Сармат. Смерть поправший - Звягинцев Александр Григорьевич 7 стр.


— Да сделает Аллах счастливым каждый ваш день, Осира-сан! — с жаром воскликнул Юсуф. — Но если мы оставим его один на один с жестоким миром, зло может заполнить одними черными иероглифами белый лист его души!

— Почему вы принимаете такое участие в судьбе этого человека? — внимательно посмотрел на него старик.

— Я поклялся на древнем Коране, привезенном из Мекки, что не оставлю этого человека до часа его выздоровления или... или смерти! — несколько смутившись от его взгляда, ответил тот. — Юсуф не может нарушить клятвы, уважаемый Осира-сан.

— Поистине: «Бог живет в честном сердце», — улыбнулся старый японец. — Лечение вашего друга будет происходить в филиале моей клиники — уединенном монастыре «Перелетных диких гусей». Это недалеко от города, на берегу моря. Там ваш друг под присмотром наставников — монахов, в совершенстве владеющих методикой дзен-тренировок — обретет покой и душевное равновесие.

— Да продлит ваши дни Аллах! — вскинул руки Юсуф. — Я могу изредка навешать моего друга?

— Старый Осира просит коллегу об этом, — поклонился старик и, подумав, добавил: — В монастыре по ускоренной методике овладевают искусством дзен богатые европейские и американские бездельники... Коллега может оказывать им медицинскую помощь по европейским стандартам.

— О, Аллах Всемогущий! — закатил глаза к небу Юсуф. — Значит, я смогу увидеть на практике то, о чем еще студентом читал у Юнга и Фромма!

Скупая улыбка тронула губы старика:

— Эти Юнг и Фромм большие путаники, но они кое-что сделали для сближения восточной и европейской медицины.

Когда Осира и Юсуф вернулись в дом, они застали Сарматова сидящим в той же расслабленной позе и созерцающим такономе.

— Мне кажется, что я был там! — показал он на картину с изображением дерева, вцепившегося корнями в нависающую над рекой отвесную скалу. — Но никак не могу вспомнить, где это и когда я там был...

— Значит, этот пейзаж живет в твоей отзывчивой на красоту душе. Но душа твоя больна, потому ты и не можешь вспомнить, откуда он тебе знаком, — садясь напротив него на татами, мягко сказал Осира. — Согласен ли ты поехать в монастырь «Перелетных диких гусей», чтобы лечить там свою душу?

— Чтобы вылечиться, я согласен ехать куда угодно.

— Согласен ли ты, чтобы на трудном пути выздоровления у тебя был сенсей?

— Сенсей, кажется, это — учитель? — наморщил лоб Сарматов.

— Скорее, поводырь для тела и души воина. Согласен ли ты, Джон Ли Карпентер, чтобы твоим сенсеем стал старый японский самурай Осира, сидящий сейчас перед тобой?

— Согласен. Я буду во всем подчиняться требованиям моего сенсея.

— Чтобы скрасить твое одиночество в монастыре, магометанин Юсуф будет часто навещать тебя.

— Аригато дзондзимас, сенсей! — вытянув вперед руки и касаясь лбом циновки, благодарно воскликнул Сарматов.

— Что он сказал? — с удивлением спросил Юсуф.

— Он поблагодарил меня на старом японском языке! — ответил не менее удивленный Осира и пристально посмотрел на Сарматова. — Откуда ты знаешь эти слова?

— Не помню, сенсей.

— Странно! — задумчиво протянул старик. — Похоже, на листе его жизни кем-то уже написаны несколько красивых иероглифов древнего искусства самураев — дзен.

— Защищайся! — легко поднявшись с татами, вдруг отрывисто крикнул он и сделал выпад ногой в стоящего на коленях Сарматова.

Тот уклонился от выпада и, вскочив на ноги, встал в позу защиты. Снова последовал стремительный выпад старого самурая, и снова Сарматов ловко ушел в сторону. Следующая атака старика сопровождалась характерным для каратэ криком на выдохе. Сарматов и на сей раз удачно нейтрализовал ее, и сам с таким же криком неожиданно перешел в наступление, от которого не ожидавшему такого отпора старому самураю пришлось бы плохо, если бы он не перешел к глухой обороне.

— Старого Осира не обманула маска героя-воина мицухире на лице вашего друга, коллега! — ошеломленно сказал старик, возвращаясь на циновку. — Когда-то он постигал искусство дзен по правилам школы Риндзай и достиг невероятных для европейца высот... Душа забыла о том, но его мышцы и тело все помнят. Старый самурай Осира не может гарантировать ему возврат памяти, но он может помочь его душе снова вернуться на путь воина — бусидо!

— Разве может быть воин без памяти?

— Память для воина — обоюдоострый самурайский меч, — задумчиво сказал старик. — Память о прожитой жизни может укрепить его дух в сражении, но может и смутить его, сделать нетвердой руку... Для лейтенанта Японской Императорской армии Осиры такое когда-то закончилось шестью годами русского плена...

— Осира-сан хочет сказать, что воину не нужна память? — недоверчиво переспросил Юсуф.

— Я хочу сказать, что в бою память надо прятать как можно глубже, — склонил седую голову Осира. — В сорок пятом году на Сахалине на мою пулеметную роту обрушились русские парашютисты. В конце боя я не вовремя вспомнил, как в родном Нагасаки меня провожала на войну жена с двумя моими сыновьями на руках. Моя рука дрогнула от воспоминаний о близких и не успела выхватить самурайский меч, чтобы сделать харакири...

— Стали ли сыновья утешением вашей жизни? — осмелился спросить Юсуф.

— В Нагасаки по ним каждый день звонит колокол, — тихо ответил Осира и отвернулся, чтобы скрыть увлажнившиеся глаза.

Вспоминая унесенную американским ядерным смерчем семью и свой горький плен на ледяных сибирских просторах, старик надолго замолчал.

— Кто помогает больному, тот долго живет! — наконец решительно произнес он. — Оставляйте его на мое попечительство, коллега, и возвращайтесь к своим делам.

— О, Аллах Всемогущий! — воскликнул Юсуф, скрывая за глубоким поклоном блеск глаз. — Благодарю, благодарю вас, Осира-сан! Недостойный Юсуф запомнит все, что услышал от вас!..

Проводив его до резных ворот монастыря, старый Осира пристально посмотрел в его черные глаза и сказал:

— Запомните, у всех народов жизнь воина — дорога, у которой есть начало и нет конца, но это только в том случае, если воин, ступая по ней, никогда не расставался с честью, не ведал греха корысти и предательства.

Юсуф в знак согласия затряс тюрбаном.

— В родном моем памирском кишлаке я часто слышал об этом от седобородых аксакалов, — сказал он. — Благодарю, благодарю, уважаемый профессор, за ваше желание исцелить моего друга!

Он даже преклонил колени, чтобы поцеловать у старика руку.

— Моя машина направляется сейчас в Сянган, — остановил его Осира. — Монах-водитель может завезти вас в отель, коллега.

— О нет! — с жаром воскликнул Юсуф. — Я пешком... Хочу вдоволь вдохнуть воздух свободы.

Осира долго провожал взглядом уходящую за изгиб дороги щуплую фигурку. Что-то в восторженном магометанине встревожило старого самурая, но он никак не мог понять, что... «Может, то, что за черными как ночь глазами магометанина я совершенно не рассмотрел его душу? — спросил он себя. — Ответ на мою тревогу даст время. Однако надо попросить старшего монаха Ямаситу внимательно присмотреться к нему».

* * *

В километре от монастыря дорогу беззаботно шагающему Юсуфу перегородила легковая машина с затененными стеклами. Из нее шумной толпой вывалились несколько арабов и с раскрытыми объятиями бросились к доктору.

— Удалось ли, уважаемый брат Юсуф, пристроить гяура к старому японцу? — когда стих радостный гул взаимных приветствий, спросил его араб в пестром бедуинском бурнусе.

— Вполне, брат Махмуд! — воскликнул тот. — Оказалось, что какой-то полицейский комиссар по фамилии Корвилл заранее договорился со старым самураем о лечении моего русского гяура.

— Значит, люди этого комиссара сорвали нашу встречу в аэропорту, когда вы с гяуром прилетели из Исламабада? — вмиг сошла улыбка со смуглого лица Махмуда. — Плохой знак, брат Юсуф!.. Люди триады от легавого Корвилла и его помощника рыжего Бейли стараются держаться подальше...

— Неужели фараоны засекли нас в аэропорту? — не на шутку встревожился молодой араб, скрывающий глаза за темными стеклами модных очков.

— Ха-ха-ха!.. У страха глаза велики! — сквозь смех ответил Юсуф. — Не стоит волноваться, братья. Комиссар Корвилл и покровитель потерявшего память гяура в Пешаваре полковник ЦРУ Метлоу оказались сослуживцами на вьетнамской войне. Метлоу из Пешавара попросил Корвилла встретить нас в аэропорту.

— Азиатский тигр, — обратился к Юсуфу пожилой араб. — Мы не знаем, что думать, ты две недели избегал встречи с нами.

— Метлоу не пронюхал о моем статусе в клинике Аюб-хана, — опять засмеялся Юсуф. — Но он мог попросить Корвилла сесть мне на хвост. Чтобы не засветить братьев перед его фараонами, я не стал сразу выходить с вами на связь. Но я не терял времени даром — за эти две недели успел оформить лицензию на частную медицинскую практику и теперь могу даже пользовать богатых клиентов клиники сумасшедшего Осиры, предпочитающих сочетать его шарлатанство с достижениями европейской медицины.

— За русского гяура теперь в ответе японец Осира, а не ты... Не так ли, Азиатский тигр? — спросил его араб в бурнусе.

— Так, — насторожился тот. — Но почему это интересует тебя, брат Махмуд?

— Чтобы гяур не достался ЦРУ, он должен исчезнуть, — провел рукой по горлу араб в бурнусе. — Наш дорогой брат Али-хан настаивает на этом.

— Али-хан настаивает! — В черных глазах Юсуфа полыхнула ярость. — Запомните все: гяур принадлежит мне, а не ЦРУ и Али-хану с его грязной пакистанской разведкой.

— Разве гяур не был его товаром? — закипел араб в черных очках. — У нас принято уважать собственность братьев.

— Гяур — мой! — крикнул Юсуф и, молниеносным движением выхватив из-за пояса араба в бурнусе кривой кинжал, прижал лезвие к его горлу. — Не для того я полтора года вырывал его из когтей смерти, чтобы отдать на растерзание Али-хану!

— Опомнись, Азиатский тигр! — выпучил от страха глаза араб. — Али-хан наш брат...

— Брат?! — заклокотал Юсуф. — Жирная свинья втерлась к вам в доверие, чтобы его поганая ИСИ направляла разящие лезвия ваших кинжалов в нужную ей сторону. Глупцы, неужели вы этого не понимаете?

— Мы примем мнение Азиатского тигра к сведению, — отстраняя кинжал от своего горла, сухо сказал Махмуд. — Но как объяснить остальным братьям, зачем тебе гяур?

— Разве нам не нужны воины, брат Махмуд?

— Какой воин из человека без памяти? — удивился араб в темных очках.

— Старый самурай Осира уверяет, что люди, не помнящие прошлого, самые лучшие воины, — выкрикнул Юсуф. — Разве нам не пригодятся биороботы, не знающие страха и пощады к нашим врагам?

— Брат Юсуф, проведи нас по лабиринту твоих мыслей, — вежливо обратился к Юсуфу другой араб, не принимающий участия в разговоре.

— Рано, брат Энвер, — качнул тюрбаном Юсуф. — Пусть пока гяур постигает у старого Осиры самурайские науки, они ему очень пригодятся для исполнения наших планов.

— А если японский профессор сумеет вернуть ему память? — засомневался пожилой араб.

— Брат Энвер, — с раздражением бросил ему Юсуф. — Ты забыл, что я — врач. Амнезию такой тяжести вылечить еще никому не удавалось.

— Да свершится то, что должно свершиться! — вслед за пожилым арабом в один голос повторили все остальные арабы и вместе с ними Юсуф.

* * *

Москва.

17 июня 1990 года

Адъютант генерала Толмачева бросил сонный взгляд на вошедшего в приемную офицера и молча показал ему на дверь кабинета.

— Товарищ генерал-лейтенант, старший лейтенант Шальнов по вашему приказанию прибыл! — доложил в кабинете офицер генералу Толмачеву.

— Садись! — кивнул тот на стул. — Значит, выздоровел?

— Так точно, товарищ генерал-лейтенант.

— Но, говоришь, погоны старшего лейтенанта на плечи давят?

— Так точно, давят.

— Давай, старлей, начистоту — чем вызван твой рапорт о переводе в резерв?

— Личными мотивами, товарищ генерал-лейтенант.

— Поясни?

— Зачем, товарищ генерал-лейтенант? Изменить уже ничего нельзя.

— О чем ты, старлей?

— О наказании невиновных и награждении непричастных, товарищ генерал-лейтенант.

— Вот ты о чем! — вскинул брови генерал. — Считаешь, что, наградив подполковника Савелова Золотой Звездой Героя, правительство неправильно оценило его вклад в выполнение задания особой государственной важности?

— Я не даю оценок действиям начальства, товарищ генерал-лейтенант, и не имею ничего против награждения кап... виноват, подполковника Савелова.

— Тогда в чем дело, черт возьми?

— Не могу согласиться с уголовным делом, возбужденным по факту измены Родине майором Сарматовым. Мои показания полностью игнорируются военной прокуратурой.

— Все шагают не в ногу, а старлей Шальнов — в ногу! — крутанул желваками генерал. — Что молчишь?..

— Майор Сарматов учил нас, что генеральские кабинеты не предназначены для дискуссий.

— Хочешь уйти в отставку без дискуссий?

— Так точно!

— А ты в курсе, что майору Сарматову не нужны ничьи показания. В живых твой майор больше не значится!

* * *

— Я еще значусь, товарищ генерал-лейтенант!.. И я знаю, что в уголовном деле моего командира, светлой памяти майора Сарматова, все — неправда.

— Ишь ты!.. А гибель твоих товарищей по группе тоже неправда?

— Я недавно прочитал у одного писателя: есть медные пятаки многих правд, товарищ генерал-лейтенант, и есть одно — чистое золото правды...

— Философ, понимаешь, а не старший лейтенант! А знаешь ли, философ, сколько дерьма надо перелопатить, чтоб добраться до твоего чистого золота? Что наглотаешься его и вымажешься в нем, пока доберешься. Знаешь, а?..

— "Успокойся, смертный, и не требуй правды той, что не нужна тебе!" — выдавил кривую улыбку Шальнов. — Следую этому совету, товарищ генерал-лейтенант. Прошу подписать мой рапорт.

— Я ему про Фому, а он мне про Ерему! — усмехнулся генерал. — А скажи-ка, сокол ясный, на гражданке в милицию пойдешь служить, или в ресторанные вышибалы?

— Отец у меня — мастером на ЗИЛе, учеником автослесаря к нему пойду.

Генерал побарабанил пальцами по столу, потом достал из ящика папку.

— Подполковник Савелов в приемной, товарищ генерал, — сообщил по внутренней связи адъютант. — Он только что из Берлина и просит срочно принять его по важному делу.

— Зови, — пробасил генерал и протянул папку Шальнову. — Заполни в приемной, правдоискатель хренов.

— Что заполнить, товарищ генерал?

— Анкету установленного образца. Нарисуй там подробную автобиографию и все такое... Но о тех афганских гастролях ни-ни, упаси бог!.. Не пришло еще время, понимаешь.

— Для увольнения в резерв анкеты не требуется.

— А для направления на учебу в Академию КГБ СССР требуется.

— Но, товарищ генерал...

— "Но" отставить, а про «чистое золото правды» как-нибудь на досуге еще потолкуем, философ.

— Но я...

— Готовиться к приемным экзаменам, шагом марш!

— Есть готовиться к приемным экзаменам! — отчеканил Шальнов и, развернувшись, едва не наткнулся на вошедшего в кабинет подполковника Савелова.

— С возвращением в строй, Андрей! — протянул тот ему руку. — Не представляешь, как я рад тебя видеть в полном здравии...

И без очков было видно, что Савелов действительно рад их нечаянной встрече. Но Шальнов, будто не заметив его протянутой руки, холодно отчеканил: — Здравия желаю, товарищ подполковник! — и быстрым шагом вышел из генеральского кабинета.

— Зачем так, Андрей?! — крикнул ему в спину вспыхнувший Савелов, но Шальнов уже скрылся за дверью.

— Не бери в голову, Вадим, на каждый чих не накрестишься, — показал на стул генерал. — Какой-то мудозвон из военной прокуратуры познакомил его с некоторыми деталями по уголовному делу Сарматова, а порода казачья, вот и пошел вразнос сокол ясный. Рапорт об отставке, понимаешь ли, подал в знак протеста. Я этот его «протест» под сукно, а ему направление на учебу в Академию КГБ. Пусть в стольном граде двойню свою тетешкает, да на наших глазах ума-разума набирается.

Назад Дальше