждали «Похитителей тел».
– Да-да, – вздохнула Джейн. – Кинофильм.
– Так вот, его и в самом деле показывали вчера по телику, как сказала миссис Койл. Значит, она говорит правду. И зачем ей убивать падчерицу?
– Затем, что они ненавидели друг друга?
– Когда ее муж придет в себя, он подтвердит ее алиби.
– Вернемся к Элис. Ты ведь помнишь, сколько боли она тебе причинила? Я не хочу, чтобы это повторилось.
– Все. Мы закончили говорить об этом.
Фрост смял обертку от своего сэндвича и встал. И вдруг его ударила по ушам система громкой связи больницы: «Код синий[7], палата семьсот пятнадцать, код синий, палата семьсот пятнадцать».
Фрост повернулся к Джейн:
– Семьсот пятнадцать? Это не…
«Палата Мэтью Койла».
Она понеслась вслед за Фростом, который первым бросился из кафетерия. «Седьмой этаж. По лестнице слишком высоко». Джейн нажала кнопку лифта. Раз. Другой. Когда двери открылись, она чуть не сбила выходящую из кабины медсестру.
– Я думал, с ним все будет в порядке, – сказал Фрост, пока лифт ехал на седьмой этаж.
– Инфаркт – это всегда серьезно. А мы не закончили его допрос.
Двери открылись, и они увидели, как мимо лифта пронеслась молодая женщина в хирургическом костюме, направляясь к семьсот пятнадцатой палате. Через открытую дверь палаты Джейн не видела пациента, только толпу больничного персонала вокруг кровати, непроницаемую стену хирургических костюмов.
– Вазопрессин не действует, – раздался женский голос.
– Так, еще раз. Двести джоулей.
– Включаю на счет три. Руки всем убрать! Один. Два. Три!
Джейн услышала удар. Шли томительные секунды, все головы были повернуты к кардиомонитору.
– Отлично, есть ритм! Синусовая тахикардия.
– И давление. Девяносто на шестьдесят.
– Извините, – прозвучал голос за спиной у Джейн. – Вы семья пациента?
Джейн повернулась и увидела медсестру, разглядывающую их.
– Мы из бостонской полиции. Этот пациент – свидетель по делу об убийстве.
– Пожалуйста, выйдите из палаты.
– Что случилось? – спросила Джейн.
– Позвольте докторам делать свою работу.
Сестра выпроводила их в коридор, но Джейн успела мельком увидеть голую ногу Мэтью Койла. На фоне белых простыней она казалась пугающе синей и пятнистой. Потом дверь закрылась, и безжизненная нога исчезла из виду.
– Он выкарабкается? – спросил Фрост.
Сестра посмотрела на закрытую дверь и дала единственный возможный ответ:
– Не знаю.
7
Голубоглазый все еще спит, когда я на следующее утро выбираюсь из его кровати. Наши шмотки лежат на полу там, где мы их побросали: моя блузка и его рубашка у двери, мои трусики посреди комнаты, мой бюстгальтер свернулся, как кружевная розовая кобра, у прикроватной тумбочки. Я собираю свою одежду, беру сумочку и на цыпочках ухожу в ванную. Такие ванные типичны для холостяцкой квартиры: строгая черная плитка, душевая кабина из стекла и хрома. Ванны я не вижу – похоже, мужчины не ценят доброго долгого лежания в ванне. Я писаю в новейший унитаз с функцией биде, споласкиваю лицо, чищу зубы над раковиной белого оникса. У меня в сумочке всегда лежит зубная щетка на всякий пожарный случай вроде этого, хотя я не помню, когда в последний раз проводила всю ночь в постели мужчины. Обычно я исчезаю задолго до рассвета. Видимо, устала вчера вечером.
А может, дело в двух бутылках «Риохи», что мы выпили.
В зеркале я вижу последствия этого: припухшие глаза, волосы как у пугала. Я увлажняю свои черные волосы и приглаживаю их в подобие моей обычной короткой стрижки. Пусть я растрепана, но я чувствую себя сытой и абсолютно удовлетворенной, чего со мной не случалось уже давно. Спасибо, голубоглазый.
Я открываю аптечку и изучаю ее содержимое. Лейкопластырь, аспирин, крем от загара, сироп от кашля. Еще два пузырька по рецепту, их я разглядываю внимательнее. Викодин и валиум, оба от боли в спине. Пузырьки двухгодичной давности, и в каждом около десятка таблеток, – значит боли в спине в последнее время его не беспокоили.
Он и не заметит, если пропадут несколько таблеток.
Я вытряхиваю по четыре таблетки из каждого пузырька. Я не наркоманка, но, если есть такая возможность, почему бы не обзавестись бесплатными фармацевтическими средствами, которые могут оказаться очень кстати в один прекрасный день? У голубоглазого явно нет в них острой потребности. Я закручиваю колпачок с защитой от детей и замечаю имя на одном из пузырьков. «Эверетт Дж. Прескотт». Экое аристократическое имечко, наверняка с длинной родословной. Вчера вечером нам было не до церемонного знакомства. Он о моей фамилии понятия не имеет, и это к лучшему, поскольку велики шансы, что мы больше не встретимся.
Я одеваюсь в ванной и на цыпочках выхожу в спальню, чтобы надеть туфли. Он спит как убитый, выпростав из-под одеяла голую руку. Несколько секунд я восхищаюсь его рельефными мускулами. Это не накачанные бицепсы тех, кто не вылезает из гимнастического зала, а честные мускулы, нажитые реальным трудом. Вчера он сказал мне, что работает ландшафтным архитектором, и я представила, как он возводит каменные стены, таскает мешки с торфом, хотя я и не знаю толком, чем занимаются ландшафтные архитекторы. Жаль, что так никогда и не узнаю.
Мне давно пора уходить. Когда он проснется, я хочу быть далеко. Я всегда поступаю так наутро, потому что не люблю всяких этих натужных «до свидания» и неискренних обещаний новой встречи. Обычно я разрываю всякие связи после одного раза. Вот почему я никогда не привожу мужчин в свою квартиру. Если они не знают, где я живу, то и не постучат в мою дверь.
Но что-то в Эверетте заставляет меня пересмотреть мою стратегию «мужчина на одну ночь». И вовсе не потому, что он был чрезвычайно внимательным любовником, который с удовольствием выполнял все мои капризы, или что он хорош собой, или что он смеется всем моим шуткам. Нет. В нем есть нечто большее: глубина, искренность, какую я редко встречаю в других людях.
А может быть, я просто чувствую хорошо знакомую окситоциновую[8] лихорадку, какая бывает после добротного обстоятельного секса.
На улице я оглядываюсь на таунхаус красного кирпича. Красивое здание и явно историческое в районе, который никогда не будет мне по карману. Эверетт, вероятно, зарабатывает неплохие деньги, и я на мгновение пересматриваю свое решение исчезнуть бесследно. Может, стоило задержаться немного. Может, стоило оставить ему мой номер телефона. Или хотя бы назвать фамилию.
Но потом я думаю о другой стороне медали. Вторжение в мою частную жизнь. Его неминуемые ожидания. Телефонные звонки, все более настойчивые, цепляние, ревность.
Нет. Лучше просто уйти.
Но, уходя, я запоминаю его адрес, так что я всегда буду знать, где его найти. Потому что никогда нельзя знать заранее. В один прекрасный день мужчина вроде Эверетта Прескотта может пригодиться.
8
– Сколько времени они его реанимировали? – спросила Маура, надрезая ребра Кассандры Койл.
Услышав хруст костей, Джейн поморщилась. Маура продолжала трудиться, словно плотник в своей мастерской. Грудная клетка, которая прежде защищала сердце и легкие Кассандры, сейчас представляла собой всего лишь костистую изгородь, не подпускающую к тайнам внутри, и Маура быстро и эффективно убирала этот барьер из ребер и грудины.
– У них ушло минут пятнадцать-двадцать, – сказала Джейн. – Но им удалось запустить его сердце. Утром я звонила в больницу – он все еще жив. Пока.
Маура рассекла очередное ребро, раздался очередной треск кости, и Джейн заметила, что Фрост вздрогнул. Если для Мауры вид и запахи морга были знакомой территорией, то для Фроста, чей деликатный желудок стал притчей во языцех отдела по расследованию убийств, это помещение всегда будет оставаться ничейной землей. Кассандра Койл была одним из самых свежих тел, с какими им приходилось работать; всего день прошел с того времени, как ее обнаружили, но при комнатной температуре запахи быстро проявляются. До Фроста долетало достаточно ароматов, и он поднес руку к побледневшему лицу, чтобы хоть как-то защититься от вони.
– Согласно статистике, у пациента с остановкой сердца в больнице есть сорок шансов из ста на то, чтобы выкарабкаться. И двадцать шансов на то, чтобы выйти из больницы живым, – сказала Маура деловым тоном, приводя статистические данные и одновременно выпиливая последние несколько ребер. – Он уже пришел в сознание?
– Нет, он все еще в коме.
– Тогда мой прогноз, к сожалению, неблагоприятный. Даже если мистер Койл выживет, он, вероятно, получил аноксическое повреждение мозга.
– То есть он может стать овощем?
– К сожалению, это возможный исход.
Ребра уже были выпилены, и Маура приподняла грудную кость. Фрост отошел подальше от запаха телесных жидкостей, поднимавшегося над рассеченным телом, но Маура только ниже наклонилась над трупом, чтобы получше рассмотреть органы грудной клетки.
– Легкие на вид отечные. Насыщены жидкостью. – Маура взяла скальпель.
– И о чем это нам говорит? – спросил Фрост приглушенным голосом.
– Неспецифическая находка. Отечность может говорить много о чем. – Маура подняла взгляд и сказала помощнику: – Йошима, ты мог бы проверить, отправлены ли жидкости на анализ по содержанию наркотиков и отравляющих веществ?
– Уже, – откликнулся Йошима спокойным, как всегда, голосом человека, знающего свое дело. – Я заказал автоматический иммуноферментный анализ и тонкослойную хроматографию. А еще газ-хроматографию и масс-спектрометрию для количественной оценки. Так что практически все известные наркотики мы выявим.
Засунув руку в грудную клетку, Маура вытащила легкие, с которых капала жидкость.
– Легкие определенно нормальные. Я не вижу очевидных повреждений, всего лишь несколько точечных кровоизлияний. И опять неспецифическая находка. – Она положила отделенное сердце на поднос и пальцами в перчатках прощупала коронарные артерии. – Занятно.
– Эй, ты это над каждым телом говоришь, – сказала Джейн.
– Потому что каждое тело рассказывает свою историю, а это тело не выдает ни одной тайны. Шейное рассечение и рентгенограмма ничего не выявили. Подъязычная кость цела. А посмотри, как чисты коронарные артерии – ни малейших следов тромбоза или омертвения. Это было абсолютно здоровое сердце в теле абсолютно здоровой молодой женщины.
Женщины в хорошей физической форме, явно способной дать отпор, подумала Джейн. Но у Кассандры Койл не было ни сломанных ногтей, ни синяков на руках – ничего, что могло бы указать на сопротивление тому, кто напал на нее.
Маура перешла к брюшине. Она методически извлекла печень, селезенку, поджелудочную железу и кишечник, но более всего ее интересовал желудок. Она подняла его с осторожностью, с какой принимают новорожденного, и положила на поднос. Эта часть аутопсии всегда приводила Джейн в ужас. Последний раз жертва ела не менее двух дней назад, и съеденное должно было превратиться в гниющее рагу из желудочной кислоты и частично переваренной пищи. Как только Маура взялась за скальпель, Джейн и Фрост отступили на несколько шагов. Глаза Фроста над бумажной маской сузились в предчувствии вони.
Но когда Маура вскрыла желудок, оттуда вытекло лишь немного жидкости багрового цвета.
– Вы чувствуете запах? – спросила Маура.