— Так мы договорились? — голос Барросы вывел Альберта из задумчивости. Лаккара вгляделся в лицо босса. Право на справедливость покупается и продаётся, как и всё остальное. Что ж, они — аппийцы, им не привыкать.
— Я должен посоветоваться со своей командой. — отозвался Эллисон, но папку взял и положил в стол.
— К сожалению, у вас мало времени, господин премьер-министр. Заседание начинается через полчаса.
Эллисон это знал.
Уже в машине Барроса, по-своему истолковав молчание Альберта, перешёл в наступление. Бумажка — да, бумажка и есть. Через пару месяцев про неё все забудут, но через пару месяцев у них будут необходимые рычаги для реального давления.
— Да ты пойми! — Барроса был непривычно возбуждён. — Не будут Аппайи независимыми, никогда не будут! Утопия это. У-то-пия!
— Только непонятно, за что мы кровь семь лет проливали...
— А они тоже кровь прольют. Всё, что можно, что можно выжать из карманов Севера, мы выжмем! — Барроса насупился и повернулся к Лаккаре: — Эллисон клюнет, даже не сомневайся. Поднести Аппайи на блюдечке он не решится, Ассет и так пользуется там успехом.
— Хорошо. Тут всё понятно. А с расследованием по Катамарке что? — Альберт, зная, насколько изворотлив шеф, решил поставить вопрос ребром.
— Что-что? — Сенатор откинулся на спинку сиденья и и довольно осклабился. — Буду я председателем Комиссии — будет и тебе твоё расследование. Ну, то есть машину мы запустим, рапорт подадим — а дальше уже от меня ничего не зависит, сам понимаешь, дальше национальной полиции решать.
Лаккара согласно кивнул. Такой расклад его более чем устраивал. Инспектор Мартин позвонил накануне. Альберт поинтересовался, появились ли новые улики, и в конце разговора согласился, что, скорее всего, полицейский прав, и Дробински покончил с собой. Вскользь заметил, что планирует вернуться в Бадкур, домой.
— Что так? — поинтересовался Мартин. — А как же ваш видеоблог?
— Закрою, наверное. Времени нет. Да и никому это не нужно, похоже.
Мартин пожелал ему счастливого пути. Какое-то время они ещё будут за ним наблюдать, в этом Лаккара не сомневался. Но если его подозрения верны, и полицейские чины вовлечены в это дело (а кто ещё мог иметь доступ к уличным камерам?), надо было их хотя бы на время успокоить.
— А ты это... — Барроса потёр кончик носа. — Всю самодеятельность с этого момента заканчивай. Я нанял тебе телохранителя. Без него чтобы больше шагу не делал. Чего улыбаешься? Ну да, сэр, вы у нас та курица, что несёт золотые яйца.
Лаккара пожал плечами: ладно, понял, что спорить, но про себя решил, что найдёт способ обойтись без соглядатаев.
— А Стюарт?
— А по Стюарту... — шеф прочистил горло, — по Стюарту продолжай копать.
Глава 13
Под утро приснилось, что он, крадучись, спускается по лестнице на кухню, и там, за высокой стойкой, сидит Элеонор. Перед ней стоят зеркало и фарфоровая чашка с чёрным кофе (она не признавала дурацкой моды пить этот дивный напиток из огромных фаянсовых кружек с туповатыми надписями или изображениями кошечек). Обычный её ритуал: проснуться, заварить кофе, накрасить ресницы.
Как это нередко бывает во сне, всё прочее вокруг выглядит зыбким, текучим, непроявленным, и лишь она — островок света, форма и суть, и он не может не тянуться к ней даже через годы.
— Ты заправил постель? — спрашивает Элеонор, не поворачиваясь. Эх, тихо подкрасться, обхватить за шею и поцеловать в затылок уже не получится. Знает, что он проснулся, ей даже поворачиваться не надо, чтобы понять, кто у неё за спиной. Ничего не остается, кроме как с коротким смешком перепрыгнуть через последние четыре ступени, стиснуть Элеонор плечи («Противный мальчишка, я себе кисточкой в глаз чуть не угодила!») и слюняво чмокнуть в щёку. Ох, как она не любит эти мокрые поцелуи! С показной брезгливостью Элеонор вытирает скулу и той же рукой шутливо шлёпает его по носу.
— Так ты заправил постель?
Он опускается на пол у её ног, кладёт голову ей на колени и обхватывает руками за талию.
«Я сплю. Если я сейчас пойду убирать свою комнату, я проснусь, и тебя не будет...»
— То, что ты спишь, ещё не повод быть неряхой.
За окнами — проклятый туман. Слышится шум водопада. Лицо Элеонор постоянно меняется, черты размываются — он почти забыл, как она выглядела. В старом доме на Сассекс остались её фотографии, надо будет наведаться туда как-нибудь перед отъездом.
Элеонор смотрит ему в глаза, улыбается и гладит по голове:
— Вот глупенький, ты что расплакался? Я же сказала, что никогда тебя не оставлю...
Не надо ей видеть его слёзы. Лучше всё-таки проснуться...
Проснувшись, он ещё долго лежал без движения, смотрел в потолок и думал, как хорошо, что сегодня ему приснилась Элеонор, а не маленькая девочка в цветастом, залитом кровью платье, умирающая в его объятиях, от его руки.
...Декабрьские праздники в Оресте было принято отмечать с особым размахом, в кругу семьи и друзей, но Валеран не хотел никому навязываться, и поэтому вежливо отклонил приглашение Саймона провести новогоднюю ночь с его семьёй, сославшись на забронированную ложу в Хайден-Холле. Вечером там давал концерт великолепный Дэннис Йонассе со своим оркестром, и Валеран в разговоре с Саймоном пошутил, что будет все три часа наполнять себе сердце чёрной завистью.
— Можно подумать, ты когда-нибудь планировал профессиональную музыкальную карьеру, — ответил Саймон.
Нет, не планировал. Хотя Элеонор в своё время... Да, сегодня, похоже, будет день воспоминаний. Может, действительно наведаться в отцовский дом, удивить и испугать обитающих там призраков своим визитом? Так и должно быть. Ближе к сорока тебя начинает тянуть к семье. Которой у тебя нет... Что-то в этом роде ему кричала его крошич: ни семьи, ни любви? Как всё-таки одинаково сложились судьбы у них обоих.
Самое яркое воспоминание раннего детства: он, пятилетний, прячется под широким отцовским столом с резными ножками. Мать, в роскошном чёрном платье, с чёрными волосами, уложенными в замысловатую причёску, похожая на добрую волшебницу, нервно крутит на запястье бриллиантовый браслет, а тогда ещё любимый отец держит её под локоть, и мальчику становится страшно от выражения его лица.
Отец никогда не повышал голоса. Однако его тон в сочетании с чертами лица, жёсткими как у хладнокровного убийцы, для маленького Валерана и для его матери был страшнее, чем любой крик.
— Ты позоришь мое имя, — выговаривал ей отец. — Все таблоиды пишут о том, что жена Эдварда Стюарта не вылезает из сомнительных вечеринок, употребляет наркотики и чуть ли не спит с любой заезжей рок-звездой.
Мать иронично отшучивалась, и в один момент Эдвард, потеряв терпение, отвесил ей пощечину. Они и раньше ругались — собственно, Валеран не помнил ни одного дня без скандала. Женщина расплакалась и убежала к себе — чтобы через двадцать минут, ещё более красивой, чем раньше, сойти по парадной лестнице и, громко хлопнув дверью, покинуть Валерана навсегда.
Передозировка. Он выучил это слово прежде чем выучил другие серьёзные слова. Пол, брат отца, пытался убедить его проститься с женой в больнице, но Эдвард был так же упорен в своей ненависти, как и в любви. Тетя Элеонор, найдя испуганного мальчишку, запертого в своей комнате на долгие двадцать восемь часов, крепко обняла его.
— Твоя мама скоро будет на небе. Ты понимаешь, что это значит?
Смышлёный не по годам мальчишка кивнул.
— Она там будет вместе с нашими белыми рыбками?
— Да, — сказала Элеонор и крепко поцеловала малыша в лоб. — Но ты ничего не бойся. Я тебя не оставлю.
— Никогда?
— Никогда.
Элеонор, которой не дано было растить и баловать своих детей, вдруг полностью посвятила себя одинокому малышу. Читала ему книги, отвозила в детский сад, потом — в школу, делала с ним уроки, учила играть на пианино. Валеран практически поселился у дяди и тети, с отцом проводил только выходные, да и те — без особого удовольствия. Эдварда такое положение вещей вполне устраивало, но ещё больше оно устраивало Элеонор, которая, похоже, внушила себе, что мальчишка был её собственным сыном.
Воспитывала она его в лучших северных традициях. Будь всегда скромным, добрым, не забывай говорить «спасибо» и «пожалуйста»...
— Не держи злости, — назидательно говорила она мальчику.
— А йето пациму?
Малыш не выговаривал... половину букв? Иногда Элеонор казалось, что гораздо больше. Понять его было порой вообще невозможно, ей приходилось переспрашивать несколько раз и просить говорить медленно.
— Потому что ты никогда не сможешь летать.
Это был первый и самый главный урок. Мальчик засыпал в кроватке, прощая своих врагов. Сэм дразнил его на детской площадке, столкнул с качелей, Ларри разбил колено в кровь. Было больно. Было очень больно и страшно. Он пропахал носом песок до бордюра, но, может быть, если бы не был так зол на Сэма, этого не случилось бы и он смог бы взлететь?
— Всегда будь сдержанным, — внушала она мальчику с прозрачными синими глазами, — будь строг к себе и великодушен к другим.
В его восемь лет он и тётушка играли в стрелялки, реальные и виртуальные, гоняли на велосипедах, и Валеран засыпал на её плече, уткнувшись в шёлк золотисто-русых волос. Накручивать локон на пальцы стало самым любимым развлечением, пока тетя читала ему перед сном.
Мальчишка объедался её лучшим вареньем. Когда возвращался с улицы, от него пахло мокрыми собаками и ветром, и Элеонор приходилось напоминать ему каждый день, что душ — не такая уж плохая идея. Равно как почистить зубы и вычистить грязь из-под ногтей. Она целовала его в вихрастый затылок и тут же требовала, чтобы он, наконец, почистил курятник в их небольшом загородном хозяйстве.
— Не забудь надеть комбинезон, куриные блохи тоже кусаются, — говорила она, когда летом они уезжали в Котнор к МакВиторсу, и племянник, которого Элеонор приучала не гнушаться никакой работой, послушно натягивал жёлтый тетин комбинезон, бывший ему впору уже в неполные двенадцать. Потом шёл разгребать куриный навоз и собирать свежие яйца. Иногда они были изумительно вкусные, иногда Элеонор кормила кур чем-то странным, и яичница напоминала отвратное лекарство.
Когда пришло время переходить в среднюю школу, Элеонор усадила Валерана перед собой и строго заявила:
— Я не собираюсь волноваться по поводу твоей успеваемости. На этот счёт с тебя будет спрашивать твой отец. Но пообещай мне: никакого алкоголя и никаких сигарет.
— С ума сошла? — грубовато проворчал Валеран. — Чтобы я ещё курил?
Про коньяк, который он иногда таскал из отцовского кабинета, ей было необязательно знать.
Первый день в средней школе для Валерана запомнился двумя событиями. Во-первых, выяснилось, что у них с Саймоном совпали почти все классы, и это было отличной новостью. Старшеклассники вновь прибывших называли «свежим мясом», а это не предвещало ничего хорошего. А во-вторых, Валеран познакомился с Дэвидом.
Произошло это, когда Валеран защёлкнул замок на своём шкафчике и понял, что забыл, как теперь его открыть. Минут пять он пыхтел над коварным устройством и уже подумывал, не проще ли будет его разбить каким-нибудь булыжником, как вдруг услышал рядом с собой голос:
— Ты свой код помнишь?
За его спиной стоял подросток лет пятнадцати. По синей толстовке с эмблемой школы Валеран определил, что парень из волонтёров, которые помогали новичками освоиться. Не говоря ни слова, он протянул юноше бумажку с кодом.
— Ну, это просто. Сначала поворачиваешь стрелку влево, останавливаешься на двадцатке, потом делаешь полный круг в обратную сторону и останавливаешься на цифре «четырнадцать». Возьми сегодня замок домой, потренируйся. Как тебя зовут?
— Ларри.
— Отлично, я — Дэвид. Обращайся, если тебе понадобится какая-нибудь помощь.
К сожалению, этот момент испортила Элеонор. Появившись в конце коридора и заметив племянника, она громко окликнула его:
— Валеран! Котёнок, ты уже забрал свои книги?
Валеран вздрогнул и под насмешливым взглядом старшего товарища мгновенно покрылся красными пятнами. Матушку угораздило вычитать где-то это идиотское имя, и нет чтобы сына назвать Джоном или Томом.... как всех нормальных людей... Валеран!
— Это тебя, что ли, так зовут? — Дэвид с трудом удержался от смешка, но тут же сжалился над салагой и дружески хлопнул его по плечу. — Ладно, говори всем, что ты — Ларри. Бить будут меньше. Добро пожаловать в резервуар с акулами.
Вот не понимала этого Элеонор. Сколько он ей говорил, чтобы не встречала его за школой с машиной, не позорила — да, дождь, снег, град, но он не ванильное мороженое. Вполне может до дома сам дойти.
Элеонор же в глубине души боялась, что, повзрослев, её мальчик начнет отдаляться и искать более крепких отношений с отцом. Но Валеран отца избегал любыми способами. Не складывались у него и отношения с Полом, который был постоянно занят на работе и, возвращаясь домой зачастую и к полуночи, заставал свою жену и племянника на диване перед телевизором. Элеонор, заботливо укутанная Ларри в плед, в это время уже мирно спала, положив ступни ему на колени, а парнишка с увлечением смотрел очередной боевик. Очаровательная картинка, когда мальчику двенадцать. Несколько странная, когда парень повзрослел.
— Ещё немного, и я начну тебя к нему ревновать, — шутливо заметил как-то Пол.
— Не глупи, дорогой, — отмахивалась Элеонор, — мальчику просто не хватает матери.
Валеран намечающийся конфликт лишь усугублял. Однажды в пылу ссоры Пол позволил себе повысить голос на жену. Пятнадцатилетний Валеран, догнавший в росте собственного отца, встал между ссорящимися супругами и тихо, с напускной шутливостью произнёс:
— Не смей на неё кричать. А то я её у тебя уведу и сам на ней женюсь.
Пол оторопело уставился на него. Потом перевёл глаза на жену, которая зажала рот ладонью, чтобы не расхохотаться. Представил себе, как её, должно быть, видит племянничек, которому сперма по мозгам бьёт: сорокалетняя ухоженная и очень красивая женщина, с длинными ногами, роскошной грудью и огромными серыми глазами. У Пола самого дух перехватило, когда он впервые увидел её много лет назад.
— Так, — ответил он племяннику непререкаемым тоном, — собирайся, отвезу тебя к отцу.
Впрочем, изгнание племянника длилось недолго: Элеонор посмеялась над ревностью мужа, напомнила ему, что предложения от Валерана выйти за него замуж она слышит раз в полгода вот уже девять лет. Умная женщина знала, что как только у Ларри появится постоянная девушка, на глупые фантазии у него не останется ни сил, ни времени. Как в воду смотрела...
Валеран, пылкая натура, увлекался девчонками с момента, когда обнаружил их присутствие в своём окружении. Предпочитал он исключительно высоких, награждал очередной объект обожания романтическими чертами характера и отказывался обращать внимание на любые недостатки. По крайней мере, он не обращал внимания на недостатки объекта первые две недели, а потом просто переадресовывал весь свой пыл другому объекту. Но лет в пятнадцать он влюбился и — наконец — влюбился серьёзно....
В двух девчонок одновременно.
— Как их зовут? — только и спросила Элеонор, выслушав племянника, не имевшего от неё никаких секретов.
— Конни и Кэтти.
— Они что , близняшки?
— Почему? Просто близкие подружки.
Он уже решил, что пора расстаться с девственностью, но вот кому отдать предпочтение? И ещё полгода провёл в метаниях. За это время обе его возлюбленные успели передраться между собой, несколько раз поставить ему ультиматум, и один раз Кэтти намекнула ему, что её родители в отъезде. Валеран уже было настроился на свою первую взрослую ночь, но о непристойном предложении Кэтти каким-то образом прознала Конни и устроила незадачливому возлюбленному такой разнос, что парнишка ещё два месяца после этого избегал их обеих. А потом Кэтти влюбилась в капитана футбольной команды из соседней школы, и проблема решилась сама собой. Элеонор, вернувшуюся домой однажды раньше обычного, ждал сюрприз в виде двух голых подростков, которые, вооружившись салфетками и средством для чистки ковров, ползали на четвереньках и усердно терли её роскошный светло-серый палас в гостиной, пытаясь отчистить его от внушительного кровавого пятна.