Опять отвлекшись, я с обреченностью и тоской посмотрел на окно. За ночь усилившийся мороз прорастил на стеклах белые хризантемы, и сейчас они искрили на взбодрившемся от холода солнце.
Еще раз встряхнул правой рукой, потом помассировал пальцы. Нехотя вернул кисть на столешницу. Хотелось взвыть обреченным зверем, но вместо этого я взялся за авторучку...
Ладно, осталось немного, осталось чуть-чуть. Анализ изменений в Китае с небольшой прогнозной частью и рекомендации по вклиниванию в исподволь идущий Кэмп-Дэвидский процесс я уже написал. Сегодня дожму Африканский Рог, а завтра все пересниму на пленки.
И все, скоро в школу!
Впервые за обе свои жизни я ждал окончания каникул с надеждой. Ей-ей, спасать мир - не столько тяжелая, сколько муторная монотонная работа. Устал я к концу каникул, просто устал. Да еще Тому отправили к тете в Москву, и недосказанность, возникшая на новогодней дискотеке, когда она замерла, сама прильнув ко мне в танце, так и повисла в воздухе, то радуя меня, то мучая сомнениями.
Ручка в очередной раз стала мазать. Я опять очистил перо и с удивлением присмотрелся к его хитро сточившемуся кончику. Это ж надо было всего за три месяца так стереть иридиевый шарик о гладкий лист бумаги? И ведь это еще только начало. Сколько, к примеру, тетрадей уйдет на анализ уязвимостей реакторов чернобыльского типа?
Очевидно, надо менять алгоритм связи с Андроповым - такой объем данных через почтовый ящик уже не протолкнуть. Заодно можно ЮВэ порадовать - дать ему, наконец, возможность задавать мне вопросы. Полагаю, что первую свою задачу я выполнил - он должен уже воспринимать меня серьезно. Наблюдатели на Ленинском проспекте и почти открытый вопрос по спутнику в сегодняшней "Красной звезде" тому подтверждением.
Я с ехидцей улыбнулся, глядя на разворот брошенной на угол стола газеты. "Куда упадет бук?" - бесхитростно вопрошало заглавие статьи, приметно размещенной поверху полосы. И подписи корреспондентов: Д.А. Гремлин, Ю.В. Андропенко.
Да, товарищ Председатель, согласен - пора, пора работать по-новому.
Среда, 11 января 1978, день
Ленинград, Красноармейская ул.
В суете школьного коридора мелькнула знакомая фигурка, и я возрадовался. Чуть качнул головой в сторону обычно безлюдного тупичка у кабинета географии, и идущая мне навстречу Мелкая понятливо свернула туда. Хорошо, что не заболела. А ведь могла - когда мы вчера повстречались, она уже посинела от холода.
Сутки назад, в последний день каникул, я, наконец, подвел черту. Аккуратно вернул на прежнее место вспышку, фотоаппарат и струбцину, насухо вытертый бачок. Потоптался, с недоверием разглядывая свисающие с карниза пленки: "неужели и, правда, отмучался?!" Припрятал в тайник на соседнем чердаке исписанные тетради и пошел куда глаза глядят, старательно выдыхая из себя прилипчивую кислинку фиксажа.
На углу напротив Техноложки наши пути и сошлись. Я заподозрил неладное сразу, как только увидел подрагивающие фиолетовые губы и смотрящие в никуда темные глаза. Пришлось даже махнуть рукой перед ее лицом, иначе бы так и пробрела мимо.
Затем я отогревал ее в полуподвальном "Вьюнке". Мы стояли у задвинутой в самый угол круглой стойки, спиной к залу, и, склонив головы друг к другу, доверительно шептались. С кухни отчетливо несло тушеной бараниной и луком, позади нас студенты Военмеха с громким смехом заправлялись разливным портвейшком. Глаза пощипывало - то ли от папиросного дыма, то ли от горькой исповеди. Я пытался запихнуть в Мелкую сочащийся крепким бульоном чебурек и найти хоть какие-нибудь слова утешения.
Но что скажешь девушке, у которой догорает, скрученная злой болезнью, мать? А я даже не мог довести ее до дома - у меня пленки сушатся на видном месте и вот-вот вернутся родители... Пришлось неловко извиняться и убегать. Потому-то сердце у меня сегодня было не на месте.
Все это вихрем пронеслось у меня в голове, пока я шел к обосновавшейся у подоконника Мелкой.
- Привет, - я извлек из кармана специально припасенный батончик гематогена, - это тебе.
Мои мелкие вкусные подношения девочки принимали очень по-разному, и я с интересом ожидал, как это будет происходить у Мелкой - тот давний пластик жевательной резинки на первомайской демонстрации не в счет.
Тома, к примеру, поутру трепетно ждала свою ежедневную полоску самодельного мюсли, брала ее уверенно и сразу с интересом пробовала - я время от времени экспериментировал с составом, добавляя туда то орехов, то мака, то протертой цедры. Изредка я умышленно затягивал выдачу лакомства, имитируя забывчивость, и тогда Томка превращалась в беспокойного галчонка: просить не просила, но вилась вокруг и обеспокоенно заглядывала в глаза, чем меня безмерно веселила. Но вот впихнуть в нее что-то сверх этого не представлялось возможным - косилась с каким-то неясным выражением в глазах и подчеркнуто вежливо отказывалась.
У Яськи каждый раз, когда я протягивал что-то, возникала небольшая тактическая пауза, и она на миг замирала. Потом брала и благодарила, в последнее время - просто кивком и легкой улыбкой.
Пару раз предлагал Кузе. Та не брала, а принимала - величаво и сдержанно, словно с давнего данника, но глаза при этом запахивались стрелками-ресницами, и прочесть в них что-либо было невозможно.
Мелкая взяла не задумываясь.
Я хмыкнул про себя и на всякий случай уточнил:
- Не заболела?
- Нет, - блеснула она слабой улыбкой и покачала головой. Содрала обертку и разломала батончик пополам, - на, держи, - протянула мне.
Я на миг остолбенел. Слова отказа, к счастью, застряли в горле. Молча протянул руку, принимая. Сбоку раздался узнаваемый растянутый щелчок.
- Sorry, it was so cute*, - с чувством сказала огненно-рыжая женщина и перетянула рычажком пленку. [* Извините, но это было так трогательно.]
Нет, такую бы я, пожалуй, не забыл. Добрая фея генетика щедро закидала ее лицо мелкими неяркими конопушками - больше всего досталось носу, где они действовали в уверенном большинстве, но и лоб, и скулы, и подбородок - никто не ушел обиженным. Веснушки поглядывали с ушей, сбегали по шее... Дальше все было прикрыто строгой белой блузкой, но почему-то под тканью мне явственно представились голые, обсыпанные пятнышками плечи.
Нет, точно не забыл бы. А, значит, что-то изменилось и здесь.
Мысленно пожал плечами: "ну, уж жизнь ленинградского КГБ точно пошла не так - нескучную жизнь я им обеспечил".
История начинает течь иначе, пока в мелочах - вот и практикантов из США, о которых нас предупреждали утром на классном собрании, забросило в другую школу. В прошлый раз их у нас не было - теперь я уверен.
- You are welcome*, - улыбнулся я и еще раз с любопытством осмотрел американку. [* Да на здоровье.]
Рыжие брови, рыжие ресницы... Даже потертая фенечка, выглядывающая из-под наглаженной манжеты, и та оранжево-желтых цветов. В буквальном смысле слов - колоритная женщина.
- Хотите попробовать? - протянул ей гематогенку и пояснил, - it's a soviet specialty for children*. [*это такое особое советское лакомство для детей.]
Колебалась она не долго.
- Спасибо, - неуверенно покрутила в руках отломанные дольки и недоверчиво принюхалась.
Из-за угла стремительно вылетела хрупкая брюнетка средних лет, которую нам сегодня представили как нового завуча по внеклассной работе. Да-да, знаем мы таких "завучей", с цепким, все запоминающим взглядом, что заботливо пасут приехавших в СССР иностранцев... К счастью, конкретно этот "пастух" - не про мою душу.
Оценив диспозицию, женщина одобрительно улыбнулась.
- А я вас потеряла... - пояснила американке, пристроившись у ее плеча.
- Это же не шоколад? - акцент у приезжей был не столько в произношении слов, сколько в интонациях.
Хотел было пошутить, что это - молоко коров напополам с их же кровью, но сдержался: она мне ничего плохого не сделала. Да и Мелкая свою половину уже почти закончила...
- Сгущенное молоко, мед, витамин С и содержащие железо белки, - перечислил я и слегка подмигнул левым глазом, - партия заботится о наших растущих детских организмах.
- Хорошо, - оценила та, жуя, - правда.
- Конечно, хорошо, - горячо поддержал я, - вот если бы не заботилась, было бы плохо.
Брюнетка посмотрела на меня с легким осуждением, американка усмехнулась.
- Мэри, - протянула руку.
- Андрей Соколов, - слегка пожал прохладную твердую ладошку.
- Девятый класс, - с укоризной в голосе проинформировала "завуч" и уволокла женщину-костер за собой.
Я повернулся к Мелкой.
- У вас сегодня шесть уроков, - сказала она, и это был не вопрос.
- Ага, - подтвердил я, - а потом еще часа на полтора в актовом зале. Горком комсомола объявил конкурс агитбригад - мы участвуем. Вы и десятые к экзаменам будете готовиться, а мы - петь и танцевать.
Она понимающе покивала, и я, пару мгновений поколебавшись, негромко предложил:
- Давай, я ключ дам - иди ко мне домой. Пересидеть...
- Нет, - она ответила не задумываясь, - я буду с мамой.
- Что-нибудь... - я наклонился ближе, - что-нибудь надо? Я могу достать, помочь...
Мелкая промолчала, но глаза ее стали совсем тоскливыми. Коридор затихал перед звонком, и захотелось шагнуть вперед, чтобы ободряюще приобнять ее за худые плечи, но тут кто-то толкнул меня в спину.
Резко обернулся - это был Паштет, жизнерадостный до отвращения.
- Дюх, ты чего тут застрял? Пошли! Там сценарий принесли, сейчас роли распределять будут!
"Спокойно", - сказал я себе, - "спокойно. Это - Паштет. Он - хороший".
На плечо опустилась ладонь. Я почувствовал ее тепло даже сквозь форму.
- Все в порядке, - позади раздался голос Мелкой, и мое раздражение начало было улетучиваться. - Иди... Пой и танцуй.
Я стиснул зубы и окаменел.
Ладошка сначала пугливо дернулась, а потом как-то обреченно поползла с моего плеча.
- Андрей... - начала было Мелкая робко, но я взмахнул рукой, изобразив "стоп", и наступила тишина.
Паштет смотрел на нас округлившимися глазами.
- Паш... - сказал я проникновенно, - иди. Я доверяю тебе получить на меня эту чертову роль.
Он приоткрыл было рот, собираясь что-то то ли спросить, то ли, наоборот, сказать, но благоразумно промолчал.
Затихли вдали его быстрые шаги, отчаянно отзвенел звонок и в коридор пришла тишина.
- Извини... - проговорила Мелкая мне в спину сдавленным голосом, - я сорвалась... Извини, извини...
Я повернулся, и она тут же ткнулась лбом мне в грудь.
"Только не обнимать!" - рявкнул я себе свирепо и отвел руки за спину, - "сразу получишь всю, с потрохами".
- Тебе не за что извиняться, - начал я негромко ворковать куда-то в матовый блеск волос, - я ж понимаю, как тебе тяжело. Ты прекрасно держишься. Все пройдет, и это - тоже...
От нее хорошо пахло. Этот запах, безымянный, но правильный, тихо веял откуда-то из-за шиворота, словно теплый мягкий бриз.
До боли хотелось обнять, но я лишь покрепче сцепил кисти за спиной и продолжил в темечко, стараясь быть убедительным:
- Я хочу помочь, как-то облегчить... Подумай, может, что-то надо купить? У меня есть возможность, правда...
Мелкая замерла, словно раздумывая. Потом подняла голову и с каким-то недоверием, будто ослышалась, посмотрела на меня снизу-вверх, и было в том взгляде столько горечи, что у меня заныло сердце.
Она шла ко мне совсем не за этим - ей просто надо немного тепла, а я вместо этого пытаюсь откупиться. Как глупо все опять получается...
- Извини, - пробормотала она потерянно и чуть отодвинулась назад. Мотнула головой, отбрасывая сбившуюся челку, и продолжила, криво улыбнувшись, - да, тяжело... Вот и фантазирую себе всякое - про себя... Про тебя...
И она продолжила тихое, буквально по четверть шажочка, отступление, глядя куда-то мне за спину.
- Ты тут ни причем. Так что - извини.
Я болезненно дернул щекой.
- Стой, - сказал глухо и придержал ее за плечо, - стой.
Время затормозило ход, с интересом поглядывая на меня. Будущее зарябило, ветвясь вариантами.
- Ох, - я притянул ее к себе и прошептал, зарывшись носом в волосы, - горе ты мое...
Тремя часами позже, школа
Из полутемного сводчатого подвала, что служит школьным гардеробом, я вышел за Томой и сразу ускорился, обгоняя. Замелькали под ногами крутые щербатые ступеньки, и к портфелям, что рядком дожидались нас на подоконнике, я поспел первым. Cразу по-хозяйски протянул руку к ее портфелю, но Тома стрельнула взглядом на идущих вместе с нами одноклассников и сделала мне страшные глаза. Я умилился.
- Ох... - начал я, но тут же запнулся, припомнив Мелкую, и подавился остатком фразы. Безнадежно махнул рукой, - ладно, тогда давай мне учебники.
И я бесцеремонно распотрошил ее портфель, перекладывая тяжелые книги себе. Тома крутилась вокруг, пытаясь скрыть происходящее от окружающих. Получалось не очень.
- Привыкай, - улыбнулся, отдавая ей почти невесомый портфель.
Тома вцепилась в него как в спасательный круг, со вздохом облегчения, и мы двинулись на свежий воздух.
Я с благодушием покосился на девушку, что вышагивала слева от меня и подумал, что, в общем-то, жизнь налаживается. Запланированный объем для Андропова на каникулах отработан. Да, на когтях, с зубным скрежетом, через "не могу", но вытянул. И, похоже, после того прокола у метро до меня не дотянулись - сколько я не проверялся на улицах и в проходных дворах, никакого наблюдения не обнаружил. Не смогли. Повезло. Еще побегаем...
А в перерывах между писаниной я успел разобраться с группами симметрии и пэ-адическими числами, и стал еще свободнее, ибо математика освобождает. Восприятие физического мира может быть искажено, восприятие математических истин - никогда. В этом математическое знание отлично от любого иного - оно объективно, вечно и незыблемо. Пройдут миллиарды лет, но и на другом конце Вселенной, даже в центре черной дыры, эти абстрактные объекты и их свойства будет нести все тот же смысл, что и сейчас. Это - абсолютные истины, и обладание ими возвышает.
Но не это сейчас грело мне душу, не это. Нафиг все - Томка мне рада! Это вам не то треклятое первое сентября! Хоть людная школа и не лучшее место для первой после двухнедельной разлуки встречи, но любимые глаза с первого взгляда в упор сумели поведать о многом. Там, сквозь разноцветную зелень, просвечивала и тонкая горчинка прошедшей разлуки, и настоянная терпкость ожиданий, и, конечно, сладкая радость от, увы, лишь сдержанной встречи.
Мы завернули за угол школы.
- И как тебе режиссер? - спросила Томка, и я заприметил в глубине ее глаз веселую хитринку.
- Тухлая посредственность, - отбрил безапелляционно, - да и какой он режиссер? Студент с режиссуры. Наверное, с института культуры, - и мстительно добавил, - целевик.
- По-моему, ты его недолюбливаешь, - хихикнула она довольно, и я поморщился.
Ну да, а то я не видел, как его наглые, чуть на выкате зенки останавливались на ней! А это многозначительно-маслянистое: "некоторые роли мы будем отрабатывать в индивидуальном порядке"?
Так не пойдет.
- Халтура, - отрезал я, - ничего нам с таким сценарием и таким режиссером не светит на том конкурсе. Может, оно и к лучшему.
- А куда ты на пятом уроке пропал? - поинтересовалась Тома внезапно, направляя разговор в новое русло.
- Да... - протянул я, формулируя, - решал одну проблему. Не свою.
- А чью? - Тома не сводила с меня заинтересованных глаз. - Мне из Пашки только междометия удалось выжать.
- Молодец какой! - восхитился я.
- Не, ну правда? - она слегка подтолкнула меня локтем в бок.
- Да мелкой тезки твоей, - я с огорчением махнул рукой. - Мама у нее умирает. Все плохо. Совсем плохо.
- Ох... - выдохнула Тома, и над переносицей у нее нарисовалась складочка.