– Ас какой стороны не в порядке? – не понял банкир.
– В ФСБ ходят разные слухи, – сообщил Вигунов, – говорят, что на месте аварии нашли не только деньги, но и магнитофон с записью разговора между Лосякиным и неизвестным человеком. Лосякин передавал тому деньги за какой-то конкретный заказ.
– Так… – пробормотал Тальковский, оценив ситуацию, – так, – повторил он громко, – вы думаете, что Лосякин записал разговор с неизвестным нам «ликвидатором»?
– Уверен, что записал. Он был осторожный человек. И, возможно, боялся «ликвидатора», понимая, что тот может после выполнения задания и получения денег избавиться от такого важного свидетеля, как Кирилл Сергеевич.
– Это говорит в пользу «ликвидатора», – рассудительно заметил банкир.
– Да, – согласился Вигунов, – это говорит в его пользу.
– Я все понял, – поднялся со своего места банкир, – спасибо вам, Игнат Данилович, за консультацию. Я подумаю над вашим советом.
– До свидания, – Вигунов никогда не задавал лишних вопросов. Он повернулся и пошел вдоль бассейна. Тальковский проводил его долгим взглядом. Затем поднял трубку телефона, стоявшего на столике, и набрал номер.
– Это я, – сказал он, – нам нужно встретиться.
– Когда?
– Сейчас, – Тальковский ждал ответа своего собеседника. Тот понял, что случилось нечто важное.
– Встретимся, как обычно, – ответил тот и сразу отключился.
Тальковский положил трубку и посмотрел на голубую воду бассейна.
– «Ликвидатор», – задумчиво произнес он.
День девятый. Москва. Воскресенье. 1 июля.
Потапов приказал собрать в лаборатории всех лучших экспертов для работы над пленкой. Группу, состоявшую из шести человек, возглавил пятидесяти-семилетний Антон Федорович Стадник, один из лучших специалистов-экспертов в ФСБ. Параллельно специальная группа полковника Машкова проверяла все имевшиеся в ФСБ данные на бывших «ликвидаторов». Кроме того, группа выясняла происхождение денег, найденных в машине генерала. А следователь Корниенко начал в обстановке полной секретности расследование по факту гибели генерала. Запрос в службу внешней разведки был отправлен еще в пятницу, и все ждали, что в понедельник из Ясенево наконец придет ответ.
Потапов вызвал Стадника вместе с Машковым и Корниенко на три часа дня, чтобы выяснить, как продвигается расследование. Точно в назначенное время все трое сидели в кабинете генерала. Стадник был невысокого роста, полноватый мужчина, в больших роговых очках. Несмотря на то что в помещении работали кондиционеры, он постоянно задыхался, доставая поочередно два носовых платка, чтобы вытереть обильный пот, выступавший на его крупной лысой голове. Машкову было чуть больше сорока. Он был высокого роста, с волевым подбородком, редкими темными волосами, широкими спортивными плечами. В отличие от него следователь Корниенко был худощавым человеком с вытянутым, словно застывшим лицом, на котором при любых обстоятельствах сохранялось выражение полного спокойствия. Корниенко был одним из лучших следователей в восстановленном следственном управлении ФСБ.
– Что у вас? – спросил Потапов у Стадника.
Тот в очередной раз достал носовой платок и, вздохнув, протянул листок бумаги.
– Примерный портрет говорившего, – пояснил он, – мы считаем, что этот неизвестный проживает в России, однако подолгу находился в заграничных командировках. Очевидно, знает английский и, возможно, немецкий языки. Волевой человек, лишенный эмоциональности, наблюдательный, хладнокровный...
– Это все, что могла дать ваша группа? – взмахнул листком рассерженный генерал, – мне это было известно еще вчера. Я хотел получить от вас более подробные сведения об этом человеке, а вы отделываетесь одними общими фразами.
– Мы работаем, – возразил Стадник, снова вытирая пот, – но у нас только короткий разговор, всего несколько предложений. Мы сделаем все, что можно. Нужно подключить специалистов из лаборатории МВД, чтобы исследовать сопутствующие шумы. Тогда мы сможем более определенно сказать, где проходила встреча. Пока можно наверняка сказать только то, что она была на улице. Слышны сигналы машины, слова проходивших мимо людей. Возможно, у какой-то станции метро или у автобусной остановки, где концентрация людей достаточно высока.
– Это все второстепенные детали, – хмуро процедил Потапов, – меня интересует только один вопрос – кто был этот человек и почему он беседовал с генералом?
– Этого мы пока не знаем, – признался Стадник, убирая один носовой платок и доставая другой.
– Что у вас, полковник? – спросил у Машкова хозяин кабинета.
– Мы проверили серии денег. Они были получены в нью-йоркском филиале «Сити-банка» десять месяцев назад. Тогда получили около трех миллионов наличными, якобы по требованию некой американской организации, заказавшей деньги для перевозки их в Польшу. Оттуда деньги, очевидно, попали в Москву. Я думаю командировать в США своего сотрудника с тем, что разобраться на месте.
– Время, – недовольно напомнил генерал, – сколько времени мы потеряем. Судя по разговору, речь идет об операции, которая должна начаться в ближайшие дни. Но, так или иначе, пошлите туда своего человека. Параллельно проверяйте и Польшу. Нужно узнать, откуда такая сумма попала к покойному Кириллу Сергеевичу. – Потапову было неприятно называть своего бывшего коллегу покойным, и он всегда слегка запинался, прежде чем произнести это слово. Ему вообще была неприятна вся эта история. Он взглянул на Корниенко.
– А ваше мнение, Олег Викторович? – к следователю Потапов обратился по имени-отчеству.
– Я думаю, уже не вызывает сомнения тот факт, что покойный генерал Лосякин записал на пленку свой разговор с неким наемным убийцей, которому он передавал деньги, – спокойно начал Корниенко, – судя по всему, генерал Лосякин оказался всего лишь передаточным звеном в некой цепи готовящегося преступления. Ему поручили передать деньги и договориться, что он и сделал, записав при этом разговор на пленку. Я предполагаю получить разрешение на обыск в квартире погибшего и на его даче. Возможно, мы найдем там и другие пленки.
Потапов нахмурился. Об этой возможности его предупреждал директор ФСБ. Но для того чтобы получить санкцию прокуратуры, придется обнародовать наличие пленки в управлении ФСБ, после чего невозможно будет избежать шумной огласки и крупного скандала.
– Нет, – сказал Потапов, – мы не можем просить санкцию прокуратуры. Тогда нам придется объяснить причины нашего обращения.
Корниенко взглянул на него. Я него не дрогнул ни один мускул. Стадник убрал платок, избегая смотреть на Потапова. Только Машков нахмурился. Он понял, что имел в виду Потапов, произнося последнюю фразу.
– Оперативная необходимость диктует нам свои требования, – сказал Потапов, глядя на Корниенко, – попытайтесь обратиться к прокурору, не объясняя конкретных причин. Всегда можно сослаться на особый характер проводимого нами расследования. В конце концов генерал Лосякин был заместителем директора ФСБ.
– Я прокурора, надзирающего за следствием в органах ФСБ, есть специальный допуск, – напомнил невозмутимый Корниенко.
– Я знаю, знаю, – отмахнулся Потапов, – в таком случае скажите, что мы нашли деньги и теперь ведем расследование по этому факту. В конце концов шестьсот тысяч долларов в салоне автомобиля генерала контрразведки не могут не вызвать у нас некоторые вопросы. Или прокурор будет возражать?
– Я возьму санкцию на обыск, – согласился Корниенко, – но как быть с родными погибшего? Что им сказать?
– Скажите, что мы ищем некоторые секретные документы, которые были у погибшего, – недовольным голосом ответил генерал. Ему было особенно неприятно объяснять, что именно должен говорить Корниенко. Одно время семья Лосякина и семья Потапова жили на соседних государственных дачах, и Потапов хорошо знал жену погибшего.
«Черт возьми, – подумал он с огорчением, – нужно будет самому поехать вместе с Корниенко».
И хотя ехать ему не хотелось, тем не менее он понимал, что с его стороны будет бестактно просто отправить следователя с группой к семье, с которой он был хорошо знаком и которая переживала столь большое горе.
– Олег Викторович, – сказал он, обращаясь к Корниенко, – я сам завтра поеду вместе с вами к родным Лосякина.
– Я понял, – кивнул Корниенко и тихо добавил: – Так будет правильно.
Потапов с трудом сдержал готовое вырваться ругательство. Стукнул указательным пальцем по столу:
– Я нас конкретная задача. Найти человека, который разговаривал с Кириллом Сергеевичем. Узнать, что конкретно ему поручили. Ответ из СВР еще не пришел?
– Мы запросили списки на всех бывших «ликвидаторов» старше пятидесяти лет, – пояснил Машков, – но пока ответа нет. Наверное, ответят в понедельник.
– Надеюсь, – буркнул Потапов. – Излишне вам напоминать, что все сотрудники, которые кроме вас знают о магнитофонной пленке, должны быть строго предупреждены об абсолютно секретном характере нашей операции. Полковник Машков, ваш сотрудник должен вылететь в Америку уже завтра. Запросите для него через МИД срочную визу в американском посольстве. В Польшу тоже надо послать человека. И тот, и другой должны вылететь завтра же. Я поговорю с финансовым управлением, договорюсь о выплате командировочных.
– Хорошо. – Машков поднялся, поняв, что разговор закончен. За ним поднялись остальные. Стадник, выйдя из кабинета, направился в лабораторию, Машков пошел готовить сотрудников для поездки в США и Польшу, а Корниенко предстояло подготовить санкцию на обыск, которую должен был завизировать прокурор.
Вернувшись в свою лабораторию, где его ждали сотрудники, Стадник снял пиджак, ослабил узел галстука.
– Начнем еще раз, – сказал он, – давайте отсеем посторонние шумы.
– Звонила ваша жена, – сказал кто-то из коллег.
Антон Федорович нахмурился. Как он мог забыть. Сегодня они приглашены в гости. Даша просто убьет его. Он посмотрел на часы. Оставалось около часа. Наверное, им придется опоздать.
– Приступим, – вздохнув, сказал Стадник, – давайте, ребята, по-быстрому.
Он оглядел расстроенных сотрудников. Конечно, всем хотелось домой. Но нужно было прогнать эту пленку еще раз.
– Работаем, – твердо сказал Антон Федорович, – начинайте, ребята.
День девятый. Тверь. Воскресенье. 1 июля.
После вчерашнего происшествия в Максатихе у Кулакова было плохое настроение. Этот невесть откуда взявшийся майор милиции вывел его из состояния обычного душевного равновесия. Труп Глухаря привезли в Тверь, где им уже занимались патологоанатомы. Кулаков отказался утром от обычной рыбалки. Жена, заметив, что у него плохое настроение, старалась ничем не выдавать своего присутствия.
Все утро он слонялся бесцельно по дому, вспоминая вчерашнее поведение майора, который не побоялся выйти к бандитам, подставив себя, рискуя получить пулю в лоб. Это воспоминание приводило его в мрачное расположение духа. Словно сам он проявил трусость и позволил своим подчиненным усомниться в его моральном авторитете.
С другой стороны, он был убежден, что поступил правильно, позволив пристрелить бандита на месте, без лишних разбирательств. Вина Глухаря была очевидна, даже если не в организации убийства Юрия Аримова, то во всех его последующих действиях. И все-таки полковник не находил себе места после вчерашнего случая.
Особенно неприятно поразила его фраза майора милиции о том, что Кулакову нельзя работать в органах и что он является опасным человеком. Полковник запомнил эти слова, они его крайне задели. Он всегда считал, что находится на своем месте. Всегда работал, не щадя собственных сил. И после стольких лет честной службы вдруг услышать такое! Если бы это сказал кто-нибудь другой, Кулаков, возможно, и не обратил бы внимания на эти слова, посчитав их либо дерзким выпадом со стороны зарвавшегося младшего по званию сотрудника милиции, либо обычной завистью менее удачливого коллеги. Но вчерашний майор не был похож ни на карьериста, ни на завистника. И это было обиднее всего.
Днем он отказался от обеда, уединившись в своем кабинете. Читать не хотелось, телевизор он принципиально по выходным не смотрел, стараясь отдохнуть. Поэтому, накинув куртку, он вышел из дому, решив побродить вокруг дачи. Жена выглянула из окна, когда он открывал калитку.
Странно, что все произошло так стремительно, думал Кулаков, шагая вдоль забора. Сначала смерть Аримова, потом авария в Москве, в которой погиб Кирилл Сергеевич. И вот вчера история с Глухарем. Он все еще не связывал воедино все эти три события. Он все еще считал, что внутренняя связь существует лишь между убийством его сотрудника – майора Аримова – и вчерашним расстрелом Глухаря. Он не считал вчерашние выстрелы Бордученко убийством. Так он и указал в своем рапорте на имя прокурора области. Он считал, что Бордученко был абсолютно прав, расстреливая закоренелого бандита-рецидивиста, и что тем самым он внес свою лепту в борьбу с преступностью. Матерых бандитов нужно расстреливать на месте, был убежден Кулаков. Весь опыт его работы в органах контрразведки красноречиво свидетельствовал о том, что бандиты больше всего боятся именно такого поворота событий, когда между арестом, вынесением приговора и его исполнением проходит всего несколько минут и все завершается без лишних формальностей, без всяких судей, заседателей, свидетелей, адвокатов и прокуроров.
И все-таки в этом было нечто странное, подумал Кулаков. Ведь Аримов и Лосякин встречались в Твери за несколько дней до своей смерти. И оба погибли так глупо. Кажется, Лосякин приезжал не один, вспомнил полковник. Нужно позвонить в Москву и уточнить, кто сопровождал генерала, вдруг неизвестно почему подумал полковник.
Завтра все разузнаю, твердо решил Кулаков. Заодно нужно проверить оружие, которое вчера изъяли у бандитов. Правда, они далеко не дураки, вряд ли станут носить при себе оружие, из которого застрелили офицера ФСБ, они не могли не понимать, что это готовый приговор. Но все-таки проверить нужно. Он шел по тропинке, когда перед ним неожиданно возникла какая-то фигура. Человек был в высоких сапогах, словно собрался на охоту или на рыбалку, и в легкой куртке защитного цвета. Кулаков посмотрел на незнакомца снизу вверх. Я неизвестного было спокойное, слишком спокойное лицо. Он глядел прямо в глаза полковнику.
– Здравствуйте, – кивнул Кулаков, попытавшись обойти неизвестного. И в этот момент увидел в руках у незнакомца тяжелый «ТТ».
Бандит, подумал полковник, только бандиты еще пользовались таким оружием, которое они доставали у перекупщиков.
Неизвестному было много лет. Странно, что они подослали такого пожилого человека, машинально отметил Кулаков.
– Подождите, – сказал он, примиряюще поднимая руку, – вы, наверное, ошиблись. Я не тот, кого вы ищете.
Незнакомец смотрел ему прямо в глаза. В его взгляде полковник не прочитал ничего обнадеживающего.
Как глупо, подумал Кулаков, так непростительно подставиться. Ведь наверняка бандиты решили отомстить за Глухаря. С другой стороны, так быстро выследить его они не могли. Тогда получалось, что это не бандиты.
– Что вам нужно? – хрипло спросил он. – Кто вы такой?
– Извини, полковник, – сказал незнакомец, не опуская пистолета, – так получилось.
Кулаков понял, что тот сейчас выстрелит.
– Почему? – крикнул он.
В ответ раздались выстрелы. Один, второй. Эхо гулко разнеслось по всему дачному поселку.
Как странно, подумал, падая на землю Кулаков, если это бандит, почему он не боится стрелять в таком месте? Ведь на выстрелы прибегут люди. И почему у него такой допотопный пистолет? Или… – он застонал от боли, – или кто-то хочет выдать себя за бандита…
Он увидел, как неизвестный наводит пистолет, чтобы сделать контрольный выстрел. Странно, что он стрелял в живот, а не в сердце.
– Это ты, – спросил вдруг Кулаков, чуть приподняв голову, – ты убил Юру Аримова?
Незнакомец колебался долю секунды.
– Да, – сказал он и выстрелил.
Но в те доли секунды, что отделяли его от последнего выстрела, Кулаков вдруг все понял. Неизвестный вовсе не был бандитом. И с Глухарем они вчера поспешили. Значит, он ошибался, он был виноват. Тогда все справедливо. Ему суждено умереть. Раздался выстрел, и он уткнулся лицом в траву.