На вас, господин полковник, возлагается обязанность — контролировать от Морского Министерства конструирование орудий — 305-миллиметрового на сорок два калибра, идентичного проектируемой французской пушке 305/40 и 254-миллиметрового — на сорок семь калибров. И не забудьте — многозначительно поднял он палец — ствол не сорок калибров, а сорок два и сорок семь для десятидюймовки. Сорок семь и никак иначе. В дальнейшем же при пересчете длины ствола учитывать длину в обычных мерах, а не в одних калибрах.
Чихачев окажет вам всю необходимую помощь. Tеперь о снарядах. Поскольку их как и пушки мы берем у французов, то само собой начинка их будет из мелинита. В начале видимо французский, затем выделки наших снарядных заводов. Патент и все положенное мы купим — вряд ли господа Tюрпен и Шнейдер возьмут с нас больше чем с англичан — особенно учитывая что наши заказы без того дадут им немало. Со своей стороны мы намерены поставить это условием переговоров с Францией — когда встанет вопрос о заключении договора. («В самом деле мы союзники или как?») — Кроме того вы Антон Францевич в свою очередь должны как можно скорее закончить проект восьмидюймовой и девятидюймовой пушек — разумеется и с учетом сказанного выше. Думается эти пушки мы предложим в качестве так сказать подарка — как ответное угощение («Они им вряд ли пригодятся — но была бы честь предложена…»).
…Как все знают — летом 1890 года Император поручил группе молодых офицеров флота во главе с Великим князем Александром Михайловичем подготовить доклад о положении в РИФ. Выбор Великого князя в числе прочих пал на меня… Мне довелось разбирать историю строительства минных крейсеров типа «Капитан Сакен» в которой как в капле воды отразились невидимые простым взглядом болезни русского военного флота.
Представителем МТК в 1883–1886 гг. был «серая лошадка» ничем не обозначенный в истории флота генерал-майор по адмиралтейству Октавий Пельциг, а в 1886–1888 гг. столь же «удобный» адмирал Оскар Карлович Кремер. Достаточно одиозная личность, «герой» потопивший в 1868 г, лучший российский пароходо-фрегат «Александр Невский». Этот ко всему равнодушный флегматичный финн, благополучно сидящий с 1888 г. еще и в должности начальника Главного Морского Штаба, являлся живым олицетворением того паралича живой мысли, который утвердился в руководстве флота — где моряков сменили столоначальники.
…Сомнительные реформы 80-х (морской ценз, унижение инженеров) безудержный авторитаризм управления, приводили к тому, что даже корабли, задуманные как однотипные, получались разными. Так вышло и с «Капитаном Сакеном». Благородна была идея наименования корабля — в память черноморского героя войны с Турцией 1787–1788 гг. Тогда, 30 мая 1788 г. в Бугском лимане, командир дубель-шлюпки N 2 капитан II ранга Христофор Иванович Сакен, отрезанный от своих турецкими кораблями, успев отослать часть команды на шлюпке, взорвал свой корабль вместе со сцепившимися с ним на абордаж турецкими галерами. Своевременным было намерение дать возрождавшемуся.
Черноморскому флоту корабль нового класса, разумным — стремление к постройке однотипных кораблей. Hо российская реальность дававшая временами престранную смесь рутинерства с прожектерство (символом чего были скажем подводные суда Джевецкого) испортила все дело.
Tак было и с новым минным крейсером. Для начала — предполагавшиеся по проекту локомотивные котлы были заменены на водотрубные и огнетрубные. Была с ходу отвергнута идея — сделать заказ фирме «Хоуторн, Лесли и К» — получив машины с уже входившими в употребление водотрубными котлами Бельвиля — что обеспечило бы кораблю проектную скорость в двадцать два узла. Но путь был избран гораздо более извилистый и необъяснимый. В итоге оказалось что новые котлы получаются более чем на двадцать пять тонн тяжелее… Затем были предприняты попытки разгрузить корму от надстроек — журналом МТК N 12 постановили их ликвидировать, а весь борт понизить на три фута, то есть почти на метр в метрической системе.
За этими изменениями, как водится, последовали новые. Корабль по сути проектировался заново, как в Николаеве, так и в Петербурге. Балтийский завод разрабатывал проекты и расположения машин и котлов в соответствии с собственным видением проекта, Главный командир предлагал свои усовершенствования, в роде особо угрожающей формы таранного форштевня, МТК изредка утверждал понравившиеся ему решения.
Никто не посмел посоветовать Шестакову одуматься и осмотреться…Итог — Черноморский флот нашел в «Капитане Сакене» вполне подходящее назначение — исполнять при эскадре роль посыльного и разведочного корабля. Предприняв опыт постройки первого собственного минного крейсера, решено было, не ожидая результатов, немедленно строить и второй… Показательна стоимости постройки этих кораблей (с вооружением): первого 1 079 793 руб., второго 1 045 720 руб. при предложении фирмы Шихау о постройке аналогичных кораблей за 488 230 руб.
«Где миллион?» соизволил начертать на страницах доклада Император Георгий Александрович…
Георгий оглядел разложенные перед ним листы. Весь вчерашний вечер и сегодня с утра отложив прочие дела он изучал все что люди Плеве нарыли на двух генералов — живого и мертвого. Вот все эти салонные мыслители любят насмехаться над темными мужиками что сетуют — мол надо царю сказать правду какую «баре» скрывают — а то ведь не знает — то царь-батюшка… А «царь-батюшка» и в самом деле столько всего не знает!
Вот письмо барона Врангеля — тот вспоминал, как в свою последнюю встречу со Скобелевым, они сидели у генерала Дохтурова в большой компании — были Воронцов-Дашков, Черевин (Боже — неужто и Черевин туда же?!). И там же был и Драгомиров… Между прочим говорили и об императоре Александре III, и обсуждали современное положение. Когда все уехали, Скобелев с насмешкой изрек.
— Пусть себе толкуют! Слыхали уже эту песню. А все-таки, в конце концов, вся их лавочка полетит вверх тормашками Полетит! — только что не потирая руки, повторял генерал, — и скатертью дорога! Я, по крайней мере, ничего против этого лично иметь не буду.
— Полететь полетит, — отвечал Дохтуров, — но радоваться этому едва ли приходится. Что мы с тобой полетим с ним, еще полбеды, а того смотри, и Россия полетит…
— Вздор, — прервал Скобелев, — династии меняются или исчезают, а нации бессмертны.
— Бывали и нации, которые, как таковые, распадались, — сказал Дохтуров. — Но не об этом речь. Дело в том, что, если Россия и уцелеет, мне лично совсем полететь не хочется.
— И не летай, никто не велит.
— Как не велит? Во-первых, я враг всяких революций, верю только в эволюцию и, конечно, против революции буду бороться, и, кроме того, я солдат, и, как таковой, буду руководствоваться не моими симпатиями, а долгом, как и ты, полагаю?
— Я? — вдруг в запале крикнул Скобелев, но тут же осекся. И закончил как то странно скомкано в том смысле что стратегическую обстановку подготовляют политики, а им, военным, «в случае чего», предстоять будет одна тактическая задача.
«А вопросы тактики, — глубокомысленно заметил генерал, не предрешаются, а решаются, во время самого боя и предрешать их нельзя.»
О чем чуть не проговорился герой Плевны и Туркестана?
Он однако не только вел сомнительные речи а еще и теоретизировал. Вот его послание в редакцию «Вестника Европы».
«За последнее время я увлекся изучением, частью по документам, истории реакции в двадцатых годах нашего столетия. Как страшно обидно, что человечество часто вращается лишь в беличьем колесе. Что только не изобретал Меттерних, чтобы бесповоротно продвинуть Германию и Италию за грань неизгладимых впечатлений, порожденных французской революцией. Тридцать лет подобного управления привели в Италии к полному торжеству тайных революционных обществ, в Германии — к мятежу 1848 года, к финансовому банкротству и, что всего важнее, к умалению в обществе нравственных и умственных начал, создав бессильное, полусонное поколение… В наш век более чем прежде обстоятельства, а не принципы управляют политикой».
А вот и с позволения сказать руководящие идеи.
«В Петербурге существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многими законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дел. Всякий честный голос русской земли усердно заглушается польско-жидовскими критиками»…
Столичные острословы тут же окрестили его — Первый консул — намёк на «корсиканское чудовище» был более чем понятен.
Георгий поджал губы. Как он помнил, батюшка Александр Александрович в узком кругу тоже выражал недовольство по поводу якобы пристрастия деда к инородцам. Его злило, что Россией фактически правит армянин Лорис-Меликов, а пост государственного секретаря занимает Евгений Абрамович Перетц — сын еврея-откупщика, вдобавок брат одного из мятежников декабря восемьсот двадцать пятого… Но отец никогда не думал противиться воле деда — уважая в нем государя и отца…
А вот это уже из приватной беседы.
Правительство отжило свой век, — рассуждал генерал — оно бессильно извне, оно также бессильно и внутри. Революционеры же не имеют корней в широких массах. В России есть только одна организованная сила — это армия, и в ее руках судьбы России. Но армия может подняться лишь как масса, и на это может ее подвинуть лишь такая личность, которая известна всякому солдату, которая окружена славой героя. Но одной популярной личности мало, нужен лозунг, понятный не только армии, но и широким массам. Таким лозунгом может быть провозглашение войны немцам за освобождение и объединение славян. Этот лозунг сделает войну популярною в обществе. Ну это то уже известно…
— Да — покачал головой Георгий Александрович — а ведь и в самом деле в лице Скобелева Россия имела почти гениального военного и политика — готового кандидата в Наполеоны. Гениальность Наполеона залила Европу кровью и бросила Францию к ногам победителей — когда уже не осталось взрослых мужчин, а в строй верстали пятнадцатилетних подростков… Будь во главе республики кто-то менее способный и амбициозный — подумал вдруг Георгий — сидел бы тихо — ну или потерпел поражение быстро — или вообще как генерал Монк в Англии вернул власть королю в обмен на титул графа или маркиза. Но судьбе было угодно вознести в императоры гениального ублюдка… Что же дальше написано в деле?
«И сам масон и втянул в ложу друзей — писателя Немировича-Данченко и своего штабного Куропаткина» — передала уже выцветшая бумага мнение кого — то из его окружения зафиксированное жандармским пером. А вот и письмо самого Данченко.
(Какую же воистину титаническую работу производят эти люди, невидимые как мыши запечные — филеры, перлюстраторы, нетабельные канцеляристы МВД!)
Речь шла о громких антинемецких речах какие «Белый генерал» говорил за границей.
«Во время этого последнего свидания я крепко журил его за несвоевременный, по мнению моему, вызов австрийцам, он защищался так и сяк и, наконец, осмотревшись и уверившись, что кругом нет любопытных, выговорил:
— Ну, так я тебе скажу, Василий Васильевич, правду, — они меня заставили, кто они, я, конечно, помолчу.»
Кого же боялся этот без сомнения булатной — не стальной даже — отваги человек, который не страшился и посягнуть на Престол — в мыслях уж точно?? Кто имел над ним такую власть? За это знание Георгий не задумываясь отдал бы… Да мало нашлось того чего бы не отдал! Потому что неизвестно еще скольким генералам и сановникам эти «они» могут повелеть свершить нечто противное и присяге и совести!
В жандармских бумагах отмечалось, что за границей Скобелев не единожды встречался с одним из мастеров масонской ложи «Великий Восток» премьер-министром Франции Леоном Гамбеттой. Любопытно…
Через несколько месяцев после смерти Скобелева бывший премьер-министр погиб, как было официально объявлено, от случайно сработавшего охотничьего ружья. Но по Парижу упорно гуляли слухи, что он пал жертвой заговора, орудием которого стала его любовница. И тут женщина!
«Вскоре по приезде Скобелева в Париж к П. Л. Лаврову явился спутник Скобелева, состоявший при нем в звании официального или приватного адъютанта, и передал Лаврову следующее от имени своего патрона: генералу Скобелеву крайне нужно повидаться с Петром Лавровичем для переговоров «о некоторых важных вопросах». Но ввиду служебного и общественного положения Скобелева ему очень неудобно прибыть самолично к Лаврову. Это слишком афишировало бы их свидание, укрыть которое при подобной обстановке было бы очень трудно от многочисленных глаз, наблюдающих за ними обоими. Поэтому он просит Лаврова назначить ему свидание в укромном нейтральном месте, где они могли бы обсудить на свободе все то, что имеет сказать ему Скобелев. Лавров наотрез отказался от предполагавшегося ему свидания, и, так как в тот момент в Париже не оказалось никого из достаточно компетентных и осведомленных народовольцев, которым он мог бы сообщить о полученном им предложении, на этом и кончилось дело».
И вновь — донесение — блестяще подтвердившее худшие подозрения. Главное — что он искал в этой груде бумаг.
«В Петербурге, через генерала Драгомирова С. пробовал закинуть ниточку в революционные кружки…»
Георгий с тяжким вздохом откинулся в кресле и снова углубился в чтение бумаг — уже о Драгомирове.
В юности был вольнодумцем гегельянцем — но служил исправно. Настолько что по его учебнику уже в шестидесятые изучали тактику в юнкерских училищах.
Курс тактики у Драгомирова в те же годы прослушал наследник-цесаревич — Александр Александрович («Учитель отца!» — нежданной болью отозвалась душа).
Слава Драгомирова перешагнула пределы России, и в 1880-е годы он стал едва ли не первым русским военным теоретиком, которого переводили и читали в Европе. В 1869 году однако впал в немилость — что — то там вокруг Милютина — какие то интриги. Но уже в 1872 году он снова сна коне и даже причислен к Свите а вскоре получает генеральские эполеты и звание генерал-адъютанта. В 1874 году он возглавляет пехотную дивизию. Потом — война с турками — где он добывает славу и почести и знакомится со Скобелевым — может тот и сбил с пути честного служаку?.
Генерал пользовался большой популярностью не только в армии, но и в обществе — даже в его радикальных кругах.
Ага — арестованный в 1886-м слушатель Николаевской Академии поручик Рогачев признавался на допросе, что члены его подпольного кружка предполагали в случае успеха предоставить пост временного военного диктатора именно Драгомирову. Признание поручика не имело последствий — мало ли что там болтают юные карбонарии о заслуженном человеке который о них ни сном ни духом… Ни сном ни духом? Так ли? Не далее как в этом году модный философ Соловьев («Опять этот!» — зло фыркнул Георгий) стал публично говорить что если бы приключилась в России революция то генерала Драгомирова следовало бы сделать ее верховным диктатором. «Сообразите — говорил Соловьёв в присутствии доносчика — если во главе революции будут стоять генерал и архиерей, то за первым пойдут солдаты, а за вторым народ и тогда революция неминуемо восторжествует». Да ведь не в поручике дело или философе дело…
Вот как выходит — и Скобелев и Драгомиров и Бог весть еще кто обдумывали — в лучшем случае только обдумывали — самый настоящий заговор. Мятеж. Инсуррекцию. Новые декабристы завелись под носом у корпуса жандармов? Да нет — декабристы по крайности округами не командовали. М-да — «военная революционная организация» — так теперь это называется. Интересно — пошло ли там дальше слов и мыслей? И ведь отец доверял генералу безоговорочно — Драгомиров даже читал лекции брату Николаю — уже в душе отринув присягу… А стань он военным министром?
Георгий замер ощутив предательскую слабость и дрожь в руках. И через мгновение понял — это страх.
Последний раз так страшно ему было в тот день, когда, еле переставляя ноги, он шел к разбитому царскому вагону на том осеннем малороссийском перегоне…