— Ты... много убивал?
Он глянул на неё с подозрением. Опять за своё, дурёха? Но она выглядела серьёзной, взгляд выражал сочувствие, и неожиданно для себя он сказал:
— Я был на войне. Только вот... ты один раз делаешь что-то неправильное, и это остаётся с тобой навсегда, жрёт изнутри. Никто не хочет причинять боль невинным. Но если это случится... Не имеет значения, сколько раз после ты скажешь себе, что это просто жертва войны — всё равно оно не отпускает. — Он потянул ворот майки. — Был... просто пацанёнок, случайный, понимаешь? Я не знаю, сколько ему — может, лет тринадцать. Корову гнал... Попал под перекрёстный. Знаешь, на что это похоже? Вот, допустим, ты сдаёшь задом, машину из гаража выгоняешь, а на подъездной дорожке оказывается ребёнок соседа. Просто несчастный случай... Вроде ты не виноват. А по ночам...
Одна из кобылок подошла к ограде левады, ткнулась доверчиво в плечо. Клайв провёл рукой по лицу, стирая наваждение. Что это на него нашло? Желание откровенничать исчезло так же резко, как и возникло. Что ей объяснять? Что она поймёт? Но Джиллиан соскочила со стола, подошла вплотную и неожиданно провела ладонью по искалеченной руке от плеча до локтя.
Эванс едва удержался, чтобы не накрыть её ладонь своей. Отвернулся, пряча волнение.
— Ладно, проехали, мелкая. Переоденься, твой крыс уже извелся.
В «Угодьях Райена» для Джиллиан, Клайва и нескольких других парней и девчонок работа заключалась в том, чтобы следить за лошадьми, готовить еду и сопровождать гостей в поездках или прогулках по окрестностям.
Клайв по старой дружбе помогал бывшей ученице тут и там дельным советом, но в целом держался подальше от девичьей компании, которая приняла сдержанную и холодную в общении Джиллиан с долей недоверия.
Но однажды вечером, когда он расположился на веранде, потягивая холодное пиво, Джиллиан подошла к нему.
— У меня проблемы с запоминанием имён, — начала она без вступления, — и я чувствую себя ужасно, когда меня по имени называют, а я смотрю на человека и у меня во взгляде отражается, что я не помню, как его зовут.
Клайв пробормотал что-то неразборчивое, и Джиллиан продолжила:
— Тут один из гостей постоянно называет меня по имени, когда говорит: «Привет», а я, хоть убей, не помню, кто он. Он высокий и лысый.
— И лысый? — мрачно переспросил Эванс. Джиллиан то и дело кто-нибудь оказывал знаки внимания, но девушке удавалось оставаться дружелюбной со всеми, никому не подавая никаких надежд. И лысый, значит, теперь туда же. — Ну, тут двое высоких и лысых. Ты их отличаешь одного от другого?
Джиллиан рассмеялась.
— Ладно, дай подумать. — Клайв почесал в затылке. — Хорошо сложён, с низким голосом, носит белую поло-рубашку?
— Хорошо сложён, — подтвердила Джиллиан.
Клайв мог бы поклясться, что она слегка покраснела.
— Понятно. Обращаем внимание только на важные вещи. Думаю, это Скотт. Если не Скотт, то тогда Мейсон. Один из двух, точно.
Она снова захихикала, и он решил сжалиться над девчонкой.
— Если такой же высокий, как и я, то Скотт. Если поменьше, то Мейсон.
— Вы с моего росточка все одинаково высоченные, — фыркнула Джиллиан и отвернулась, делая вид, что разглядывает пейзаж.
Клайв едва слышно хмыкнул: что она там так высматривает, можно подумать, на горизонте море за минуту разлилось. Застеснялась, что ли? Но нет, смущённой она не казалась, скорее, наоборот, получала удовольствие от этой беседы.
Джилли глянула на него искоса:
— Ладно, в следующий раз, прежде чем ответить на приветствие, я его измерю.
— Подожди, ты можешь сначала спросить, любит ли он ездить на велосипеде. — Эванс сделал паузу и глотнул пряного пива. — Хотя нет, они оба любят. — Снова пауза. — Что ж, придётся тебе таскать с собой портняжный метр.
Джиллиан промолчала. Стояла всё так же, облокотившись на перила веранды. А фигурка у неё, твою ж дивизию... Хоть бы боком повернулась, а то — стоит спиной, какой нормальный мужик это выдержит?
Нехотя отвёл взгляд. Возвращаться в дом не хотелось — в комнатах было душно, кондиционеры работали плохо даже в гостевых домах, и большая часть постояльцев гуляла возле озера. Пока воздух охладится, пройдёт ещё часа два. Ладно, он пообещал себе однажды, что будет думать о ней не иначе, как о больном ребёнке, которого нужно спасать. Нет, и дружеского общения ему не надо, решил он с первых же уроков — не хватало ещё , чтобы кто-нибудь подумал, что Клайв Эванс приударил за богатой наследницей. Так что все их отношения он свёл к строго рабочим ещё до того, как она решила стать безвестной Джилл Уэллс, живущей на крохи, получаемые от издания книг.
— Это не то, что ты подумал, — произнесла она, потягиваясь, — у меня действительно плохая память на имена, а мужчины меня не очень интересуют, если ты за четыре года ещё не заметил.
— У нас свободное общество, — ответил Клайв, — интересуйся, кем хочешь, мне-то что?
Про себя он уже решил, что проведёт воспитательную беседу с обоими лысыми, чтобы не лезли к девчонке.
Утром следующего дня они встретились у плаца. Джиллиан собиралась поразмять Мышонка, а Клайв только вернулся из недолгой поездки в горы. Всё ещё верхом на Беби Блю, он просматривал СМС-ки на экране своего смартфона.
— Нет отправке текстовых сообщений в момент управления лошадью! — задорно крикнула ему Джилли. Клайв смерил её взглядом и ухмыльнулся, принимая вызов, потом, слегка сжав ногами бока кобылы, выслал Беби Блю вперёд и преградил девушке вход на плац. «Ну и что ты теперь будешь делать?» — дразнил его взгляд. Джиллиан фыркнула. Ну давай, посмотрим, чья возьмёт! Широкогрудый Мышонок, спокойный, полусонный, как сытый крокодил, слушался хозяйку беспрекословно. Если она сейчас велела ему двигаться вперёд, по направлению к воротам — будем шагать вперёд. Уткнулись мордой в кобылу? Подвинем кобылу. Как? Да просто, господи: зубами за задницу... Беби Блю взвизгнула, присела на задние ноги и уже развернулась крупом к Мышонку, готовясь отбить по нему копытами, но её всадник энергично выслал лошадь вперед шенкелем. Драк тут ещё только не хватало.
Однако победа осталась за Джиллиан — подход к воротам был свободен, а Клайву в награду достался её торжествующий смех.
Миссис Логан, наблюдавшая за этой сценкой с видимым интересом, позднее, когда он раздавал сено лошадям в левадах, подошла к нему.
— Был бы у меня сын, женила бы его на Джиллиан, — заметила она, обращаясь будто бы к самой себе. — Ну, что ты на меня так уставился? Девочка тебе нравится, девочка скромная, нежная, спокойная — чем она тебе не пара? Чего ты ходишь в бобылях?
— Она — Уэллс, — ответил Клайв, решительно двинулся вперёд, толкая перед собой тележку, гружённую брикетами свежезаготовленного сена. Старушка Логан со своими разговорами по душам и раньше порядком надоедала, а сейчас он и вовсе не был расположен обсуждать с ней свои планы на будущее. Но старенькая миссис с проворством, которое сложно было ожидать от особы её возраста, засеменила рядом.
— Таких Уэллсов — тысячи по Федерации. Не припомню я, чтобы кто-то из наших постояльцев хоть раз спросил её об отце. Никому и дела нет. И сама она об этом не говорит. Что тебя останавливает?
Клайв ругнулся и пожал плечами. Теперь он и сам толком не знал. Привычка, может?
Вечером он постучал к Джиллиан. Она только приняла душ: мокрые волосы завернула в полотенце, соорудив что-то наподобие тюрбана на голове. И белый махровый халат на голое тело, чёрт...
Клайв подготовил целую речь. Он уже собирался прямо сказать ей, что давно подыскивает себе ферму на западном побережье, поближе к морю, и было бы здорово, если бы на новое место он переехал не один, потому что большому дому будет нужна хозяйка. А ему нужна подруга, да такая, которая ... как... ну, такая...
Но увидев её, Клайв понял, что начало, да и продолжение речи он напрочь забыл. Джиллиан же, взглянув в его взволнованное, раскрасневшееся лицо, вытащила изо рта зубную щётку и спросила упавшим голосом:
— Боже милостивый, у Мышонка колики?
Кажется, когда Эванс, перешагнув через порог и закрыв за собой дверь, стал её целовать, она пробормотала: «Клайв, не надо...», но кто в таких случаях слушает, что лепечет девчонка? Тем более что через полминуты она уже была увлечена не меньше, чем Клайв.
...Три года спустя подходящая ферма наконец подвернулась. Договор купли-продажи был подписан ещё несколько дней назад, в бардачке внедорожника лежало кольцо, а Джиллиан, решительно шагавшая рядом с Клайвом к манежу, выглядела сейчас как человек, нашедший пепелище на месте родного дома. И это был дурной знак.
Глава 8
Рано утром Альберт позвонил в офис Барросы и предупредил секретаря, чтобы раньше полудня его не ждали. Сослался на то, что ещё не пришел в себя после перелёта — хотя от Бадкура, столицы Аппай, до Оресты лететь было всего три часа, и уставшим Лаккара себя не чувствовал. Наоборот. Солнце и ветер давали силы — те, которых в ноябре так не хватало в смурной холодной Оресте. Да и сам Бадкур, с его мощёными булыжником улицами, которые лучами сбегались к прибрежному бульвару, напоминал небесное светило. Бульвар, облицованный белым мрамором, тянулся на километры, ступенями уходил в море, и в полдень на них дробились яркие блики. Солнечный, тёплый город.
В такси по дороге из аэропорта Альберт размышлял. В этот раз он летал в Бадкур не только, чтобы навестить родителей и проведать могилу брата. Благодаря связям Барросы, самая опасная часть его миссии прошла без сучка без задоринки — он дважды попал на борт самолёта без досмотра и нигде не засветил флешку Дробински. Нельзя сказать, чтобы информация, которую удалось извлечь с фотографий, многое прояснила, но хотя бы обозначила направление поисков. Эта новая нить казалась Альберту крайне непрочной, да только выбирать не приходилось.
На одном из перекрестков светофоры мигали красным. Трафик тянулся, как патока. Через несколько минут таксист решил нарушить молчание.
— Летали домой, сэр?
Альберт пожал плечами. Как сказать... Дома у него, по сути, давно не было. Оказавшись в Бадкуре, он остановился в отеле на берегу моря, подальше от душных крепостных стен. Не то чтобы его не раздражали крики и музыка до утра — город засыпал поздно, если спал вообще, — но погружаться в атмосферу пьяного угара, которая давно стала нормой в родительском доме, не хотелось.
Отец пил весело, садился на лавке под старым фиговым деревом и заводил разговоры по душам с соседской кошкой.
— Знаешь, кем был мой отец? — с долей иронии вопрошал он равнодушную кошачью морду. — Учёным! Он был большим человеком! И сын у меня будет большим человеком, говорю тебе! А вот твои дети кто? Ха! Мать твою помню. С начала февраля ни одного кота не пропускала, даже с соседским шпицем видел её пару раз. Да и бабка твоя та ещё потаскуха была, между нами.
Кошка презрительно щурилась, поджимала уши, но терпела панибратское похлопывание по загривку — знала, что монолог обычно заканчивался щедрой подачкой. Может, знала и то, что дед был учёным, а вот дядья — из тюрем не выходили, поэтому и могла позволить себе некоторую снисходительность.
Когда отец, разморенный солнцем и алкоголем, наконец умолкал и начинал клевать носом, из дома выходила мать — безропотная, терпеливая, как все аппийские женщины, — и с помощью соседей уводила отца в дом. Она никогда не жаловалась на судьбу — даже потеряв во время войны старшего сына. За сутки поседела, надела траур, который так и не сняла, но никого не попрекала. Срывалась она только во время запоев, которые в последнее время возникали всё чаще.
В иные приезды Альберт терпимо относился к пьяным выступлениям отца, но дело, приведшее его в Аппайи сейчас, требовало предельной собранности и осторожности. Поэтому, ограничившись кратким визитом к родителям, он заселился в отель, после чего сразу же позвонил старому приятелю.
Лаккара не решился сделать этот звонок в Оресте. И даже в Бадкуре, договариваясь с абонентом о встрече, не упомянул о цели визита. В конце концов, что тут такого особенного? Приехал домой, хочет повидаться с друзьями. Ему тоже нужен отдых, он не железный. Пропустить рюмку-другую, поговорить по душам...
Уже позвонив в дверь Ника Прево, Лаккара отключил мобильник.
Альберт помнил Прево невысокого роста малым, ушлым, но добродушным. Нет, за прошедшие годы инчей в нём не прибавилось. Он всё так же носил очки с большими диоптриями, которые увеличивали и без того круглые карие глаза, но теперь Ник щеголял длинными, до пояса, мелкими кудрями и окладистой бородкой.
— Вот это сюрприз! — воскликнул старый приятель, хлопая Альберта по плечу. — Ну, ты удивил, бродяга, удивил! Проходи, тапочки под телефонной полкой...
Похоже, Прево по старинке натирал паркет мастикой. Альберта тягучий запах не беспокоил, но скрытая просьба разуться позабавила. В Оресте это было не принято.
— Так какими ветрами? Я слышал, ты неплохо устроился.
Квартира у Прево была небольшая, со смежной кухней, что не помешало Нику обустроиться с уютом. На кофейном столике перед телевизором в большой вазе лежали фрукты, раскладной диван, купленный лет десять назад, выглядел как новенький. Альберт отметил, что книги на полках были расставлены по цвету, и усмехнулся про себя. В этом весь Ник — с младых ногтей был чистюлей. Единственным местом, где царил некоторый беспорядок, оказался рабочий стол с тремя мониторами. Возле клавиатуры стояло несколько кофейных кружек, валялись обёртки от печений и бумажные обрывки с непонятными Альберту схемами. Рядом на полу громоздились стопки книг.
Ник пожал плечами:
— Не обращай внимания. Работал вчера до четырёх, сроки поджимали. Что пить будешь?
Тут же появилась на столе бутылка хорошего вина, сыры и виноград на подносе. Выпили за встречу. Разговорились. Вспомнили о совместных юношеских похождениях, и под это дело распили вторую. Альберт неожиданно для себя втянулся в беседу, оживился и тут же почувствовал, что туго сжатая пружина тревоги немного ослабла. Он откинулся в кресле и закрыл глаза, чувствуя, как расходится по крови порция алкоголя — притупляя напряжение, вуалируя действительность до уровня, совместимого с нормальной жизнью. На вопрос Ника, как ему там, на севере, не скучает ли по родному городу, покачал головой и проговорил:
— Скучать... Не сказал бы, времени нет. Там расслабишься — сожрут в секунду. А вот сегодня... Спустился к набережной, уловил запах нефти с моря — и как будто не было двадцати прошедших лет. Как будто жизнь только начинается, и всё ещё впереди. И опыта прошлого нет, и войны, и потерь. И, чёрт побери, так хочется верить, что в самом деле всё ещё будет хорошо! Как будто тебе снова двадцать, и ты стоишь на последней ступени, смотришь на потянутую нефтяной плёнкой воду и единственное, что тебя сейчас волнует — придёт та красавица, за которой волочился последние две недели, или продинамит.
Ник понимающе усмехнулся, но ничего не сказал.
Альберт продолжил, обращаясь уже скорее к самому себе:
— А потом вспоминаешь, кто ты есть сейчас, сколько тебе и что у тебя за спиной. Молодые красавицы проходят мимо и даже косого взгляда не бросят. Хочешь, не хочешь, приходится признать: «Вышел ты в тираж, старик. Уплыло твоё счастье бумажным корабликом в канализацию, и твоя молодость принадлежит седому ироничному клоуну».
Прево почесал бровь и хмыкнул:
— Не, ну ты выдал! Тебя послушать, так нам на кладбище уже прогулы ставят. Уж кому-кому, но не тебе на недостаток женского внимания жаловаться — с юности все лучшие девчонки твои были. Вымотался ты просто, дружище.
Ник сделал большой глоток, посмотрел сквозь бокал на свет, словно примериваясь к чему-то, и будничным тоном выдал:
— Давай уже, выкладывай, что у тебя там. Я же знаю, ты не старого приятеля повидать приехал, человек-функция.
Альберт, застигнутый врасплох таким переходом, едва не поперхнулся. Откашлявшись, выдавил: «Прости», на что Ник только добродушно отмахнулся — проехали, мол.