– Буквально. Бессонов сказал: ты теперь вдова.
Глава сорок вторая
Бежали компактной группой: Хлебалов в центре, вокруг (насколько позволял ландшафт) массивные телохранители, бойцы из Кургана – замыкающие. Хрупали под ногами сучья, шуршала листва. Вел Хлебалов.
– Правее, – скомандовал он. – Вон к тем дубкам.
– Там болото! – подал голос один из курганских.
– Знаю!
Хлебалов, действительно, знал и любил эти места. Еще мальчишкой приезжал сюда с отцом стрелять уток. Потом, уже будучи первым секретарем никитского райкома, возил сюда партийных бонз: охота, банька, девушки из актива. Так закладывались основы будущей карьеры. Перестройка порушила всё. Все великие планы. Порвали великую державу, расхватали, поделили, подмяли под жопу, кто на чем сидел. Таким, как Руслан Медведев – жирные куски, таким, как Хлебалов – ошметки, требуха. Десять лет он бился за свое место под ширгородским солнышком. Ночей не спал, работал по двадцать часов в сутки, сам, своими руками, собрал свое «княжество»… И что теперь осталось? Пятеро бойцов (двоих он даже по именам не знает), несколько кредиток в бумажнике (российские счета, небось, уже заморожены), тайный, нигде не засвеченный и потому, скорее всего, уцелевший счет в Швейцарии… Попробуй сначала доберись до этой Швейцарии! Да и на хрен ему эта Швейцария сдалась! Никитский князь в изгнании – эта жизнь не для него. Пошли они в жопу, эти ихние цюрихи и баден-бадены! Лучше сразу пулю в башку! Нет, Хлебалов еще повоюет! Ноги-руки – на месте, сердце работает ровно: раз-два-левой-правой, отлично работает! И голова тоже работает! Нет, Хлебалова так просто не возьмешь! Он – волчара матерый! Главное сейчас – поспеть в Курган раньше московских. Забрать наличку, камешки, взять людей понадежнее, и через Филина – за кордон. А перед этим – взыскать кое-какие долги…
– Завтра я поеду в Курган, – сказал Алеша. – И я хотел бы, чтобы вы с Надей перебрались в сурьинский особняк. Здесь недостаточный уровень безопасности.
– И это он говорит мне! – засмеялся Уж. – Ты посмотри на него, Надюха! Этот хлопчик два месяца назад водил по доске мелком в своей английской бурсе, а сейчас он учит меня! А почему завтра, а не сегодня?
– У тебя неверные представления о том, как проходит обучение в Англии, – сказал Шелехов. – А завтра, потому что сегодня нас охраняют мои люди… То есть люди Андрея Игоревича, – поправился он, – но это не важно. А завтра вам придется полагаться на охранников Сурьина, которым я доверяю значительно меньше.
– Ладно, ладно, успокойся, – примирительно произнес Уж. – Завтра мы переедем, если сам господин Сурьин будет не против. Надя, как ты полагаешь, твой дядя не будет против?
– Что? – Надежда сидела на постели Ужа, расслабившись и полузакрыв глаза. Надо полагать, потому, что рука Ужа бродила под ее блузкой где-то в районе поясницы. Собственно руки Алеша не видел, но имел возможность наблюдать производимый ее блужданиями эффект. Вообще-то ему это казалось не очень приличным.
– Ты что-то сказал, Тима? – Надя очнулась, открыла глаза. Глаза у нее были очень красивые, пожалуй даже красивее, чем у Аленки. Но Аленка все равно лучше…
– Аленушка, сделай нам чаю, пожалуйста! – попросил Шелехов.
– Мне кофе! – тут же внес коррективу Уж.
– Не кофе, а морс! – быстро возразила Надя. – Доктор…
– Молчи, женщина! – Уж дернул ее за ухо. – Я знаю, что надо моему организму. Кофе и сто грамм коньяку!
– Тимка! Ты в своем уме? Ты же болен!
– Был бы здоров, пил бы водку, – заявил Уж. – Алена, знаешь, где коньяк стоит? И рюмки – там же. Надя, я тебе вопрос задал!
– Какой?
– Не будет ли возражать твой дядя, если мы к нему переедем?
– Да кто его спросит! – сердито сказала Надя. – А ты не будешь пить коньяк! – от возмущения у нее даже гривка на затылке встопорщилась.
– Вот! – Уж поднял палец. – Смотри, Леха, и учись! Прелести семейной жизни! Причем, эта маленькая фея – даже не моя жена, а чужая вдова.
– Так принести вам коньяк, Тимофей, или нет? – спросила Аленка.
– Неси, – сказал Алеша. – Там еще виски стоит, две бутылки. Одну ребятам отдай, другую нам принеси. Выпьем за упокой души Николая Григорьевича Хлебалова. Нехороший был человек, но все же человек…
…А перед этим взыскать долги.
Тропинка вилась через молодой лесок, в котором кое-где торчали черные обугленные стволы. Хлебалов помнил, как горел этот лес. Он тогда, как представитель администрации, командовал пожарниками и получил благодарность с занесением. Пожар потушили вовремя, сгорело гектаров сто, не больше.
Взыскать долги. «Москвича» Хлебалов не тронет. Этот – не враг, только солдат. Ему приказали грызть, он и грызет. Нищий оловянный солдатик, который дерется за чужое золото. Враги: Сурьин и Медведев. Оба кинули Хлебалова. Такое он не прощает. Сурьин уже получил, Медведева он тоже как-нибудь достанет. Но главный – это Лешка. Паршивец! Пригрел змееныша на своей груди! Этого – изловить, выпотрошить и раздавить, как червяка! – Хлебалов ощутил, как поднимается внутри черная волна ненависти. Если бы гаденыш тогда не сбежал… Кто-то его выпустил. Может, Венька… А может и Ефим, тишком, подговорил кого-то из охраны или обслуги шепнуть пару слов. Эх, не было тогда времени как следует разобраться…
– Николай Григорьевич! – Хлебалова догнал один из курганских. – Нас ведут.
– Куда ведут? – не понял Хлебалов, невольно сбившись с шага.
– За нами кто-то идет. – Боец понизил голос. – Уже полчаса. А может и больше.
– Кто?
– Не знаю. Может, федералы?
– Это вряд ли. Давно заметил? – спросил Хлебалов.
– С полчаса уже точно. Я…
Выстрел грохнул непонятно откуда. С криками взвились в воздух переполошенные птицы. Во лбу курганского бойца образовалось аккуратное отверстие, а сам он еще только начал опрокидываться назад, когда ближайший к Хлебалову телохранитель сбил хозяина с ног, подмял под себя, накрыв стокилограммовой тушей.
Аленка отправилась на кухню мыть посуду, и Алексей – за компанию.
Двое спецназовцев только что прикончили ужин. Один дремал, вытянув длинные ноги в расшнурованных ботинках, другой курил под вытяжкой.
Бутылка виски, нетронутая, стояла на подоконнике.
– Не нравится эта марка? – спросил Шелехов.
– Наоборот, – ответил спецназовец. – Мы его потом выпьем, в нерабочей обстановке. А вот от кофе я бы не отказался.
– В кофейнике еще горячий. Молоко, сливки – в холодильнике. Берите все, что пожелаете. А мы спать пойдем. Аленка, слышишь? Оставь ты эти чашки!
– Спать – это хорошо, – сказал спецназовец. И подмигнул.
…Выстрел грохнул непонятно откуда. С криками взвились в воздух переполошенные птицы.
Во лбу курганского бойца образовалось аккуратное отверстие, а сам он еще только начал опрокидываться назад, когда ближайший к Хлебалову телохранитель сбил хозяина с ног, подмял под себя, накрыв стокилограммовой тушей.
Двое остальных принялись бессмысленно палить по окружающим кустам, и только второй курганский никакой активности не проявил: присел за стволом ближайшего дубка и замер.
Телохранители опорожнили по рожку и унялись. Прикрывший хозяина поднялся. Хлебалов, отдуваясь, сел.
Убитый задумчиво глядел в зеленую листву. Уцелевший курганский наклонился, закрыл ему глаза. Потом взял подсумок и бумажник.
– Дай мне! – Хлебалов отобрал у него подсумок, поднял автомат убитого, перекинул через плечо ремень.
– Попали куда-нибудь? – спросил он телохранителей.
Те переглянулись. Один неуверенно покачал головой.
– А стреляли откуда?
– Да мы не видели…
– Вон с того дерева. – Курганский вытянул руку. – Стреляли из АКС.
– Так чего ж ты не стрелял? – набычился телохранитель.
– В кого? – Курганский боец презрительно скривил губы. – Он сразу соскользнул по той стороне ствола и ушел.
– Так догнал бы!
Курганский не удостоил его ответом, но, когда вопрос повторил Хлебалов, курганский пояснил:
– Там мог быть еще один снайпер. Нормальный вариант.
– Снайпер с автоматом? – усомнился Хлебалов.
– А какая разница – на такой дистанции. Что будем делать, Николай Григорьевич? Дальше пойдем или ночи ждать будем?
– А сам что посоветуешь?
– Ждать, – не задумываясь, ответил курганский. – Вон там позиция хорошая, отсидимся до сумерек, а потом…
– А потом сюда федералы нагрянут! – буркнул Хлебалов. – Пошли, мужики!
– Пошли, так пошли. – Курганский встал… Оглушительной трещоткой ударил автомат. Курганский сломался в коленях и с воплем повалился на землю. Хлебалов – тоже, но по собственной инициативе. Его телохранители опять принялись палить. На этот раз двое из них засекли место, откуда ударила очередь.
Курганский лежал на земле и выл. По крайней мере, четыре пули прошили его ноги. Из ран хлестала кровь…
– Ты такой красивый! – Аленка провела ладонями по щекам Алексея. – Такой мужественный…
Алеша не знал, что следует отвечать на такие слова. Поэтому он просто поцеловал ее еще раз и еще раз ощутил, как она тянется вверх, ему навстречу, прижимаясь сразу всем телом: бедрами, животом, грудью.
«Она – моя, – подумал он. – Только моя, совсем моя… Аленка…»
– Аленка… – прошептал он, оторвавшись от ее губ.
– Что?
– Я… Давай сядем. Что-то у меня голова кружится…
– У тебя?! – Она слегка отстранилась и вдруг звонко расхохоталась.
– Ты что?
– Ой! Я только что хотела сказать: у меня голова кружится!
Алеша тоже рассмеялся, отпустил ее. Девушка упала на диван, откинулась на спинку. Свет стоящей на ковре лампы падал снизу, освещая Аленкины колени и бедра и оставляя в тени лицо. Ноги были стройные, золотистые, немножко поцарапанные. Странно, почему раньше Алеше казалось, что у нее худые бедра?
– Они тебе нравятся? – спросила Аленка, вытягивая ноги.
– Пожалуй, – солидно ответил он.
– Пожалуй? Только и всего? Может, и я тебе нравлюсь «пожалуй»?
– Возможно. – Он шутил, и Аленка поняла. И запустила в него подушкой. Попала в вазу. Зазвенело разбитое стекло. Аленка ойкнула.
Дверь тут же распахнулась. Возникший в проеме спецназовец осуждающе покачал головой и вышел.
– Вот так и живем, – сказал Алеша, усаживаясь на диван и обнимая девушку. – Никакой личной жизни.
– Давай спать, – сказала Аленка. – Я, честно, устала ужасно!
Узкий полуторный диванчик, хрустящие чистые простыни, нежная чистая кожа, плотные шарики сосков, палец, медленно скользящий по ложбинке к крохотной дырочке пупка…
– Алешенька, милый… Ты прости меня, пожалуйста…
– За что, родная?
– Я… Я не могу сейчас, правда, не могу… Так устала… И все эти люди здесь… Ты столько сделал для меня… Но я…
– Глупая!
– Я, правда… Ну, если тебе очень нужно…
Алеша негромко засмеялся.
…Боец из Кургана корчился на земле и выл. По крайней мере, четыре пули прошили его ноги. Из ран хлестала кровь…
– Ремень! – простонал курганский. – Жгут!..
Один из телохранителей наклонился к нему:
– Сейчас будет тебе жгут! – Широкое лезвие полоснуло по горлу раненого. Телохранитель обтер нож травой.
– Нам его все равно не дотащить, – сказал он. – А я, кажись, подстрелил урода! Тит, поди проверь!
– Сам и проверяй! – буркнул телохранитель, которого звали Титом.
– И проверю, если ты ссышься! – пренебрежительно бросил первый и вразвалочку направился проверять. Автомат он, впрочем, держал наготове.
– Есть! – радостно заорал он, увидев торчащие из зарослей ботинки. Он перекинул автомат за спину и полез в кусты. – Есть!
– …На твоей жопе шерсть, свинья, – произнес прямо над ухом телохранителя голос с нерусским акцентом.
Телохранитель хрюкнул. Точно как свинья. И зарезали его как свинью: одним ударом, вогнав штык под лопатку.
Проделав это, убийца преспокойно уселся на землю и принялся обуваться, а с другой стороны тропы раздался насмешливый голос Бессонова:
– Здорово, Хлебалка! Узнал меня? Штаны постирать не надо? Могу показать, где ручеек?
Двое оставшихся телохранителей тут же выпустили по длинной очереди, на звук. С нулевым результатом.
– Эй, Хлебалка! – выкрикнул тот же голос, едва отгремели выстрелы. – Скажи своим: пусть патроны зря не тратят – нам они пригодятся.
– Чего тебе надо? – не выдержал Хлебалов.
– А угадай! – веселился Бессонов.
– Сколько ты хочешь?
– Не угадал! – Бессонов совсем развеселился. – Еще одна попытка!
Хлебалов молчал. Он присел за ствол потолще, искал глазами своего врага. Два его последних бойца делали то же самое. Но враг оставался невидим.
– А теперь слушаем правильный ответ! – провозгласил Бессонов. – Сегодня в семнадцать ноль-ноль был позорно загашен дешевый фуфлыжник по кличке Хлебалка! – Бессонов захохотал. – Только я вот еще не решил, как буду тебя гасить. Сразу – или чтоб помучился. Пацаны говорят: лучше, чтобы помучился. А сам ты что скажешь?
Вместо ответа Хлебалов полоснул очередью. Стрелял он неплохо, но в данном случае безрезультатно.
– Сказал же: береги патроны! – крикнул Бессонов. Он веселился. – А сейчас объявляется следующий раунд игры «Мочи уродов!».
Дудукнул автомат, и телохранитель Тит сполз на траву с размозженным затылком.
Второй успел обернуться. Этот боец двое суток потел, не снимая броника. Оказалось, зря. Пуля попала ему в лоб.
Нервы у Хлебалова не выдержали: он вскочил и принялся поливать из автомата, пока не опорожнился рожок.
И снова – издевательский хохот.
Тогда Хлебалов побежал. Он бежал очень быстро, ловко перепрыгивая через коряги и корни, с разбегу, как лось, проламывался через кустарник. На бегу он воткнул новый рожок, но никто не стрелял ему в спину. Ничей топот не раздавался за спиной. Хлебалов уже почти уверился, что удалось спастись, но тут что-то твердое вылетело сбоку, под ноги – и Хлебалов нырнул лицом в землю. Он успел выбросить руки, ударился скулой о приклад, перевернулся…
– Доброе утречко! – Прямо над ним, расставив ноги, стоял упитанный здоровяк с автоматом на плече.
Хлебалов дернулся, но бутса сорок третьего размера вышибла АКС из его пальцев. Хлебалов потянулся к кобуре, но другой ботинок, на пару размеров больше, придавил руку к земле. Бритоголовый громила скалился сверху.
– Я тебя предупреждал, что ты мне ответишь? – Бессонов появился из-за деревьев. – Предупреждал! А ты, небось, не верил?
– Вот гляди, Хлебалка, это Монах! – Бессонов кивнул на упитанного здоровяка. – Ты его когда-то из дому выгнал.
– Не помню такого! – буркнул Хлебалов.
– Конечно, не помнишь. Где уж тебе помнить такие мелочи. Ты ведь не его одного дома лишил, там таких человек триста жило, а теперь твой автосалон стоит.
– Так ты про тот говняный барак… – удивился Хлебалов.
– Кому говняный барак, а кому – единственная крыша над головой, – сказал Бессонов. – Выгнал ты людей на улицу, но не повезло тебе: один из них вырос и пришел вот с тебя спросить.
– Я ему квартиру куплю! – сказал Хлебалов. – Базара нет.
– Базара нет, говоришь? – Бессонов усмехнулся. – Где это вы таких слов нахватались, товарищ первый секретарь? Ну что, Монах, примешь от господина Хлебалова квартиру в компенсацию?
– А мамку мою он из общей могилы тоже вынет? – мрачно осведомился Монах.
– А вот еще одна твоя ошибка, товарищ Хлебалов, – сказал Бессонов, показав на Салавата. – Батя его простой мясник был, барашков резал, шашлык-машлык… А ты, товарищ Хлебалов, его в тюрьму посадил. За что?
– Значит, было за что, – проворчал Хлебалов. Очень трудно сохранять достоинство, когда лежишь на земле, придавленный, как лягушка перед препарированием, но Хлебалов как-то ухитрялся. Привычка, должно быть.
– Погоди, дорогой, я еще не закончил, – остановил Бессонов Салавата, вознамерившегося сравнить прочность каблука и хлебаловской физиономии. – А вот еще один мой друг… – Бессонов кивнул на худощавого совершенно седого мужчину, стоявшего в стороне. – Решил человек покончить с тяжелым прошлым, бизнесом заняться. А ты у него бизнес отнял. Мало тебе своих денег? Змея ты, Хлебалов! Сколько ты людям гадостей сделал! Оружие, опять же, врагам России продавал.