Впрочем, я старался не забивать себе голову эдакими глупостями, своих забот хватало. Но теперь, когда, по выражению Шуленбурга, следовало заняться политикой, опытные, а главное, доверенные и знакомые с тайнами прошлого кадры были необходимы как воздух. Тем более что советник Хевель не относился к группе Риббентропа в МИД и был равноудален от «старого» министерского персонала, составлявшего отдельную касту, презиравшую риббентроповских выскочек и дилетантов. Он был, если угодно, «вещью в себе».
— …А на Хевеля досье нет, — развел руками Рейнхард Гейдрих, когда я осведомился у него о человеке-загадке. — Я подразумеваю, настоящего досье. Профессионального. Гитлер запретил напрямую. Нет, безусловно, существует папка, где фиксировались отдельные его поездки, контакты, но не более. Что еще? До сих пор не женат, но женщин не избегает, предполагаемый марьяж с дочерью Фрица Тодта распался год назад… Кажется обманчиво простоватым, но это, подозреваю, маска. Хотите его использовать?
— Для начала просто поговорить, — ответил я. — Если, конечно, Хевель не арестован как «старый борец».
— Он не имел никакого реального влияния, — отмахнулся Гейдрих. — Зачем плодить сущности без необходимости? Назначьте время, Хевеля привезут к вам незамедлительно…
* * *Ночь с 4 на 5 ноября я провел в Рейхсканцелярии — выбраться домой не было никакой возможности, связь с семьей поддерживалась через фельдъегерей и по телефону, когда городская сеть наконец-то заработала. Спать в личных покоях Гитлера я отказался категорически, устроился на диване в комнате отдыха шифровальщиков. Кошмары не преследовали, провалился в сон, как в бездонную пучину.
Рабочий день начался в половине восьмого утра, как и обычно — я проснулся самостоятельно, по привычке, сложившейся за многие годы. Умылся, прошел в столовую. Военных и сотрудников СД резко поубавилось: новый рейхсфюрер поставил доверенную охрану, полностью заменил технический персонал: с кухни доносился запах отличного кофе, жареного бекона и подливок. Завтрак подали незамедлительно. Нормальное функционирование Рейхсканцелярии восстановили менее чем за сутки.
Не успел я взяться за омлет, как явился офицер связи с Принц-Альбрехтштрассе, передал запечатанный пакет. Деликатно отошел к дверям, поскольку депеша высшей степени секретности предназначалась только для моих глаз.
На личном бланке рейхсфюрера Гиммлера, однако, — новые не успели отпечатать. Написано от руки, телеграфный стиль:
«Сообщение от Олендорфа. Все мертвы. Следствие ведется на месте, предварительный вывод взрыв в воздухе. Гейдрих».
По спине пробежал холодок — значит, финал. Бригадефюрер Олендорф не стал бы дезинформировать руководство, гибель самолета подтверждена. Выходит, теперь я законный канцлер Германии. Условно-законный, поскольку настоящим преемником должен был стать Герман Геринг…
Я аккуратно свернул бумагу и положил в карман френча — затем следует отдать ее в личный канцлерский архив, как и полагается. Все-таки я законченный бюрократ.
Выстраивать работу я решил по испытанному методу Гитлера, благо наблюдал за ним много лет. Незачем ломать устойчивые традиции, за одним исключением — при всем желании я не смогу устраивать бесконечные ночные посиделки с длинными монологами на самые разные темы, от методов посадки картофеля до истории наполеоновских войн.
Утренние газеты. Доклад представителей Генштаба по обстановке на фронте — дела идут скверно, прямо скажем. Принять министров и статс-секретарей — внутриполитическая ситуация, сообщения от руководства полиции, дальнейшее осуществление плана «Валькирия». Вопросы военной промышленности — занявший кресло в Reichsministerium für Rüstung und Kriegsproduktion Альфрид Крупп оставил Юлиуса Аппеля в прежней должности, поэтому никаких осложнений не предвиделось, мы понимали друг друга с полуслова.
Провел очень важное совещание со спешно прибывшими в Берлин «оружейными баронами» — я решил окончательно прикрыть несколько самых нелепых проектов в области вооружений, начиная от супертяжелого двухсоттонного танка, проходящего по документации как «Porsche 205», до неадекватных планов переделки перспективного истребителя Ме.262 в скоростной «блиц-бомбардировщик».
Принял Эрхарда Мильха — фельдмаршал оказался неожиданно деловит, а когда я продемонстрировал ему (нарушение правил секретности, да и бог с ними…) сообщение от Гейдриха, только вздохнул:
— Кто это сделал, известно? Альберт, умоляю, не надо убеждать меня в том, что существовал «партийный заговор» и бомбу в самолет сунул лично Геринг! Я же всё понял еще вчера!
— А если ты будешь об этом меньше распространяться, — понизив голос, сказал я, — особенно вне стен этого кабинета, то не лишишься всего, что имеешь. Неужели ты не понимаешь?
— Понимаю, — так же тихо пробормотал Мильх. — Помнишь, я тебя предупреждал — не связывайся с Гейдрихом? Это страшный человек. Хорошо-хорошо, молчу… Что ты от меня хочешь, Альберт? Как от министра авиации?
— Мы это не раз обсуждали прежде. Первое: адекватный, с учетом экономических и ресурсных возможностей, план развития Люфтваффе. Второе, и не менее важное: противовоздушная оборона на западном и северо-западном направлениях. Максимальное усиление «линии Каммхубера». Повысь Йозефа Каммхубера до генерал-полковника и заставь его заниматься только комплексной противовоздушной обороной, возможно, ПВО следует выделить в отдельный род войск и полностью вывести из подчинения Люфтваффе…
Мильх тотчас надулся — всё понятно, «синдром Геринга»: не отдам ничего, и точка! Но это мы еще посмотрим!
Как я говорил прежде, фельдмаршал Мильх — превосходный грамотный специалист в своей области. Уточню: технический специалист, а не вояка, наподобие Кессельринга или Гуго Шперле. Его стихия — это авиационная промышленность, стратегические планы развития производства, удивительное чутье на перспективные авиационные новшества. Однако Мильх слишком долго оставался в тени Геринга, нещадно давившего любую инициативу, расходившуюся с его взглядами. И приобрел отдельные скверные привычки старого штаба Люфтваффе, включая скопидомство.
Придется отучать.
Главное, чтобы Мильх почувствовал перемены: отныне он не стеснен грубым нажимом сверху — поставить ему четкую задачу, пускай работает. С его энергией и знаниями мы наверняка сумеем вывести германскую авиацию если не на принципиально новый уровень, то хотя бы существенно повысим качественную составляющую!
Обед в столовой подали к четырем часам дня — по моему требованию расписание поменялось: раньше обедали ближе к вечеру, в семь-восемь, подстраиваясь под не самый здоровый график бодрствования фюрера. Приглашены двое: граф Шуленбург и Константин фон Нейрат, которого я нашел куда определить — на прежнюю должность, поскольку протекторатом Богемии и Моравии рейхсфюрер Гейдрих отныне заниматься не в состоянии.
Нейрат разбирается в вопросе, знаком с местной спецификой и, главное, всегда оставался сторонником «политики умиротворения» богемцев — этот важнейший промышленный район должен оставаться лоялен Германии.
Мне показалось, что старик отчасти на меня обижен. Фактически фон Нейрат оказался единственным из заговорщиков, кто не получил никакого повышения: рейхспротектором он оставался с 1939 года, однако давным-давно формально находился в «бессрочном отпуске». Я было собирался учредить специально под него «министерство по делам протектората», но это вновь оказалось бы излишним раздутием штатов и созданием очередных бюрократических структур.
Хотя… А что, это неплохая мысль! Мне редко удаются экспромты, но этот, кажется, удался.
— Вы, господин фон Нейрат, — вкрадчиво начал я, — в курсе, что отдельные крупные ведомства Германии нуждаются не просто в реформировании, а буквально в чрезвычайном управлении со стороны опытных людей старой школы… Рейхсляйтер Альфред Розенберг, бывший министр по делам оккупированных восточных территорий, арестован и ждет суда — группенфюрер Мюллер из гестапо вчера ознакомил меня с некоторыми подробностями его деятельности на данном посту. Бездарная административная политика, расхищение культурных и материальных ценностей, полный развал работы на Востоке, и при этом — огромный штат бездельников и воров. Не могли бы вы навести порядок в этом садке со змеями?
Константин фон Нейрат положил столовый прибор и в упор уставился на меня. Помолчал полминуты.
— Вы не хуже меня знаете, что происходит на оккупированных территориях, — тяжело сказал он наконец. — И я не хочу брать за это ответственность. Наследство Розенберга — проклято, извините за высокопарность. Если вдруг победят русские, то он будет первым, кого Сталин вздернет на фонаре. Я окажусь вторым, как преемник. Понимаете мои мотивы?
Еще бы я не понимал. Нейрат, старый лис, начинавший труды по дипломатической линии еще в 1901 году, умеет взвешивать, сопоставлять и делать выводы. В его подчинении окажется штат осткомиссариатов, донельзя испачкавшихся репрессиями против гражданского населения и полностью развращенных тотальной безнаказанностью. Тяжелое наследство, бесспорно.
— Чрезвычайное управление, — повторил я. — Таковое подразумевает не менее чрезвычайные полномочия в рамках «Валькирии». Наказывайте, разжалуйте, арестовывайте, при необходимости расстреливайте — ведомство Рейнхарда Гейдриха вам в этом поможет. Министерство можно переименовать в «Восточное», чтобы исключить слово «оккупация». Выступите с громкими заявлениями в прессе о злоупотреблениях. Пропаганда будет позиционировать вас как Геракла, разгребающего Авгиевы конюшни, что вполне ложится в общую канву новой информационной линии… Впрочем, я не вправе настаивать.
— Я подумаю, — кивнул Нейрат. — Если позволите, соображения по данной теме представлю завтра, в письменном виде.
— Договорились. Буду с нетерпением ждать.
Только бы согласился!
* * *Ночевать я поехал домой — следовало успокоить жену, со вчерашнего утра не находившую себе места. Вдобавок ночным поездом из Мангейма приехала мама; из-за неразберихи первого дня «Валькирии» моих родителей не успели взять под охрану СД, как полагалось: ближайшие родственники рейхсканцлера и президента, обязаны находиться под постоянным присмотром РСХА.
Мама, услышав по радио о событиях в Берлине, быстро собрала чемоданчик, пешком отправилась на вокзал, купила билет второго класса до столицы и рано утром 5 ноября добралась до моей виллы в пригороде Шлахтензее — охранявшие маленькое поместье военные пропустили ее в дом только после вмешательства моей жены Маргарет, подтвердившей личность фрау Луизы Шпеер…
На сей раз «Хорьх» я вел самостоятельно, отвергнув претензии гауптштурмфюрера Дитмара: на улицах сейчас безопасно, мне вполне хватит двух машин сопровождения с вооруженными телохранителями. Никаких пышных кортежей, канцлерского штандарта на капоте и прочих пошлостей! Скромнее и незаметнее. Запомните, Дитмар, канцлерство — это такая же работа, как, например, управляющий фабрикой или прораб-Vorarbeiter на стройке. Только масштабы несколько иные.
Привыкайте, Дитмар. А чтобы не сидеть без дела в Рейхсканцелярии, пригласите-ка ко мне на ужин одного человека… Пригласите вежливо и озаботьтесь доставкой.
Первое и главное наблюдение: войск в городе поубавилось. Танки на пересечениях ключевых магистралей как стояли, так и стоят, но пехоту отправили обратно в казармы. Очень много полиции — берлинское управление Schutzpolizei мобилизовано в полном составе с приказом помогать военным в поддержании образцового порядка. Чрезвычайное положение не будет отменено еще минимум три дня, распоряжение Рейнхарда Гейдриха, опасающегося «инцидентов».
Надо же, как интересно — на фасаде Старой Библиотеки, выходящем на Унтер-ден-Линден, красуются полотнища цветов старого имперского флага, черный-белый-красный. Судя по всему, Фриче начал реализовывать свою идею с «мягкой» заменой символики. Но вот два немаленьких портрета — мой и фон Вицлебена — совершенно лишние! Как только успели отпечатать?! Необходимо будет попенять министру пропаганды: незачем заменять культ фюрера на культ Шпеера! Будет вполне достаточно портретов в газетах и служебных кабинетах чиновников.
До Шопенгауэрштрассе в Шлахтензее мы добрались, когда окончательно стемнело. Огней мало, пускай воздушной тревоги не было целых шесть дней. Англичане беспокоили редкими налетами на северные районы Германии, но не более. Бронемашины на месте, одна у ворот виллы, другая на углу соседней Кайзерштульштрассе. Четыре патруля.
Военные бдительно проверили мои документы — приказ есть приказ. Отсалютовали: «Извините, господин рейхсканцлер, это наша обязанность». За ограду пропустили только мой автомобиль, «мерседесы» СД остались снаружи.
Вошел, снял шинель «Организации Тодта» в прихожей. В гостиной горят всего две лампы, уютный полумрак.
— Хайль, мой фюрер.
Я от неожиданности закашлялся. У мамы всегда было несколько своеобразное и язвительное чувство юмора, но тут она превзошла саму себя.
Кроме матери в гостиной никого не было — ну разумеется: поздно, Маргарет наверху, укладывает детей.
— Мама, ради бога! Фюрер только один! И здесь его нет. Его вообще больше нет!
— Ну а как прикажешь ныне к тебе обращаться? — Мать выглядела напряженной и нервной. Понимаю, не каждый день твой отпрыск становится главой правительства Империи. — Альберт, что произошло? Что всё это означает?
Сказать правду? Нет, не сейчас, это невозможно. Она меня проклянет.
— Самолет разбился. Группенфюрер… Точнее, рейхсфюрер Гейдрих сообщил днем, что взорвалась бомба. Подробности пока неизвестны. Заговор. Мятежники схвачены. Военные предложили мне… Предложили… Я не мог отказаться, положение в государстве удручающее.
Мать долго молчала. Видимо, поняла, что я недоговариваю. Не лгу, именно недоговариваю.
— Не стану разбрасываться громкими словами об ответственности и долге, — сказала она. — Ты получил достаточное образование, чтобы понимать их смысл. Надеюсь на одно: ты не участвовал в чем-то… подлом.
Мама всегда стояла на уровень выше усредненной немецкой домохозяйки, ограниченной треугольником «Kinder, Küche, Kirche». Она, несомненно, догадывается, что за моим жалким лепетом о разбившемся «Кондоре», бомбе, мифическом «предложении военных» стоит нечто большее. Большее и страшное. Та самая подлость.
— Я отпустила фрау Кох домой, приготовлю тебе ужин сама… — Мать предпочла не дожидаться ответа. — Мы никого не ждем? Ты теперь важная персона, вряд ли стоит приглашать гостей сюда.
— В том-то и дело, что ждем, — сказал я. — Мне позвонят в течение часа. Спасибо.
Наверху пришлось объясняться с Маргарет — ей я изложил ту же версию, что и матери. Жене выдержка изменила: выслушав, Маргарет расплакалась. Она была уверена, что я не справлюсь, что без гения фюрера Германия обречена, а измена в рядах партии означает скорое крушение всего и вся. Попомнишь тут выкладки господина Аппеля про «стержень эпохи»…
Родных пришлось отправить на отдых: отговорился тем, что все устали, перенервничали, а кроме того, у меня сейчас намечена важная приватная встреча. Как раз позвонил Дитмар: едем. Как и было приказано, приглашение изложено вежливо.
Вышел из дома, предупредил охрану — должен подъехать черный «опель» с номерами СД. Пропустить. Машина пусть ожидает, гость пробудет в доме как минимум час, возможно, больше.
Небольшой спектакль с частным и доверительным визитом я затеял нарочно: моя задача — разговорить советника Хевеля, разгадать загадку, а сделать это в помпезном канцлерском кабинете было бы затруднительно. Призрак его прежнего владельца — если вы понимаете, о чем я, — еще долго будет витать под сводами Новой рейхсканцелярии. Тень Гитлера возвышалась бы за моей спиной. Совсем другое дело принять этого человека дома, в столовой, за скромным ужином и бутылкой рейнского.
— …Признаться, вы очень ловко все провернули. — Это было первое, что я услышал от Вальтера Хевеля после формальных приветствий. — Инициатор — Гейдрих? Его не зря сослали в Прагу, но, как выяснилось, это была фатально опасная полумера. Но вы, Шпеер! Вы?! От вас такой прыти никто не мог ожидать!
Говорил он вальяжным, светским тоном, словно речь шла о покупке дорогого охотничьего ружья или премьере в опере. Уселся на предложенный мною стул, закинул ногу за ногу. Нет, это не развязность, являющаяся следствием замешательства или смущения, он всегда так себя вел на моей памяти — Гитлер любил слушать истории Хевеля о его приключениях в Юго-Восточной Азии, рассказывать он мог часами и всегда общался с исключительной непринужденностью.