Хэйзел подтвердила:
— А я уверена: рисковать совершенно не стоит. Ты достаточно сегодня находился. Тийна!
— Где там бунтуют?
Нельзя ли соорудить «ленивый стул»? Для Ричарда?
— А почему не на троих?
— Достаточно одного.
— Сейчас нарисуем. Ричард, вы бы сами поддержали ее, она же слабеет. Нашу воительницу нокаутировали!
У Хэйзел дрогнул подбородок.
— А я и забыла, что мы тут не одни, Тийна!
— Не волнуйтесь так. Я же ваша подружка, и вы это знаете.
— Спасибо, Тийна!
На выходе из бассейна Ксия остановила меня, обвила руками, посмотрела в глаза и негромко, но достаточно внятно, чтобы привлечь внимание Хэйзел, произнесла:
— Ричард, не так уж часто приходится видеть проявление благородства. Я не в положении, да и муж мне не нужен. Но если Хэйзел вас отпустит, можете рассчитывать на медовый месяц со мной в любое время. Да вы оба можете на это рассчитывать! Вы оба настоящие рыцари. И Гретхен это знает.
И она торжественно меня поцеловала. Освободившись, я ответил:
— Это не благородство, Ксия! Я просто применяю нетривиальные методы совращения. Видите, как легко вы на них поддались? Хэйзел, подтверди!
— Ксия, он и вправду по-настоящему благороден!
— Ну что? — торжествующе воскликнула Ксия.
— Но он по-глупому боится, что кто-нибудь это поймет.
— О, чепуха! Позвольте, я расскажу о своей училке в четвертом классе…
— Сейчас не время, Ричард. Ты еще не отшлифовал эту байку. Ксия, он же мастак рассказывать постельные истории!
— Когда не занимаюсь шлепаньем. А ваша попка, Ксия, тоже от этого розовеет?
Как выяснилось, мой недавний «завтрак» имел место после полудня, так что в самую пору было ужинать. Вечер оказался весьма приятным, но в моей памяти он сохранился сугубо отрывочно. И вовсе не из-за алкоголя: я не пил. Но, как узнал позднее, пребывание в «Полях Леты» имеет некое последействие, сравнимое с опьянением. «Лета» способна беспорядочно влиять на память даже тогда, когда пациент уже вышел из «мертвой зоны». Как долго? А, ладно, — TAHSTAAFL! Небольшие провалы памяти не так пагубны, как последствия наркотиков.
Мне вспоминается, что общение было очень приятным. У Ксии собрались все удравшие из «Раффлза»: мы с Хэйзел, Чоу-Му, папа Хендрик, Гретхен (ее разыскала Тийна, а Хэйзел уломала прийти). Но еще были Кэс и Пол, Лэз и Лор. Чудные детишки. Куда старше меня, как я узнал потом, но такие юные! Возраст на Терциусе — понятие растяжимое.
Квартира Ксии вначале показалась мне совсем маленькой, но почему-то все прекрасно в ней уместились, и вечеринка удалась на славу. Потом красноголовые нас покинули, а я, сильно устав, прилег на кровать в спальне. В соседней комнате, помнится, шла какая-то убийственно-крутая игра со «штрафами». Кажется, Хэйзел выходила победительницей, а Ксия проигрывала, в результате чего и, наверное, в соответствии с правилами игры она удалилась оттуда и прилегла рядом со мной. Потом то же сделала и Гретхен, использовавшая мое левое плечо в качестве подушки, поскольку на правом уже расположилась Ксия. Из гостиной донесся голос Хэйзел:
— Берегитесь и спасайтесь на верхней галактике!
Папа Шульц хохотнул в ответ:
— Молокососка! Большой удар, милая девочка, и тройной штраф. Платите!
Это было последнее из того, что я запомнил.
Что-то щекотало мой подбородок. Я медленно проснулся и медленно разлепил веки, обнаружив, что вижу перед собой самые синие из всех виденных мною глаз. Они принадлежали котенку ярко-оранжевого цвета, имевшему, по-видимому, сиамских предков. Он, стоя на моей груди как раз под адамовым яблоком, блаженно произнес: «Мур-р-р!» — и лизнул мой подбородок. Его шершавый язычок и был источником щекотки, пробудившей меня.
Я ответил: «Мур-р-р!» — и попытался поднять руку, чтобы погладить котенка, но не смог, ибо на моих плечах все еще покоились две головы, а по обе стороны вытянулись два теплых туловища.
Я повернул голову вправо, чтобы окликнуть Ксию (мне требовалось встать и посетить освежитель), но обнаружил, что то была вовсе не Ксия, а Минерва. На моем правом плече.
Я лихорадочно прокрутил в голове ситуацию, но сдался, найдя, что информация недостаточна. Поэтому вместо почтительного приветствия я одарил Минерву легким чмоком в щеку. Расценив это как приглашение, она сама меня поцеловала. Сдавленный с обеих сторон, да еще с котенком на груди, я был почти столь же беспомощен, сколь Гулливер, связанный канатами, и вряд ли смог бы достойно ответить Минерве.
Однако, как выяснилось, ей вовсе не нужны были встречные усилия. Она вполне управилась сама. И, надо сказать, сделала это талантливо! Когда она оторвалась от меня, одарив напоследок поцелуем в губы, голос с левого борта произнес:
— А мне тоже можно?
У Гретхен было сопрано, но этот голос оказался тенором. Я повернул голову влево. Галахад…
Так, значит, я лежу на одной постели со своим доктором? Нет, с докторами!..
…Когда я был мальчиком, еще в Айове, то думал — окажись я в подобной ситуации, самым верным было бы с воплем ускакать в горы, чтобы спасти свою «честь» или нечто, подразумевающееся под этим названием у мужчин. Ведь что значит понятие «чести» для девушек, совершенно понятно, и они к воплощению этого понятия относятся как к святыне (многие из них!). Впрочем, если девица достаточно ловка и осторожна, то, даже выйдя замуж на седьмом месяце, она вполне может прослыть «честной» и «невинной», а впоследствии, как водится, станет осуждать тех, кто согрешил. А вот что касается «чести» мальчика, то это вопрос деликатный. Если он ее теряет с другим мужчиной (вернее, если их за этим застанут!), то он должен, если сможет, смотаться из Штатов, если же нет — податься в Калифорнию. Но в Айове ему места не будет.
Это внезапно промелькнуло в моем мозгу и вызвало то, что я всегда старался забыть. Во время одного из бойскаутских походов, когда я был студентом-новичком, мне пришлось делить палатку с нашим вожатым. И тогда, в темноте ночи и в безмолвии, нарушаемом лишь уханьем сов… Спустя несколько недель этот «скаутский наставник» перевелся в Гарвард, и такое больше никогда в моей жизни не повторялось. О времена, о нравы, как давно и как далеко отсюда это было! Почти через три года после этого я был призван в армию и вскоре дослужился до офицера, но никогда мне и в голову не приходило, что… «такие» офицеры не могут отвечать за дисциплину в своем полку… Что касается меня, то я никогда, вплоть до дела с «Уокером Эвансом», не подавал никому и повода для шантажа.
Я немного напряг левую руку.
— Конечно. Но будьте осторожны. На мне кто-то поселился.
Галахад последовал совету и не потревожил котика. Он это делал так же, как Минерва, не лучше, и не хуже. Так же умело. И уж если я решился на неожиданное удовольствие, то я его вкусил! Терциус — не Айова, а Бундок — не Гриннелл. Тут не принято заковывать в наручники за попрание давно отживших дикарских предрассудков…
— Благодарю вас, — сказал я, — и доброе утро! Не могли бы вы меня «обескошатить»? Если он останется там, где находится, я могу его затопить.
Галахад обхватил животное левой рукой.
— Это Пиксель. Разреши тебе представить Ричарда, Пиксель. Ричард, мы находимся в обществе лорда Пикселя, кошачьего кадета в резиденции.
— Как поживаешь. Пиксель?
— Мурр-р!
— Очень приятно. Но, доктор, что теперь играет роль освежителя? Мне надо туда.
Минерва помогла мне встать с кровати, обвила моей рукой свои плечи и повела, а Галахад понес мою палку. Они вошли в освежитель вместе со мной. Мы теперь были не в квартире Ксии: освежитель по другую сторону спальни и гораздо просторнее, так же как и сама спальня.
И я еще кое-чему научился на Терциусе: оборудование освежителя оказалось настолько сложным и разнообразным, что известная мне сантехника «Золотого правила» и Луна-Сити по сравнению со всем этим выглядела таким же примитивом, как то, что встречалось в захудалых домишках где-нибудь на задворках Айовы!
Ни Минерва, ни Галахад ни на секунду не дали мне почувствовать смущение от незнакомого оборудования. Когда я чуть было не ошибся рычажком для удовлетворения наиболее настоятельной своей потребности, Минерва просто предложила:
— Галахад, лучше продемонстрируй Ричарду, как надо. У меня же нет вашего «приспособления»!
И тот продемонстрировал. С сокрушением должен признать, что и я не был наделен таким «приспособлением», как Галахад. Внешне он очень напоминал «Давида» Микеланджело (и был не менее красив), но то, о чем идет речь, трехкратно превосходило микеланджеловское творение. Вот каков был этот Галахад!
Я никогда не понимал, почему Микеланджело — в свете его общеизвестных «отклонений» — неизменно обделял изображаемых им мужчин?
Когда мы втроем завершили все процедуры «освежения после сна», то вернулись в спальню, которая вновь меня удивила. Впрочем, я не стал тратить нервы на дурацкие вопросы о том, где мы теперь, как сюда попали, куда девались остальные, особенно та, что мне всех нужней, и кто, наконец, устраивает эти безумные игры или скачки вокруг галактик? Или и то и другое? В этой спальне одна из стен исчезла, кровать превратилась в диван, вместо отсутствующей стены появился роскошный сад, а на диване играл с котенком человек, которого я помнил по мимолетной встрече в Айове две тысячи лет назад. Правда, эта дата все еще представлялась мне весьма и весьма сомнительной. Тем более что и без нее хватало хлопот с пятью или шестью годами Гретхен.
Я уставился на прибывшего.
— Доктор Хьюберт?
— Привет! — доктор отстранил котенка. — Подойдите-ка. Покажите мне вашу ногу!
(Чертов грубиян, воображала!)
— Вы сперва посоветуйтесь с моим доктором.
Он резко вскинул голову.
— Господи! Мы что, не знаем инструкций? И без ваших рекомендаций прекрасно обойдемся!
За моей спиной Галахад мягко произнес:
— Покажите ему вашу ногу, Ричард. Если не возражаете.
— Ну, коли велите вы…
Я поднял новую ногу и почти ткнул ею в лицо Хьюберту, не дотянув лишь сантиметра до его носища.
Хьюберт успел отшатнуться, и мое движение прошло без эксцессов. Хьюберт неторопливо наклонил голову влево.
— Положите ее мне на колено. Так будет удобнее для нас обоих.
— Ладно. Валяйте.
Опираясь на палку, я стоял довольно устойчиво. Галахад и Минерва сохраняли спокойный нейтралитет, пока доктор Хьюберт изучал мою ногу, оглядывая и трогая, но вовсе не так, как (на мой взгляд) это делал бы профессионал. Я хочу сказать, что у него не было никаких инструментов, кроме глаз и пальцев. Он пощипывал кожу, царапал ее, близко склонялся к зажившему шву и, наконец, вдруг ногтем большого пальца провел по подошве. Какой он, интересно, проверял рефлекс? Что, мой носок должен был скрючиться или загнуться назад? Впрочем, я всегда считал, что доктора делают всякие идиотские вещи без злого умысла.
Доктор Хьюберт поднял мою ногу, отпустил и, убедившись, что я в состоянии самостоятельно поставить ее на пол, объявил, адресуясь к Галахаду:
— Хорошая работа.
— Спасибо, доктор!
— Садитесь, полковник. Вы уже завтракали? Я поел, но вполне готов к новой трапезе. Минерва, не позаботились бы вы об этом? Хорошая девочка! Полковник, я хочу с вами договориться сразу же и получить вашу подпись. Какого чина вы ожидаете?
Отмечу, что выбранный вами чин не повлияет на оплату. Но во всех случаях чин Хэйзел должен быть на одну ступень выше. И она остается на службе независимо ни от чего.
— Погодите, погодите! О чем это вы? Что я должен подписать? Какой еще чин? И почему вы так уверены, что я подпишу все, что вы мне подсунете?
— Я, естественно, подразумеваю службу в Корпусе Времени. Там же, где служит ваша супруга. Цель его — спасение компьютерной личности, известной под именем «Адам Селен». И это тоже разумеется само собой. Знаю, что Хэйзел обсуждала эти дела и поручила вам помогать ей, — он указал на мою ногу. — Как вы полагаете, во имя чего вам сделан такой подарок? Теперь, имея обе ноги, вы нуждаетесь в целом ряде процедур и тренировок, начиная хотя бы с освоения «освежителя» и до неизвестных вам видов оружия. Нуждаетесь в омоложении и прочем. Но все это стоит чрезвычайно дорого, и самый простой способ оплаты — это ваше вступление в Корпус. Одна эта нога стоит баснословно больших денег для чужака из примитивной эры… но не для члена Корпуса Времени. Надеюсь, вы это тоже понимаете. Если нет, то сколько времени надо, чтобы осознать очевидные вещи? Десять минут? Пятнадцать?
У этого лопотуна были типичные политические методы воздействия на простаков!
— Вовсе не так много. Я уже «осознал».
Он оскалился.
— Прекрасно. Поднимите левую руку и повторяйте за мной.
— Нет!
— Что «нет»?
— Просто — нет! Я не просил вас дать мне эту ногу.
— Как так? Просила ваша жена. И вы обязаны ее оплатить.
— Поскольку я не заказывал ее и вовсе не мечтал о вашем Корпусе, — я снова ткнул ногой ему в рыло и снова не успел задеть его мерзкий носище, — то можете ее сразу же отрезать!
— Чего-чего?
— Вы прекрасно расслышали, что я сказал. Отрежьте ее и верните на свой склад. Тийна! Вы здесь?
— А как же, Ричард!
— Где Хэйзел? Как ее найти? Скажите ей, где я нахожусь.
— Она знает и просила вас подождать.
— Спасибо, Тийна!
Хьюберт и я молча сидели в разных углах дивана. Минерва куда-то исчезла, Галахад уединился в стороне. Но всего через несколько секунд моя дорогая ворвалась в помещение, благо одна его стена вообще отсутствовала.
— Лазарус! Черт бы побрал вашу гнусную душу! Какого дьявола вы решили вмешаться?
24
Оптимисты заявляют, что мы живем в лучшем из всех возможных миров, пессимисты боятся, что так оно и есть!
Джеймс Брэнч Кэбелл (1879–1958)— Послушай, Хэйзел!..
— У меня уже задница ноет от ваших «Послушай, Хэйзел»! Ответьте, что вы тут делаете, суя нос в мои дела? Я вам говорила: держитесь подальше от моей делянки! Предупреждала вас. Пыталась вдолбить, что дело это деликатное. Но стоило на секунду отвернуться, оставив его в руках Минервы и под прикрытием Галахада (мне требовалось отлучиться по делу), и что я нахожу, вернувшись? Вас! И как всегда, лезущего вперед нахрапом, тычущего пальцем, хватающего за руку!.. И разрушившего всю мою скрупулезную подготовку!
— Но послушай, Сэди…
— Пошел к черту! Лазарус, что же это за такой червячок в вас сидит, вечно заставляющий лгать и мошенничать? Почему вы не можете вести себя благородно? Откуда этот гнусный зуд вмешательства? Не от Морин же, конечно! Отвечайте, черт возьми, пока я не оторвала вашу башку и не засунула ее вам же куда-нибудь!
— Гвен, я просто пытался прояснить…
И тут моя любимая прервала его таким залпом цветистого и выразительнейшего сквернословия, что сомневаюсь, смог ли бы я его здесь в точности воспроизвести. Память, увы, так несовершенна! Там было нечто вроде «Поменяй священное имя Арканзаса», но оформленное более поэтично. Это звучало как песнопение. Она стала похожа на языческую жрицу, совершающую жертвоприношение. В роли человеческой жертвы был доктор Хьюберт.
Пока Хэйзел так вопила, через открытую стену в помещение вошли три женщины. (И еще больше мужчин заглянуло, но быстренько отступило. Мне показалось, что им неловко присутствовать при том, как с доктора Хьюберта снимают скальп.)
Все три женщины были хороши собой, но каждая на свой лад. Одна, блондинка, превосходившая меня ростом, обликом напоминала скандинавскую богиню, столь совершенную, что это даже могло испугать. Она послушала, горестно покачала головой и тихо отступила в сад.
Вторую, рыжеволосую, я сперва принял за Лэз или Лор, но после, вглядевшись, понял, что она… нет, не то чтобы старше, но как-то значительнее и зрелее. Она слушала Хэйзел безо всякой улыбки. Я подумал, что она, наверное, старшая сестра Лэз и Лор и что доктор Хьюберт им то ли отец, то ли брат. И что это объясняет, каким образом он оказался тем самым Лазарусом, о котором я слышал уже много раз. И, как оказывается, видел его тогда, в Айове.