Ночь неохотно отпускала от себя. В полутьме, метрах в ста пятидесяти, быстро возник контур всадника, мчащегося во весь опор к берегу по запорошенному снегом льду озера. Рискуя свернуть себе шею, он скакал галопом прямо по круче, где стояли генералы, и буквально вывалился из седла, взобравшись наверх.
– Господин генерал! – охрипшим голосом закричал он. – Ляхи приближаются к середине озера!
Один из адъютантов схватил под уздцы жеребца и легким бегом повел его к конюшням – чтобы не запалить великолепное животное. Всхрапывая, жеребец на трясущихся ногах последовал за ним.
– Отличная работа, господин капитан! – поблагодарил офицера министр.
– Никак нет, господин генерал-фельдмаршал, – поправил Басманова вестовой, – всего поручик. Поручик Кижеватов!
– Уже капитан! – улыбнулся главнокомандующий. – Молодец!
Волков, довольный, отвернулся. Приятно видеть, как претворяются в жизнь твои планы. Пусть и не самые великие и грандиозные. Тем временем Басманов сквозь зубы отдавал приказание командиру батареи. Славой делиться – это не хлебом, Хлеба не жалко, а вот присутствие графа Волкова несколько выбивало министра обороны из колеи. Осознав это, Андрей Константинович махнул рукой, прощаясь, повернулся и зашагал к городу. В этот же момент, как бы издеваясь над Басмановым, заговорили шестидюймовки. Страдальчески скривившись, тот небрежно отдал честь и повернулся лицом на запад. Спустя полминуты Петр Данилович устыдился своего порыва и обернулся – спина графа мелькнула в начавшейся метели и пропала.
Иннокентий закончил сжигать последний мешок с бумагами. Поворошив для порядка в камине кочергой, он устало откинулся на спинку стула, который пронзительно заскрипел под его тушей.
«Вот и все, – подумал он, – все улики уничтожены, проклятая энтропия должна начать восстанавливаться. А нас ждет пенсия и пожизненный курорт на Унтерзонне – заслужили. Этот мир дальше будет обходиться без нас... как обходился многие тысячи и сотни лет до этого, когда на наше существование не было и самого легкого намека. Какая сволочь ломится в дверь?»
Иннокентий старчески закряхтел и встал. Неспешно подошел к филенчатой двери, отворил, вышел в коридор. Отодвинул задвижку кодового замка, даже не глянув в глазок, недоуменно застыл. На пороге топталось создание размером с Ростислава. Грубые, точно вытесанные топором черты лица, почти гротескная мускулатура, торс, скрытый под темно-синим пальто без рукавов.
– Майн готт! – выпал в осадок Кеша. – Ты откуда взялся?
– Дядь Кеша, меня прислали, чтобы передать вам, что если вы тотчас не поспешите, то будет поздно. Корректировщик запускает программу сворачивания континуума!
– В душу мать! – выругался Иннокентий, схватил в охапку полушубок с шапкой и бросился на выход. Огр Васятко летел следом.
Сын Ефросиньи, той самой девки, которую нашли в лесу привязанной к дереву, десяти лет от роду, но весом и ростом он был с молодую гориллу. Мать испытывала панический страх перед своим чадом, к пятилетнему возрасту перегнавшему в росте ее саму, и оставила паренька на попечение команды графа Волкова. Сама она предпочла сделаться послушницей и уйти в монастырь. Таким образом, Васятко стал «сыном полка». Извлекшая его на божий свет Анастасия сделалась опекуншей мальца, а сам он был в качестве пажа то при Волкове, то при Ростиславе. Забавный уродец являлся любимчиком премьер-министра и был отправлен вместе со всеми на Унтерзонне.
Симонов с Васяткой выбежали на улицу. Как назло, ни одного возка в этот ранний час. Крупные хлопья снега бьют в лицо, и тяжелые снежинки оседают на разгоряченной коже. Вдалеке послышалась канонада – береговые батареи начали свой неспешный разговор.
– Бежим! – крикнул Иннокентий, дергая огра за рукав. Тот остался безучастен.
– Смотрите, дядя Кеша! – Иннокентий обернулся. Прямо на них накатывался непонятно откуда взявшийся снежный смерч. Напоминая гигантский волчок, он приближался к ним, всасывая по дороге все, что плохо лежало: замерзшие конские яблоки, метлу дворника, зазевавшуюся собачонку.
– Назад! – заорал Кеша, пытаясь утащить за собой Васятку. Однако никогда не трусивший перед людьми огр панически страшился природных явлений. Нескольких секунд замешательства хватило, чтобы снежный смерч достиг их и поглотил. Внутри смерча было почему-то темно и тихо.
– Бля, уши заложило! – неожиданно выругался Иннокентий.
– Что? – не понял Васятко.
– Не успели! – почти крикнул Симонов, и в этот момент они рухнули вниз...
Второго февраля в Свято-Софийск прибыл Ростислав Каманин. Императрица еще несколько дней должна была оставаться в монастыре – по округе разгуливали немногие спасшиеся после Ледового побоища II ляхи. Их отлавливали специальные разъезды и выпроваживали в Нарву и Дерпт. Из тридцати тысяч поляков смогли сбежать лишь около пяти тысяч. Остальные ушли на дно Чудского озера, приютившее всех: мазовецких, силезских, познаньских, люблинских и прочих шляхтичей. Три тысячи крылатых гусар в малиновых жупанах – личная гвардия Станислава – сгинули, не оставив после себя и следа. Выплыть на поверхность облаченному в стальную кирасу гусару в морозную январскую ночь – задача немногим менее трудная, нежели у закованных в броню фризских рыцарей в 1242 году.
Искали и польского короля, но безуспешно. Быть может, он утонул вместе со своей охраной, а быть может, на него внезапно снизошло откровение, и он покинул поле боя, чтобы устроиться священником в скромном сельском приходе. Факт остается фактом: никто не видел момента гибели короля. Хотя ситуация была такова, что глазеть по пустякам не стоило – хоть бы рядом топилось и три короля. Немногие уцелевшие вообще не помнят, как бежали по заснеженному льду, прыгая между воронками от взрывов и уворачиваясь от низвергавшихся потоков ледяной воды. Береговая батарея произвела по сорок выстрелов из каждого орудия – это заняло почти час, так как после каждого выстрела необходимо было менять прицел в соответствии с поступающими командами наблюдателей, расположившихся на колокольне Софийского собора.
Ростислава по прибытии встретил Басманов. Чихая и кашляя от паровозного дыма, попавшего в легкие, Петр Данилович крепко пожал руку прибывшему экс-премьеру и прокричал на ухо, пытаясь заглушить свист пара:
– Вам нужно немедленно к Ромодановскому. Князь лично ведет дело об исчезновении ваших друзей!
– О каком таком исчезновении? – не понял Каманин. Они обошли здание вокзала и уселись в карету с гербом императрицы. Внутри Басманов снял шапку и пригладил лысеющий череп.
– В ту самую ночь исчезли господа Симонов и Волков. Граф попрощался с нами на набережной, и больше его никто не видел. Иннокентий Михайлович же был у себя, затем к нему вошел невесть откуда взявшийся отрок-переросток Васятко, они вышли на улицу и тоже исчезли.
– Погодите! – воскликнул Ростислав. – Какой Васятко? Он же отправился вместе с остальными еще осенью!
– Значит, вернулся! – наставительно произнес министр обороны.
– Это не так-то просто, – возразил Ростислав и задумался.
Очевидно, огра прислали с Унтерзонне, Он наверняка доставил приказ на срочную эвакуацию, а его, Ростислава, в это время не оказалось в городе. Это может значить только одно... ситуация полностью вышла из-под контроля.
Басманов молча смотрел в окно. Он, по всему видно, пришел к таким же выводам, что и Каманин, поэтому тихонько спросил:
– Получается, застряли вы у нас, Ростислав Алексеевич?
– Я и сам не знаю, что теперь получается, – честно ответил Ростислав, – а что еще выяснили?
– Федор Юрьевич не распространялся на эту тему, – сказал Басманов, – просил лишь, чтобы вы сразу по приезде поспешили к нему. Меня вводить в курс дела он нужным не счел.
Каманин скосил глаза на министра обороны. Лицо у того было обиженным – точь-в-точь у ребенка, подсматривавшего в замочную скважину за утехами родителей и в один прекрасный момент обнаружившего, что отверстие закрыто.
– Петр Данилович, дорогой вы мой, – как можно доброжелательней произнес он, – ну что вы, в самом деле! В каждом деле есть свои тайны. Между прочим, один мудрый человек сказал, что секреты – это самое большое богатство и самое сильное оружие. Чем больше человек хранит тайн, тем более с ним считаются.
– И тем более он вероятный кандидат в покойники! – буркнул Басманов.
– Верно, – согласился Ростислав, – даю вам слово, что после встречи с князем-кесарем посвящу вас во все детали.
– И это тоже, – кивнул министр обороны, – да и чувство у меня такое, словно нам с вами еще работать и работать.
Ростислав легко взбежал по ступенькам крыльца, очищенного не только ото льда, но и от мельчайших снежинок: не приведи Господь, поскользнется Федор Юрьевич – головы не сносить. Знавшие его в лицо гвардейцы отсалютовали, взяв «на караул», дубовые двери тяжко скрипнули. Длинный коридор, мохнатый ковер под ногами. Тихо, точно в святилище.
Князь-кесарь любит работать в полной тишине, под старость подрастеряв дикие привычки и укоротив свой буйный норов, Непривычно по-новому высокая дверь. Все еще не прямоугольная, но сгибаться не нужно. Предупредительный вестовой в высоких красных сапогах отворил створки.
– Князь Каманин! – негромко доложил он.
– Князя сюда, а сам вон! – лаконично ответили из светлицы.
Ростислав вошел, все-таки немного нагнув голову (рост, знаете ли). Стоящий у камина Ромодановский повернулся к нему и ухмыльнулся. Что-то неуловимо мелькнуло в водянистых глазах, но Федор Юрьевич вдруг широко улыбнулся и сказал:
– Ну, здорово, Афанасий Поликарпович!
– Здорово, Семен! – ответил князь Каманин. – Вот и свиделись.
Эпилог
– Что он еще сказал? – спросила Софья Алексеевна. – Говори, мне до жути любопытно.
Ростислав лежал в кровати, до пояса укрытый одеялом, и рассказывал ей о «свидании» с Хранителем. Вернее, уже бывшим Хранителем. Софья сидела на стульчике у широкого трюмо, а старшая камеристка расчесывала ей волосы. Два дня назад императрица вместе с дочерью, принцессой Анастасией-Ульрикой, вернулись из лавры в столицу. Увидав расстроенное лицо «супруга перед людьми», она опечалилась, а узнав о причинах печали, обрадовалась.
– Ну и будем с тобой жить-поживать, добра наживать, – сказала она, – пора бы тебе уже и пристань обрести, солнце мое. Прикинься горбуном – я тебя поцеловать хочу. А то я уж всерьез Карлу подумывала из Стокгольма вызвать... после твоего отъезда.
– Для утех? – деловито поинтересовался Ростислав.
– Для их самых, – подтвердила глубокомысленным кивком Софья, – я ведь еще сучка – в полном соку. Благодаря вам, господин!
– Не жаль вьюноша? – хмыкнул Каманин. – Непривычный он к этому делу. Пару раз – и ноги протянет. А я кобель старый, проверенный. Опять же, мир повидал.
– Государыня, – почтительно вмешалась камеристка, – я вам сейчас половину волос повыдергиваю. Погодите шутковать.
– Понял, батюшка мой? Заткнись! – бросила Софья. – И ты мне так и не сказал, что Хранитель еще говорил.
Ростислав медленно вынул одну руку из-под головы, запустил под одеяло, чего-то там с наслаждением почесал и ответил:
– Чего говорил? Что обещают девушкам парни: вернусь – женюсь. Так и этот обещал... вспомню – позвоню. Тьфу! То есть через некоторое время заберу к себе. Если учитывать, что под понятием «некоторое» может быть любая величина, меньшая за вечность, то этого времени лично у нас с тобой – уйма.
Софья прикрыла глаза. Камеристка закончила ее причесывать и положила гребешок на трюмо, а вырванные в процессе причесывания волосы тщательно собрала и бросила в пылающий камин.
– Государыня, я могу быть свободна? – присела девушка в реверансе.
– Да, иди, Маргарита, – сказала императрица, не открывая глаз, – передай куаферу, чтобы пришел к восьми часам. В десять будем говорить с народом, так я хочу, чтобы народ видел свою государыню в полной красе. Несмотря на старушечий возраст.
Лицо Ростислава выразило целую гамму чувств. По нему сейчас можно было прочитать, что он думает о публичном выступлении с балкона в зимний период, о роскошной прическе, которой все равно не будет видно под пуховым платом, о «старушечьем» возрасте императрицы. В принципе если считать по годам, то Софья Алексеевна являлась дамой в весьма почтенном возрасте. Пятьдесят один год – возраст немалый. Где-нибудь в глубинке выглядевшую так пятидесятилетнюю бабу могли бы и сжечь за колдовство, но императрице дозволено было многое. В последние годы не без усилий соответствующих ведомств распространился слух о том, что русская императрица угодна богу настолько, что он даже возвратил ей утраченную в монастыре молодость.
Она встала перед зеркалом. Невысокая, почти стройная, почти девушка. Только старят глаза да память о десятилетнем заточении.
– Ростик, – укоризненно произнесла она, – а ты хоть догадался спросить об Андрее Константиновиче и Иннокентии?
Каманин потянулся, а лицо его стало мрачным.
– Как же, спрашивал! Думаешь, он знает? Ни хрена он не знает! Брехал что-то про статические межпространственные заряды! Насколько я понял из его бормотания, то программа Корректировщика разбросала нашу троицу по окрестным мирам. С целью сохранения уровня энтропии... ах да, ты же не в курсе.
– Немного поняла, – она села на кровать, – мне твой отец успел прочитать почти весь курс «общей физики». Талантливый у тебя тятька. Жаль, больше его не увижу.
Ростислав промолчал. Совершенно неожиданно Софья Алексеевна, правительница Российской империи, прониклась дочерними чувствами к человеку из иного мира. Называла по-местному «тятей», к чему Алексей Михайлович так и не смог привыкнуть, несмотря на то что оставался демократом и космополитом.
Софья забралась к нему под одеяло и положила голову на грудь. В это время в дверь постучали.
– Ну дык! – отозвался Ростислав.
Вошла гувернантка принцессы, мать Наталья – жизнерадостная женщина лет сорока. Стараясь не смотреть на обнаженный торс Ростислава, произнесла:
– Государыня, принцесса Анастасия-Ульрика просится к вам. Я уж ей объясняла, что вы заняты, но она ни в какую. Хочет к вам.
– Господь с тобою, Наталья! – воскликнула Софья. – Конечно, зови. Виданное ли дело, чтобы дите к мамаше не пускали!
Монахиня улыбнулась и вышла. Через несколько минут в опочивальню вбежала очаровательная девочка и прощебетала:
– Мама, я все не спала и не спала. К вам с папой хотела, а эта Наталья меня отговаривала. Говорила, что вы заняты! Папа, помнишь, ты мне обещал рассказать про звезды? Я уже пришла!
Маленькая принцесса сбросила мягкие туфельки и, забравшись между родителями, обняла отца за шею.
– Давай рассказывай, я слушаю.
И мгновенно уснула.
Ростислав с Софьей тепло улыбнулись друг другу.
* * *Андрей Константинович не сразу понял, что произошло. Лишь когда налетевшая метель угомонилась, он поднял глаза на небо и увидал там знакомые очертания Большой Медведицы. Но и тогда долго тряс головою и глядел по сторонам.
Он находился на широкой дороге, слева и справа был лес, вдалеке виднелся железнодорожный переезд. Дорога, по всей видимости, была грунтовой – даже «заштукатуренные» снежной массой рытвины и колдобины отчетливо были видны опытному глазу. Волков обернулся назад. Насколько позволяли рассмотреть сумерки, метрах в трехстах дорога делала поворот и исчезала невидимой в лесу. Что это была за дорога? Откуда и куда она вела? Андрей Константинович вдохнул морозный воздух – здесь было ощутимо холоднее. Поэтому, не тратя время на раздумья, он развернулся в первоначальном направлении и зашагал к переезду.
Бормоча под нос самые невероятные предположения, он пытался осмотреть себя со стороны. Бараний полушубок, под которым мундир полувоенного покроя. На ногах – валенки на кожаной подошве. Голову венчает папаха.
– Твою мать! – с чувством произнес он. – Типичный бродячий замполит.