Скворцов-Шанявский с благодарностью принял из рук Иркабаева пиалу с зелёным чаем, заметив:
— Сколько молодёжи вас провожало…
— Сын, Ахрор, в аспирантуре, — с гордостью сказал Мансур Ниязович. — А с ним товарищи. Тоже в Москве учатся. Земляки, держатся вместе.
— Это хорошо, — кивнул профессор и взял в руки лимон, от которого все время не мог оторвать глаз. — Откуда такое чудо?
— О, таких лимонов нигде больше в мире нет! Вывел селекционер Фархутдинов! Почётный академик нашей, узбекской Академии наук!
— Полкило, не меньше, — взвесил на ладони плод Валерий Платонович.
— Больше, — сказал Иркабаев. — Но этот ещё считается маленьким.
— Ничего себе маленький! — усмехнулся профессор.
— Да, да! Лимоны этого сорта, он называется Ф-2 Юбилейный, весят до двух килограммов. — Видя недоверие на лице спутника, Мансур Ниязович сказал: — Сам видел. Фархутдинов даже патент получил.
— Патент? — все ещё не мог поверить Валерий Платонович.
— Вот именно! Уникальный случай, как в истории цитрусоводства, так и патентного дела.
Иркабаев знай подливал в пиалы чай, а когда он кончился, пошёл заваривать новый.
За чаем и беседой время летело незаметно. Сгустилась ночь. В окне пролетали редкие огни станций. Валерий Платонович почти ни к чему не прикасался, что не ускользнуло от внимания Иркабаева.
— Обижаете, дорогой сосед, — покачал он головой. — Только чай да чай…
— Спасибо большое, Мансур Ниязович, — приложил руку к сердцу Скворцов-Шанявский. — Мне разрешили лишь сваренное, протёртое… Честное слово, слюнки текут! Однако, лучше поберечься.
После визита к медицинскому светиле он, что говорится, дул на воду и строго соблюдал самую жестокую диету.
— Но орехи-то, орехи! — Иркабаев взял в руку несколько золотисто-коричневых ядрышек в симметричных морщинках. — Одна польза, и больше ничего! У нас в народе очень почитаются. А какое дерево красивое! Лист помнёшь — запах!.. — Он закатил глаза от восторга. — От него комары и мошки разлетаются.
— Фитонциды, — кивнул профессор.
— Они самые, — засмеялся Мансур Ниязович. — А варенье из зелёных орехов пробовали?
— Едал, очень вкусно, — сказал Валерий Платонович. — Что и говорить, продукт хорош!
— Орехи ещё нужно уметь выбирать, — поднял вверх палец Иркабаев. — Если круглые, у них скорлупа толстая, ядро, стало быть, поменьше. Так что лучше покупать продолговатые. Правда, если очень тонкая скорлупа, тоже плохо — долго не хранятся… А самые вкусные и жирные орехи, если на ядре светлая плёнка. — Иркабаев взял со столика одно. — Видите, оттенок золотистый?
— Вижу-то вижу, — усмехнулся Скворцов-Шанявский, — но орехов в магазинах днём с огнём не сыщешь.
— На рынке…
— Хо! Двадцать пять рублей кило! Чищеные, правда.
— У нас тоже дорого, — вздохнул Иркабаев. — А в детстве, помню, на базаре целые горы орехов! Теперь — дефицит…
Когда они легли и потушили свет, Иркабаев поинтересовался:
— Какой у вас санаторий?
— Курс лечения буду проходить в «Каштане», — ответил профессор.
— Знаю… В самом центре.
— А жить в пансионате Литфонда Союза писателей Украины, — не без гордости сообщил Валерий Платонович.
— А где он находится? — полюбопытствовал Мансур Ниязович. — Что-то не припомню такого.
— Недалеко от «Каштана»… Знаете, люблю общаться с писателями, художниками, артистами. А то каждый день наука или, так сказать, материальная сфера. Очень полезно иной раз окунуться в художественную среду. Слава богу, такая возможность имеется. Отдыхал в Доме творчества в Дубултах, это в Прибалтике. Чудное место!.. И в Коктебеле иногда провожу отпуск.
— В Крыму? — уточнил Иркабаев.
— Совершенно верно… Но самое незабываемое — Пицунда! А у вас в какой санаторий путёвка?
— В «Хрустальный дворец», — ответил Иркабаев. — Второй год подряд езжу. Действительно, похож внутри на дворец! Хрусталь, слюда, все сверкает.
— Он помолчал и добавил с грустью: — Но лучше быть здоровым в глиняной кибитке, чем больным в золотом тереме.
— Это точно, — подтвердил Скворцов-Шанявский.
Они пожелали друг другу спокойной ночи. Валерий Платонович за столько времени впервые засыпал без седуксена. Начало отдыха ему нравилось. Престижный вагон, приветливый, улыбчивый попутчик, с которым можно продолжить знакомство и в Трускавце, пансионат, где, несомненно, будут интересные люди…
Профессор почему-то вспомнил о молодой женщине со странным именем Орыся, с которой свела его судьба на встрече Нового года в Средневолжске. Она ведь из Трускавца. Но её адреса и даже фамилии Валерий Платонович не знал. Интересно, встретятся они там?
Правда, особого впечатления эта женщина на Скворцова-Шанявского не произвела. Наверняка на курорте будут особы прелестного пола поинтереснее. Как на всяком курорте. Даст бог, сверкнёт удача — тут уж он своего шанса не упустит.
«Если позволит жёлчный пузырь», — успел подумать профессор и заснул.
В Трускавец прибыли, когда уже стемнело. Попрощавшись, Иркабаев отправился в свой санаторий, а Скворцов-Шанявский попытался поймать такси. Из этой затеи ничего не вышло.
Стояла настоящая весна, теплынь, не то что в Москве. Памятуя наставления «старожила» Мансура Ниязовича, что здесь до всего рукой подать, профессор решил пойти пешком: язык до Киева доведёт.
Однако, к вящему удивлению Валерия Платоновича, никто из прохожих, к кому он обращался, знать не знал и ведать не ведал, где находится пансионат писателей.
Профессор был озадачен: то ли пансионат совсем новый, то ли ему попадались несведущие люди. Знание адреса тоже не помогало. Он проплутал с час, пока не попал наконец в какой-то частный двор, где нашёлся человек, толково объяснивший, где ему искать своё пристанище.
Оказывается, профессор бродил вокруг да около. Войдя через ворота, он увидел в глубине двора неказистый двухэтажный особняк. Дверь была заперта.
«Ну и порядки, — подумал Скворцов-Шанявский. — Так встречать отдыхающих…»
Он нажал на кнопку звонка. Тот прозвучал как-то удручающе казённо. Открыла заспанная женщина средних лет; лицо её было бесстрастно, а вернее — равнодушно. Привыкший к улыбкам администрации других курортных заведений, профессор был несколько шокирован.
Женщина повела его зачем-то в подвал. Перед глазами Валерия Платоновича предстало нечто вроде красного уголка, но довольно тесного, где у телевизора сгрудилось несколько человек.
Дежурная (а возможно, горничная, профессор так и не понял) приняла путёвку, сделала какую-то отметку в журнале, после чего вручила Валерию Платоновичу ключ и повела его снова наверх. Отдельный номер, который предстояло занять профессору, находился в начале коридорчика.
Когда они вошли в него и женщина включила свет, розовые мечты Скворцова-Шанявского и вовсе увяли. «Номер» — это звучало просто издевательски по отношению к тому, что он увидел.
Убогая комнатёнка, мебель, какую трудно раздобыть и у старьёвщика…
— А где удобства? — ставя чемодан на пол и находясь словно в шоке, спросил Валерий Платонович и уточнил, не будучи уверен, что представительница администрации пансионата сразу поймёт, о чем речь: — Ну, туалет, ванна?
— Умывальник и уборная рядом, — показала куда-то женщина и вышла, пожелав все-таки хорошего отдыха.
Каким будет здесь отдых, Валерий Платонович понял через минуту, когда раздался трубный, с засосом звук сливного бачка, переходящий в жуткое завывание.
Скворцов-Шанявский чуть не подпрыгнул: казалось, что туалет не где-то рядом, а прямо тут, в его комнате. Не успел он прийти в себя, как с другой стороны послышался чей-то разговор, смех, словно стена была из бумаги…
Профессор опустился на стул, с ужасом ожидая очередного сюрприза, а в голове вертелось: «Ну и влип же я! Вот так влип!..»
По своей натуре Валерий Платонович был из породы людей, которые, упираясь в какую-либо преграду — крупную ли, мелкую, — тут же начинают действовать. Если меры, принятые на месте, не приносят результата, стучатся туда, где могут помочь. И помочь кардинально.
Первое, что он сделал, — бросился искать ту самую женщину, которая определила его в злополучную комнату. Она дремала в красном уголке перед телевизором. Выслушав претензии профессора и требование перевести его в другой номер, представительница администрации вяло ответила:
— Могу. Только будет общий.
— Как — общий? — вспыхнул негодованием Скворцов-Шанявский. — У меня же путёвка в отдельный!
— Так что же вы хотите, дорогой товарищ? Ваш номер считается самым лучшим.
Валерий Платонович метнулся было к телефону, стоящему на столике, но, вспомнив, который час, сник.
— М-да, заведеньице, — пробормотал он и двинулся к себе наверх.
Отревизовал «удобства». Умывальник находился возле его двери и был отгорожен от коридорчика занавеской. Рядом было то самое заведение, откуда исходили страшные звуки сливного бачка, возвращающие профессора в коммунальное детство.
«Утро вечера мудрёнее», — решил он и, раздевшись, лёг в постель, не забыв принять седуксен. Однако сон не шёл. Голоса доносились не только сбоку, но и снизу. Валерий Платонович клял на чем свет стоит людей, взявшихся достать ему путёвку.
Провертевшись на кровати полночи, он пришёл к твёрдому решению убраться отсюда как можно быстрее и дальше. Естественно, встал вопрос — куда?
Потому утром, наскоро умывшись и побрившись электробритвой, профессор немедленно приступил к операции «переселение».
Через полчаса он уже связался с междугородного переговорного пункта с Москвой и обрисовал своё положение человеку, который имел возможность нажать, где надо.
Обратная связь сработала безупречно: к вечеру Скворцов-Шанявский перебрался в новенький, только что построенный корпус одного из санаториев, где был сторицей вознаграждён вниманием и улыбками персонала за жуткую ночь, проведённую в пансионате. Правда, сумму за путёвку пришлось выложить посолиднее, чем за несостоявшееся общение с писателями. Но профессора это, естественно, не смутило: что касалось его здоровья, за ценой он не стоял никогда.
Врач, ознакомившись с курортной картой Скворцова-Шанявского, осмотрев его и побеседовав, назначил диету, предписал соответствующие ванны, озокерит и непременную «Нафтусю». Причём первый раз в день профессор должен был пить её тёплой, а во второй, через полчаса, холодной. Все процедуры принимались в самом санатории и лишь на «водопой» надо было идти к бювету. Впрочем, прогулки тоже входили в лечение. И чем длительнее, тем полезнее.
Валерию Платоновичу, наслышавшемуся о волшебных свойствах «Нафтуси», не терпелось отведать чудо-воды. В огромном зале бювета яблоку негде было упасть. У всех в руках кружечки для питья. Фарфоровые, фаянсовые, различные по форме и расцветке, но непременно с носиком, они продавались в Трускавце на каждом углу. Однако будучи искушённым посетителем курортов, Скворцов-Шанявский предусмотрительно прихватил из Москвы старинной работы серебряную кружку, столько раз бывавшую с ним в Ессентуках. И вообще даже простую воду из-под крана Валерий Платонович пил только из серебра.
Профессора ждало неприятное открытие: что на вкус, что на запах «Нафтусю» нельзя было назвать приятной. Но он отнёсся к этому философски — лекарство есть лекарство.
С этими мыслями он покинул бювет и тут же услышал знакомый голос:
— А, дорогой профессор! Приветствую вас!
Это был Иркабаев. Он тоже только что приобщился к минеральному источнику. Скворцов-Шанявский поздоровался с ним как со старым знакомым. Решили прогуляться.
— Ну, как устроились в цветнике муз? — поинтересовался Мансур Ниязович.
— Сбежал, — ответил Валерий Платонович и поведал об испытаниях, выпавших на его долю. — Вот уж не предполагал, что у писателей подобные условия! — заключил он.
— Это ещё что! — с улыбкой протянул Иркабаев. — Тут встретишь такое!.. Одно название пансионат! Две-три комнаты, набитые койками. Всяким министерствам, организациям тоже ведь хочется иметь свою здравницу.
Об этом Скворцов-Шанявский слышал и в Ессентуках, но лично самому жить в таких заведениях не приходилось.
Со своей стороны он спросил, доволен ли Иркабаев.
— Как к себе домой приехал, — ответил тот. — Все врачи знакомые, медсёстры, нянечки. — Он засмеялся. — Представляете, захожу в столовую — земляки! Один из Намангана, другая из Ургенча. Сажусь за стол, включили радио — выступает ансамбль из Ташкента «Ялла». Словно и не выезжал из Узбекистана!
— Плова только не хватает, — улыбнулся профессор.
— Плов мне пока нельзя, — серьёзно сказал Иркабаев. — А вот без зелени, петрушки-метрушки, кинзы, мяты не могу.
День выдался как на заказ. В синем небе ни облачка, трава свежая, чистая. Поросшие лесом мягкие холмы, окружавшие Трускавец, создавали покой и уют, заставляли забыть, что где-то есть большие города с бешено мчащимися автомобилями, круговертью жизни и людей. Тут же толпа двигалась медленно, степенно. И если не знать, зачем сюда приехало столько народа, можно было подумать, что присутствуешь на чинном провинциальном празднике.
Валерий Платонович отдыхал душой, любовался старинными домами, утопающими в зелени огромных грабов, вязов, магазинчиками, игрушечными башенками причудливых строений у минеральных источников с названиями «Юзя», «Эдвард» и «Бронислава». Он даже сначала удивился, когда услышал замечание спутника:
— Ай-я-яй, какой непорядок!
Профессор, что говорится, спустился с небес на грешную землю — Иркабаев показывал на комки глины, оставленные грузовиками на асфальте.
— Кстати, говорят, при прежнем председателе горисполкома такого не было, — заметил Мансур Ниязович. — Пока шофёр не вымоет шины из шланга, со стройки не выпускали. Вот это был хозяин.
— Знаете, а я бы даже не обратил внимания, — признался Валерий Платонович.
— Не забывайте, — поднял палец Иркабаев, — я ведь тоже председатель исполкома. Правда, райсовета…
— Да уж вижу. Все-то вас интересует, все вы подмечаете.
— А как же! Хожу, смотрю, прикидываю, что хорошего можно перенять. У нас тоже красивый городок. Зелёный. Но здесь опрятней. И воздух такой чистый.
— Ну, положим, теперь нигде на земле нет абсолютно чистого воздуха. В Антарктиде и той обнаружена сажа в атмосфере, — заметил профессор. — Издержки цивилизации.
— И у нас гари хватает, — горько усмехнулся Иркабаев. — Только это издержки головотяпства. Надо же было додуматься построить асфальтовый завод в черте города! Бьюсь с министерскими чиновниками и ничего не могу пока поделать.
Они продолжали свою неспешную прогулку. Что поразило Скворцова-Шанявского (а для этого не надо было иметь заинтересованный глаз)
— несметное количество фотографов. Они встречались буквально на каждом углу
— возле минеральных источников, памятников, санаториев, на площадях и скверах.
— Господи! — не выдержал профессор, проходя мимо очередного скучающего на стульчике человека у фотоаппарата на штативе и доски с образцами продукции. — Их, по-моему, на каждого курортника по одному!
— Думаю, больше, — засмеялся Мансур Ниязович. И уже всерьёз предложил:
— А может, воспользуемся услугами? Потом, в Москве, посмотрите на снимок и вспомните, как мы с вами гуляли по Трускавцу. А?
Валерий Платонович замялся.
— Знаете, как-нибудь в другой раз. — Он провёл рукой по лицу. — Сегодня я выгляжу не очень…
— Хорошо, — не стал настаивать Иркабаев. — Ещё успеется.
— Признаться, с годами пропадает желание фотографироваться, продолжал оправдываться профессор. Сравниваешь с прежними фото и… — Он грустно улыбнулся. — Как молоды мы были, как нравились себе.
— Э! — темпераментно взмахнул рукой Иркабаев. — Что вы! На молоденькой можете ещё жениться!
— Это у вас на Востоке такое возможно, — осклабился профессор.
— Когда-то было, а теперь… Равноправие. Чтобы раньше мужчина занимался уборкой?! Позор на всю жизнь! А я, представьте себе, жене помогаю. Понимаете, моя Зульфия ужасно боится пылесоса, стиральной машины, так что приходится мне. А что поделаешь? — развёл он руками.