Он подошел к окну и вздрогнул, вспомнив слова Насти о снайперах. Какие к черту снайперы?! Если бы им нужно было его убить, они не стали бы взрывать машину и дверь.
Неприятно было то, что главный телохранитель Дубцова Рекунков не мог объяснить, как эти удальцы умудрились подложить взрывное устройство в охраняемую машину и, тем более, как они смогли войти в охраняемый дом и взорвать дверь.
Телефонный звонок. Звонили по его личному номеру, минуя секретаршу.
Валериан Сергеевич поднял трубку.
— Привет, — сказал спокойный и даже печальный голос.
Вот оно! Наконец началось!
— И тебе большой привет, — ответил Дубцов.
— Как машина? Как дверь?
— Спасибо. И то и другое вдребезги.
Молчание. Валериан Сергеевич не бросил трубку, но и не стал кричать але-але! Он пододвинул к себе фигурку серебряного медведя и стал с ней играть. Забавный такой мишка, с очень милой мордой.
— Ты хочешь знать, что нам нужно? — наконец спросили на том конце.
— В таких случаях это не лишнее, господа, — ответил Дубцов. — Вы, чувствуется, опытные пиротехники. К чему нам салюты, господа, когда в стране полно нищих?!
— Ты прав, Дубцов, меня в пиковых ситуациях тоже всегда ирония спасала. Так вот…
Снова пауза.
— Так вот, нам нужно, чтобы ты приостановил контракт с американцами.
— Я не имею дел с американцами, господа, вы ошиблись.
— Брось, Дубцов. Ты имеешь дело с балтийской фирмой «Рига-старт», а через них с американцами.
— Хорошо, а дальше что?
— Дальше ты реализуешь никель в России. Или он у тебя просто остается лежать на складе.
— Это-то я понял. Сколько, господа, я вам должен. В какой валюте, как желаете получить?
— Нас деньги не интересуют…
— Оригинально!
— Издеваешься?
В трубку тяжело дышали и молчали. Молчал и Дубцов. Это продолжалось минуты две. Короткий хлопок. Дубцов увидел дырку в окне своего кабинета. Пуля дзинькнула и впилась в медную гравюру, висевшую на стене.
— Как, Дубцов?
— Вы о моем здоровье?
— Мы о деле.
— Я все понял, господа. Никель не уйдет из России.
Трубку положили.
Валериан Сергеевич достал надушенный платок и промокнул лоб. Теперь многое прояснилось, но не до конца. На первый взгляд, все просто. Какие-то неизвестные ему фирмы заключили с теми же американцами или западноевропейцами сделку по никелю. Конкурент, сбивающий цены, им не нужен. Но было здесь два странных момента.
С него не запросили денег. Допустим, не хотят лишних следов оставлять. Но что-то уж очень странное было в интонациях этого джентльмена удачи, когда он отказался от денег. Это не обычный рэкетир. Откуда у него точная информация о деятельности Дубцова? Кто стоит за ним?
Ладно. Сегодня был слишком напряженный день. К своей девочке он не поедет. Валериан Сергеевич бросил взгляд на пробитую пулей гравюру. Ее делал на заказ художник Снегирев, старый распутник и пьяница. Вот к нему-то он и поедет. Точнее пойдет. До Снегирева пешком минут двадцать.
За окнами уже стемнело. Кажется, пошел дождь, а у Снегирева пьянки-гулянки до утра. В то же время уютно. Каждый более или менее крупный человек искусства имеет удивительное обаяние. А Снегирев талантливый художник и бесспорно обаятельный мужик. Идет от него тепло.
— Шеф!
Дверь бесшумно открылась, и на пороге появился Рекунков. На лице его — улыбка.
— Шеф, — почему-то шепотом повторил он, — мы поймали того, кто стрелял. Он, дурак, из окна напротив пульнул. Мы перекрыли ему отходы, там подъезд-то один.
— Где он?
— Сидит в той же квартирке, дожидается.
3
Широкоплечий и мускулистый Валериан Сергеевич из-за своей массы не казался таким высоким, каким был на самом деле. Затянутый в кожаный плащ с поднятым воротником, он быстро прошел в подъезд соседнего недостроенного дома.
Рекунков, забегая вперед и заглядывая в глаза шефу, объяснял, что он с утра еще поставил наблюдателя во двор этого дома. Покушавшийся не обратил на него внимания, и наблюдатель забеспокоился только тогда, когда парень с небольшой сумкой все не выходил и не выходил из дома. Охранник сменил точку наблюдения. Дом взяли под контроль.
— Почему допустили, чтобы он выстрелил? — перебил возбужденно-веселого Рекункова Дубцов.
— У него винтарь самодельный, складывающийся. Из пистолета он до вашего окна не достал бы. Мы не знали, что у него такой винтарь.
— Винтарь — это винтовка что ли?
— А черт его знает, как эту машину назвать, — почти восхищенно отозвался Рекунков, — гениальная штука. А оптический прицел американский. Сквозь окно все как на ладони…
Рекунков замолчал под насмешливым взглядом шефа.
— Да, — после паузы уже мрачно сказал он, — быть бы вам, Валериан Сергеевич, на том свете, если бы парень того захотел.
— А почему ты мне сразу не позвонил, когда вы стрелка брали? Перестраховывался?
— Зачем лишние звонки? А если у них аппаратура? И они б перехватили разговор?
Дубцов примирительно кивнул головой.
До чего все же примитивны люди. Вова Рекунков ведь не всегда был Вовой, как его называли в окружении Дубцова. Бывший инспектор уголовного розыска Рекунков ходил бы сейчас уже в подполковниках, не перейди он пять лет назад на службу к Дубцову. Но выискивать, идти по следу, вербовать осведомителей оставалось для Вовы главным в жизни. А уж когда добыча была в руках, то он сиял, как ребенок. И на черта ему эти деньги, что платил Дубцов? Работал бы и работал в МУРе.
Рекунков был не первым и не последним человеком в России, загубившим свою карьеру ради больших денег, которые на деле оказывались не такими уж большими.
За пять лет службы сильно изменилась психология Вовы. Дубцов помнил его мрачным «ментом» со шрамом на лбу. Был он немногословен, смотрел пронизывающе на собеседника. А сейчас он выглядит холуем. Для него важно не огорчить хозяина. Всего пять лет — и такие перемены во взрослом, сформировавшемся человеке. Но Рекунков честен. Валериан Сергеевич верил ему. К тому же, обладая большим опытом работы в МВД, он действовал тонко и умно. Семь операций провел Рекунков по нейтрализации врагов Дубцова, и все блистательно. Он всегда делал так, что те до конца были уверены в непричастности Дубцова к их горьким неприятностям.
К тому же Рекунков не боялся взять самый тяжкий грех на душу, но делал это, не ставя Дубцова в известность. В своих докладах бывший капитан угрозыска эти подробности опускал.
Вот и сейчас он несколько недоумевал от того, что шеф сам пошел смотреть на пойманного стрелка.
Поднялись на второй этаж. В углу комнаты горела свеча. Стрелок сидел на корточках, руки в наручниках за спиной.
— Прыгни, сука, еще раз, прыгни, — приглушенно говорил один из охранников, осторожно трогая разбитое лицо.
— В чем дело? — так же тихо спросил Рекунков, снова превращаясь в мрачного мента. Подчиненные его боялись.
— Ногой в глаз стебанул, гад.
— Убежать хотел?
— Да куда ж я убегу? — ответил пленник и поднял голову.
— А зачем ударил человека? — вкрадчиво спросил Рекунков.
— Скучно. Сам так посиди…
— Скажи спасибо, что мы тебя мордой в дерьмо не посадили, — сказал охранник с подбитым глазом.
Покушавшийся был одет в спортивный костюм и песочного цвета дорогую куртку. Русоволосый, лохматый, лица почти не видно.
— Встань, — сказал Рекунков, заметя интерес Дубцова к стрелку.
Это был парень лет тридцати с небольшим. Быть может, они были одного возраста с Дубцовым. Но разный социальный статус делал их как бы живущими в разных мирах, что и отразилось на обоих лицах.
Валериан Сергеевич сам взял свечку и поднес к лицу стрелка. Сильный подбородок, насмешливые глаза, а в целом внешность Иванушки-дурачка, каким его показывают в детских фильмах. Очень русская рожа. Ростом невысокий, хотя фигура спортивная, шея могучая.
— Занимался классической борьбой? — спросил Дубцов.
— Так точно, Валериан Сергеевич, — ответил стрелок.
— И в армии служил… офицером? — это была молниеносная догадка.
— Служил.
— А меня откуда знаешь?
— Ну, человека с такой фактурой — и не узнать.
— Я не про то. Откуда у вас информация обо мне?
— Информация есть, — согласился стрелок, — вы уже давно должны были развлекаться с Леночкой в одной уютной квартирке, а не в кабинете сидеть.
— Откуда знаешь, что уютная?
— Я там был.
Дубцов почувствовал, как напрягся стоявший рядом с ним Рекунков. Да, дело принимало совсем нехороший оборот.
— Ты что, сволочь, угрожаешь? — вступил в разговор Рекунков. — Вы и девчонку на «крючок» посадили?
— Нет. Она нас не интересует. Кое-что зная о нравах господина Дубцова, мы пришли к выводу, что девочкой он пожертвует не дрогнув.
— Правильно, — кивнул головой Валериан Сергеевич, — я могу вам ее подарить.
Сердце Дубцова учащенно забилось.
— Ладно, идемте отсюда, — сказал Валериан Сергеевич, — Вы, молодой человек, мне настолько интересны, что я не хочу продолжать разговор в этой обстановке. Как вас, кстати, зовут? Выдайте вашу тайну. А то про меня вы знаете все, а я о вас… — Дубцов развел руками.
— Называйте Димой.
— По отчеству как?
— Отчество я потерял.
— Пусть будет по-вашему, Дима.
…Настя еще не ушла. В холле на диване она предавалась любви с помощником Дубцова Никой Трубецким. Вошедшие с заднего входа увидели забавную картинку.
— Разврат как в древнем Риме, — прокомментировал Дима.
— Пошли, пошли, — ткнул его в спину Рекунков.
Мельком взглянув на растерянное лицо Насти (Трубецкой приличия ради предпочел не смотреть на вошедших), Дубцов подумал, что уволит девчонку, но не сейчас.
— Вы девку-то не гоните, — сказал тихо Рекунков, — а то она этот наш приход хорошо запомнит.
Он был прав. Дубцов кивнул в знак согласия. Черт с ней! Он, что ли, праведник.
— Настя, — обернулся он на ходу, — приготовь закуски и выпить, отдашь Коле, а сама иди домой. Мы посидим ночку. И ты, Ника, иди домой…
— Хорошо, Валериан Сергеевич, — ответила ровным голосом Настя. — Вам крепкие напитки?
— Самые крепкие.
Огромная люстра вспыхнула, как факел. После полумрака все на мгновение ослепли.
— Садись, Дима. На почетное место. Ты у нас сегодня главное действующее лицо. Может, девочек выписать, или вы, идейные борцы, этим не занимаетесь?
Валериан Сергеевич немного расстроился. Он специально ввернул про идейность, но парень остался невозмутимым.
Принесли ром, шотландское виски, югославскую виноградную водку.
На огромном блюде лежали бутерброды с отварной телятиной, семгой, осетриной.
— У вас простенько, — сказал Дима.
— То есть?
— Ну, я думал, вы омаров жрете, икру ложками.
— И такое бывает, но сейчас, понимаешь, нет омаров.
В кабинете остались только Дубцов, Рекунков и стрелок. Рекунков своей короткой, но могучей рукой молча стал разливать по хрустальным стаканам.
Шефу он налил золотистого кубинского рома, себе виски.
— А тебе чего? — спросил он Диму.
— Такого же золотого, — кивнул на ром Дима, — и вообще…
— Что вообще? — насторожился Дубцов, а Рекунков замер с бутылкой в руках.
На глазах растворился образ Иванушки-дурачка. На Дубцова смотрели усталые глаза. Дима положил тяжелые руки на стол.
— Хватит валять дурака, — сказал он, — говорите, чего вам от меня надо.
— Ну-ну, петушок, — насмешливо сказал Рекунков, — это ты лучше нам скажи, чего тебе от нас надо. Не мы ведь в тебя стреляли.
— Я тоже не в вас стрелял, — глухо сказал Дима, — это была только пристрелка.
— Выпьем за пристрелку. Мне нравится это слово, — сказал Дубцов. — А чего я хочу, я отвечу. Я жду звонка от твоих друзей. Мне кажется, что так просто мы с вами не разойдемся. Мне хочется познакомиться не только с вами, Дима, но и с тем человеком, который мне сегодня звонил.
Дубцов поднял стакан, салютуя им Диме, и выпил. Но пленник отодвинул ром.
— Если хочешь убежать, то не получится, — заметил Рекунков, — у дверей и под окнами, ребята.
— Я понял, что ты не ягненок, а волчара, — сказал Дима.
Звонок раздался через полчаса.
— Отдай моего парня, Дубцов.
— Бери. Только что-то долго мы ждали твоего звонка. Не бережешь своих людей…
— У меня пока причин для беспокойства не было. Вы сидите, водку пьете.
— Черт возьми, — искренне удивился Дубцов, — вы что, через стены видите?
— Да нет, мы из той комнаты за вами наблюдаем… из которой мой парень пристреливался.
Опять «пристреливался». Дубцов подавил в себе раздражение.
— Я хочу встретиться с вами, — сказал он. — Хочу понять, чего вам от меня надо.
— Идет, — сказал голос в трубке, — мы позвоним. Ты придешь на встречу один.
— А вы, кстати, не боитесь, что я подниму своих ребят и они возьмут тех ваших, кто сидит в соседнем доме?
— Смеешься, Дубцов? Мы как в крепости, шуму будет на всю Москву.
— Так значит, не боитесь?
— Мы ничего не боимся. Мы отбоялись.
— Красиво звучит.
— Скорее печально.
— Ну что ж, до встречи.
Дубцов помолчал. Потом вяло сказал Рекункову:
— Отдайте Диме его карабин или, как он там называется, и пусть идет к своим братьям по оружию.
— А что если я из этой штуки во второй раз…
— Ерунда. К тому же я не сомневаюсь, что, если надо, вы раздобудете авиационный пулемет или безоткатное орудие.
Стрелок кивнул, прощаясь, но ничего не сказал.
— Что-то мне все это крайне не нравится, — мрачно заметил Рекунков после того, как Дима ушел. — Вы обратили внимание на глаза этого парня, Валериан Сергеевич?
— Глаза фанатика.
— А если их там целая команда? Вы правильно сделали, что его отпустили. Сейчас мы бессильны.
…Они шли по пустынной Москве. Впереди, заложив руки за спину, Дубцов, немного позади Рекунков.
Дубцов знал, что в этой ситуации лучше всего расслабиться. Взять паузу. Рассеять энергию, чтобы потом сконцентрировать ее во все прожигающий луч.
4
Свою дочь Дориан Иванович Снегирев ранним утром не ждал. Он лег спать часа два назад и был еще пьян. Но в дверях его квартиры стояла Оля, и он широко улыбнулся, воскликнул радостно, правда, немного хрипловато: «Оленька», — легко обнял дочку за плечи и втолкнул в полутемный длинный коридор. Одновременно своими затуманенными мозгами соображал, куда деть Клаву?
В прошлый раз, застав его с любовницей, Оля устроила скандал. Дориан Иванович с самим собой был всегда честен — дочь он боялся физически. Она была вся в мать, с которой Снегирев расстался двадцать семь лет назад ровно за месяц до рождения Оли. Женился он, влюбившись в ее красоту, в ее тело, но железная воля молоденькой девочки скоро превратила его в раба. Главное, жена начала презирать его. И он бежал. А с год назад на пороге его дома появилась дочь — надменная, еще более красивая, чем мать, и он принял ее. У Дориана Ивановича было много пороков, но он был всегда искренен в своих поступках и добр.
Пока Оля снимала плащ, искала тапочки и возилась перед зеркалом, Снегирев пошел к ореховому буфету старинной работы, который он отреставрировал собственными руками, воскресил к жизни, как он выражался, и, здраво решив, что, не выпив, он никакого решения не примет, выпил. В буфете осталась только водка, но на тарелочке лежала половинка кислого огурца. Великое дело — огурец после водки.
Маневрируя возле буфета, он проследил, как Оля прошла в комнату, где всегда останавливалась, когда жила у отца. И обнаружила там спящую голую красотку. Одеяло валялось на полу. Женщина спала раскинув ноги, ее распущенные черные волосы разметались по подушке.
Оля взяла со стола стакан, в котором была минеральная вода, и вылила на лицо красавицы. Та, вопреки ожиданиям Оли, не завизжала, но глаза открыла:
— Ты что, подруга? — пьяно пробормотала она, стирая с лица и груди минералку.
— Это моя кровать, — сказала Оля, — и я очень хочу спать. Я не спала ночь.