– Чего ты так тихо? Так и я могу. Давай громче, кричи с выражением!
Что такое «с выражением», Лушка не знала, но услышала это от меня и применяла активно. Любава решила пожаловаться мне:
– Я не могу больше с выражением, не получается. И так ору во все горло.
– Любава, с выражением – это значит с чувством, не просто громко, а…
Мне пришлось долго объяснять, что это такое. Невольно вспомнился случай, когда я еще в Москве умудрилась в присутствии иностранцев употребить слова «закрома Родины». Мы потом полчаса втолковывали этим самым иностранцам, что закрома это не элеваторы, а нечто обтекаемое и бездонное, куда все проваливается с концами. Надо следить за собой, а то придется долго разъяснять той же Лушке, что значит «провалиться с концами». Вообще, я на многие выражения теперь смотрела под другим углом, столько нелепостей выявилось… Вот еще одно: смотреть на выражения да еще и под углом.
У сестрицы слуховая память исключительная, услышанное единожды воспроизводит лучше записывающего устройства. За следующие пару дней Лушка поздравляла татар с первым апреля раз двадцать. На недоуменные вопросы гордо отвечала, что это пожелание сдохнуть по-татарски. Когда Скилица, бывший у отца толмачом, осторожно поинтересовался, с чего это она так решила, Лушка столь уверенно заявила, мол, Настя сказала, что Скилица явно засомневался в своих познаниях монгольского языка. Мой авторитет оказался настолько высок, что «с первым апреля» по отношению к осаждавшим город стало любимым ругательством козлян.
Но пока мы развлекались с рупором, татары окончательно сомкнули кольцо блокады вокруг Козельска, даже на другой берег Жиздры перебрались, сволочи. Лушка этому факту почему-то обрадовалась.
– Чего же тут хорошего?
– А лед скоро пойдет и подтопит все вокруг! И до самой Клютомы все в воде будет!
Отец подтвердил:
– Снега много, вода большая придет.
Глава 3
Бату-хан выехал на верхнюю точку небольшой горы и разглядывал открывающийся внизу пейзаж. Снег в долине уже заметно просел, передвигаться по нему становилось с каждым днем труднее, лед на реках тоже не выдерживал копыт многих лошадей, первые еще как-то проходили, а последние все чаще проваливались. Для осадных машин и тяжелой конницы приходилось строить переправы, теряя драгоценное время. Урусы ушли в леса, гоняться за каждым отдельно сложно, ряды рабов стремительно таяли, как таяли и запасы еды не только для лошадей, но и для самих воинов. Грабить больше некого и нечего. Смешно, но в этих лесах можно запросто погибнуть, покорив половину мира.
Бату не раз уже задумывался, не ошибся ли Субедей, посоветовав идти на урусов зимой? И сам себе отвечал: нет, не ошибся, потому что летом среди сплошного леса соседний тумен не найдешь. Ошиблись только в одном: урусы не позволили одолеть их стремительно. Только первые города, явно не готовые к нападению такой силы, держались недолго, зато после Елисани пришлось встать, чтобы вылавливать Еупата с его горсткой людей… Потом был Торжок, у которого снова застряли на две недели.
Но сейчас мысли Батыя были не о том. Перед ним на снежной равнине извивалась неширокая река, на другом берегу которой на высоком холме стояла крепость. Сердце почему-то кольнуло: очередной Торжок! Пройти мимо или осадить?
По знаку приблизился кебтеул, на вопрос склонился до земли и тут же исчез. Хан продолжал оглядывать окрестности. Город стоял на взгорке исключительно удобно и явно имел два уровня стен. Берег речки со стороны города поднимался почти отвесно, нечего даже думать, чтобы штурмовать. Если сейчас скажут, что и с юга так же, то лучше пройти мимо.
Так и есть, прибежавший разведчик на вопрос ответил утвердительно: с юга еще хуже. Город стоит словно на острове, с трех сторон реки, с четвертой вырыт глубокий ров. Хан, не поворачивая головы, сделал знак, чтобы нукер удалился. Такую крепость быстро не возьмешь, да и нужна ли она? Однако предстояло дождаться Кадана и Бури, но главное – войску позарез было нужно зерно, много зерна! Отощавшие кони скоро начнут просто падать и умирать. Теперь предстояло решить, уходить ли в степь, не дожидаясь царевичей, или попытаться все же взять этот город, чтобы получить корм здесь.
К хану приблизился кебтеул, сказал, что у разведчиков есть новости. Судя по голосу, новости были не так уж плохи, Бату-хан кивнул:
– Зови.
Оказалось, в стороне остался еще один город, тоже небольшой, но укрепленный куда хуже того, что виднелся вдали. Важно то, что местный житель под пытками рассказал, что в городе много зерна, обычно за ним приезжают купцы с севера, а в этом году никого не было, все запасы целы.
– Как называют эти города сами урусы?
– Тот, что остался позади, Серене-секе. А этот, – воин кивнул вперед на видневшиеся вдали крепостные стены, – Козелле-секе.
Бату решил подождать Бури и Кадана с их туменами, и пока взять города. Пусть с этим Козелле-секе повозится Субедей, ему давно пора показать себя, а с тем, что проще, расправится он сам.
Но это оказались не все новости, разведка утверждала, что именно в Козелле-секе скрылся эмир Урман! Хан усмехнулся: тогда Субедею тем более стоило взять этот город и лично казнить проклятого эмира, разняв его тело на многие куски. Взять город трудно, слишком хорошо стоит и построен, а окружить его несложно. Если в том, что они проскочили стороной, действительно много зерна, то в этом эмира Урмана с его людьми можно просто заставить жрать своих коней! Хотя урусы не едят конины, об этом хан уже слышал. Тем хуже для них, потому что, оставив всего один тумен, можно вынудить проклятых урусов либо сдаться, либо сдохнуть от голода. Бату понимал, что скорее будет второе, но судьбы урусов его не беспокоили. Хан уже принял решение – осаждать оба города, не жалея ни своих людей, ни тех, кто за стенами!
Субедей, подошедший к Козельску сразу после Бату-хана, отнесся к необходимости брать этот город внешне спокойно, ничем не выдав бушевавшие внутри мысли. Он лишь склонил в знак согласия голову. Поручить брать эту крепость, да еще и дать на это несколько дней можно было из двух соображений: либо чтобы погубить полководца, либо чтобы вознести его на недосягаемую для врагов высоту. Субедей смотрел в непроницаемое лицо своего воспитанника и пытался понять, что же тот задумал. Но приказ обладателя Золотой пайцзы не выполнить невозможно, даже если тот отдан сгоряча, не имеет смысла или вообще невыполним.
Бату-хан отошел со своими кешиктенами к меньшему городу Серене-секе, а Субедей-багатур остался у Козелле-секе.
Субедей с первого взгляда понял, что если и можно штурмовать городские укрепления, то только с одной стороны – южной. Причем делать это надо было месяц назад, когда еще был крепким лед. Если город не удастся уговорить добровольно открыть ворота, то сидеть возле него можно очень долго. Тот, кто строил и улучшал эти укрепления, наверняка предусмотрел все, в том числе и воду, и продовольствие, и необходимое для долгой осады количество стрел.
С одной стороны крепость, страшно петляя, охватывала неширокая речка, но противоположный берег был не просто укреплен, а наращен до недоступной высоты, видно, речку углубляли и всю землю при этом поднимали наверх, наращивая и без того немалую высоту холма. Так же поступили и с перемычкой между двумя реками с южной стороны. В самом узком месте этой перемычки прорыт ров. То, что это сделано нарочно, а не просто использовано готовое русло, Субедей понял сразу, только увидев берега. Хитрые урусы сделали внутренний берег куда выше внешнего, что давало им заметное преимущество, к тому же внешний оказался крутым, скользнув по нему, обратно не выберешься, став отличной мишенью для стрел со стены. За рвом пространства для подготовки к штурму самих стен почти нет, там не поставишь хороших осадных машин, не пригонишь много воинов, необходимых для непрекращающегося выматывающего защитников штурма. Мало того, там все перерыто свежими рвами и ямами.
Снова и снова Субедей объезжал на коне вокруг крепости, пытаясь найти хоть одно слабое место в ее обороне, и не находил. Не было такого. Здесь можно положить половину войска и просидеть до лета. Зачем, чтобы потом, взяв штурмом, найти пустые кладовые или вообще сожженные корма?
И все равно штурмовать можно только через ров, другого не дано. Но хитрые урусы загодя наморозили толстый лед на обоих берегах рва и, конечно, разрушили мост. Лед в самом рву многих штурмующих не выдержит, а уж осадные машины тем более. Тех, кто полезет строить мост, перебьют стрелами со стен, но и построив его, много ли народа пропустишь? С внешнего берега рва камни до стены и ворот не долетят.
Но долго стоять под городом нельзя, солнце пригревает с каждым днем все сильнее, уже просел снег, потемнел и стал опасным лед, немного погодя разольются реки, как рассказывали разведчики, и тогда вся округа превратится в непроходимое болото.
В ловушке оказались не защитники Козелле-секе, в ловушку попал он, прославленный багатур, не проигравший ни одной битвы. Хан сказал, что после взятия Серене-секе будет ждать царевичей Кадана и Бури, словно они что-то значат. Скорее это просто попытка оправдать самого себя, если тот город придется осаждать долго. Субедею уже донесли, что там за город. Крепость много меньше и слабее, потому что нет такого удачного расположения.
Полководец вспомнил о большой шкуре верблюда с рисунком страны урусов и пометками городов. Вернувшись в свою железную кибитку, он открыл заветный ящик и достал эту шкуру. Попытался определить, где находится. Получилось далеко не сразу, они столько кружили по лесам и рекам, что сообразить оказалось трудно даже ему. И вдруг черный от въевшейся грязи и жира палец полководца замер. Вот она, эта крепость! Вьющаяся река с одной стороны, водяная змейка потоньше с другой, и в месте их соединения город, недоступный ни с какой.
Но больше всего Субедею не понравился знак, который он сам и поставил, этот значок был единственным и означал «не пытаться штурмовать!». Вот куда загнал его Бату. Почему-то заныло слева в груди, там сердце, оно почувствовало, что лично ему эта крепость не принесет ничего хорошего.
Субедей приказал таскать вязанки хвороста и небольшие деревья, чтобы завалить ими ров, как делали всегда. Все равно штурмовать придется. Он отправил к крепости послов с предложением сдаться, но в ответе не сомневался и даже не стал его ждать. Каждый час на счету, если начнут разливаться обе реки, то штурмовать будет невозможно долго. Конечно, жители города никуда не денутся, но чем дольше будут стоять тумены в ожидании возможного штурма, тем меньше запасов еды и кормов останется в городе. Кроме того, все это время надо есть что-то и самим осаждающим, хилые белые цветочки, пробившиеся сквозь снег на пригорках, не еда для десятков тысяч коней, им нужна либо настоящая трава, либо зерно. Потому и торопился полководец. Вязанки веток из леса таскали не только рабы, но и сами воины, скорее, скорее, скорее, чтобы успеть уничтожить эти стены до разлива рек!
Татары не стали штурмовать стены, да и не могли этого сделать, но, встав вокруг, привычно попытались предложить сдаться. Их гонцы подъехали к самому рву и закричали, чтобы пустили в город. Заметив приближавшихся явно для переговоров татар, дружинники позвали на стену воеводу, пришел и маленький князь с Илларионом. Княгиня привычно дула губки в своем тереме.
Васька с интересом крутил головой, что-то спрашивал у священника, тот смиренно отвечал. Я не выдержала:
– Что, отец Илларион, помогут ваши молитвы против вот этих?
Все свободное пространство вокруг Козельска занято ордынцами. Отец Илларион вздохнул, словно его вовсе не смутило несметное количество врагов:
– Раньше надо было думать. За грехи тяжкие и наказание приемлем.
– Васька-то чем грешен?!
Кажется, в первое мгновение Илларион не понял, о ком я, потом все же усмехнулся:
– Нет безгрешных…
Наш теологический спор прервало появление на стене воеводы, все же он, а не маленький князь возглавлял Козельск. Отец появился в полном вооружении, словно собирался встречать дорогих гостей, но шелом не надел. Я почему-то подумала, что зря он так, мало ли что… Хотя что могло быть, послы стояли по ту сторону рва, через который еще нужно перебраться, а потом до стены еще. Как они оттуда кричать-то собираются? У нас с Лушкой и Любавой хоть рупор есть.
Но татары не дураки, они уложили на некрепкий лед рва гати и осторожно перебрались по ним на нашу сторону. По бывшему посаду шли гордо, словно несли нам благую весть. Ага, о приходе своего мерзавца-хана!
Встали под самой стеной, явно ничего не боясь. Старший что-то закричал, другой перевел, мол, предлагают открыть ворота и встретить их с почестью, за что обещают помиловать. Я не выдержала, расхохоталась:
– Половину милостиво зарезать, а второй милостиво отрубить головы!
Отец усмехнулся, приосанился и громко объяснил, что открывать ворота они никому не собираются, потому как никого в гости не звали, и что хоть князь в Козельске и мал, горожане решили за него и за свой город постоять.
Посол усмехнулся в ответ, я понимала, что он жалеет глупых урусов, потому им предстоит погибнуть. Они уже стали поворачиваться, чтобы удалиться, их дело передать крамольные слова козлян своему темнику. И тут Васька вскочил, заорав: «Вот вам!» Его пальцы скрутили кукиш, а рука метнулась вперед, выбрасывая его послам. Кто-то из дружинников воспринял это как команду к действию, посол мгновенно был проткнут стрелой.
Но у татар тоже отменная реакция, следующая стрела полетела наверх в нашу сторону, и… отец успел заслонить собой маленького князя!
Воеводу хоронил весь Козельск, хотя всего оставалось-то немного. Анея не была против того, чтобы отца отпели и похоронили в загородке церкви. Воевода достоин того, чтобы ему отвели такое место. Илларион сделал все, что положено, и вот отца уже не было с нами. Первая жертва Козельска и сразу воевода! Дорого взял татарский посол за свою жизнь.
В Козельске повисло тревожное ожидание, кажется, только теперь оставшиеся горожане осознали, что их ждет, но уйти уже было невозможно, осада началась. Теперь у нас всех конец только один – или мы татар, или они нас. Предпочтительнее, конечно, первое, но в это мало верилось, стоило выглянуть за стену.
Командование в городе перешло к Вятичу. Он пытался предложить Андрею, но мой бывший жених отказался сразу:
– Нет, ты и город лучше знаешь, и в бою опытнее.
Первым запретом Вятича был запрет появляться на стенах без доспехов и даже без личин. Дело в том, что не один посол, очень многие татары метали стрелы далеко и метко, они умудрялись делать это даже через Другуску, потому попасть под шальную стрелу можно запросто.
Зато наше появление в личинах вызвало перепуг у татар, он принялись кричать, показывая на нас: «Железные урусы!» Я не упустила возможность поорать в ответ:
– Ага, испугались, гады?!
Лушка продублировала эту фразу еще десяток раз. Но особенно мы уже не веселились, сказалась и гибель отца, и то, что даже мои сестрицы поняли, что их ждет и какую массу воинов мы притащили за собой к городу.
Кажется, половина леса в округе была мигом вырублена, татарам нужно жечь костры, но рубили не только для этого.
– Вятич, смотри, татары усиленно закидывают ров.
– Видел, дураки, вот-вот пойдет лед, тогда их же самих затопит.
– Но они так торопятся, что могут успеть до ледохода. Лед пока крепкий.
Мы поднялись на стену. Да, на той стороне работали исключительно споро… Во рву, поверх льда, быстро росла гора веток. Еще день-другой такой работы, и ров завалят.
– Поджечь бы…
Сотник покачал головой:
– Все мокрое, не загорится.
Я вдруг обрадованно заорала:
– Подожжем!
– Визгом?
– Зря смеешься. Мы можем как-нибудь докинуть до рва горшок?