Заговор генералов - Фридрих Незнанский 26 стр.


– Назвал убийства бессмысленными и идиотскими.

– Значит, уже не из паханов. Не их словарь. На военного, говоришь, не очень похож?

– Интонации есть, но скорее – самодовольство, чем бахвальство.

– Ага. Сидит, понимаешь, мужик перед супермонитором и ведет посреди ночи беседы на тему, как честному «важняку» не влезть в дерьмо, поскольку некоторые силы имеют на него, этого честнягу, определенные виды. Так примерно?

– Не примерно, а точно, – вздохнул Турецкий.

– Ну а раз так, то и искать нечего. Это наши соседи, Саня. А среди них ищи того, кто знает, чем ты занимался в Гармише. Еще есть ко мне вопросы?

– Только один.

– Ты делаешь успехи. Давай.

– Поскольку ты, в отличие от меня, читаешь газеты, напомни, когда произошла эта история со снятием Коновалова?

– Не беспокойся, ты был уже в Гармише. А что, у Кости нет повода позвонить ему?

– Надо найти, – засмеялся Турецкий. – Кажется, горячо, Славка. Я всегда утверждал, что хороший обед идет тебе на пользу.

– Ну, если быть справедливым до конца, то скорее – тебе самому. Поэтому – твой ход.

Грязнов вытер салфеткой рот, поднялся, предлагая жестом другу произвести расчет с официантом, легонько помахал согнутой ладонью и добавил:

– Встретимся у выхода. Зайду к директору на пару слов.

Турецкому пришлось ожидать его недолго. Славка вышел, закуривая и довольно потирая ладони.

– Вот видишь, поскольку тебя на месте не оказалось, мои архаровцы отправились за Воробьем-Воробушком и привезут его не к тебе, а ко мне, на Петровку. Со мной пойдешь или предоставишь удовольствие другу?

– Раз это для тебя удовольствие, то с наслаждением. Только одна просьба, Слава, одновременно запиши на пленку, а Артюша пусть оформит ему подписку о невыезде.

Грязнов озадаченно уставился на Турецкого:

– А задержать разве не целесообразнее?

– Нет. Но обыск у него дома провести надо, хотя нам там ничего не светит. И – под подписку. Пусть удирает, если хочет и не боится.

– Неужели ты думаешь?…

– Ага, как ты любишь говорить. Правда, я еще не решил: стоит ему говорить, что у нас надежнее? В смысле, расшифровывать обещание «доброжелателя» доставить виновных в самом лучшем виде. То есть в готовом для идентификации виде.

– А это не круто, Саня? – с сомнением проговорил Грязнов.

– Он рискует меньше нашего: если чист, какие претензии?

– Ну да, а в противном случае…

– Предоставим дело судмедэксперту Градусу.

– Так, может, ты все-таки?…

– Нет, Славка, занимайтесь сами, у меня тоже забот хватает. Там небось уже все телефоны разнесли. Нам время потянуть надо, вид сделать, что мы раздумываем, как принять совет «доброжелателя», ну а следствие, если его еще можно назвать таковым, течет себе понемногу, но вяло и неохотно. И скоро, вероятно, окончательно заглохнет. Парочка таких намеков, и, глядишь, снова позвонит «доброжелатель».

– Ты с Костей еще не говорил на эту тему?

– Когда же? Минуты свободной не было… И еще просьба, Слава. Денис, я слышал, вернулся? Пусть его ребята заберут мою «семерку» и хорошенько ее прокачают. На предмет лишних деталей. А то уже стало надоедать.

– За это не беспокойся, сделают. Ну, я пошел. Звони…

Капитан милиции Ивасютин Андрей Гаврилович проводил воспитательную работу со старшим лейтенантом Тимохиным.

– Слушай, Витя, ты с этим, будь он проклят, покойником, хоть о них плохо не говорят, всем нам такого леща подкинул, что… словом, я тебе не завидую. Погоди, не рыпайся, выслушай! Полковник обещал шкуру с тебя спустить. Еле уговорил его разрешить провести с тобой беседу и прийти к общему знаменателю, понял?

Тимохин как-то неопределенно кивнул, пожав плечами.

– Слушай дальше. Вот именно из-за этого твоего, – Ивасютин скопировал тимохинское движение плечами, – полковнику влил сам заместитель министра с такой силой, что, окажись ты не в отгуле, мы бы все тебя искали понимаешь где? Можешь не отвечать, поскольку, я знаю, ты совсем не дурак. Указывать тебе на просчеты не вижу смысла, ты в милиции не новичок. И обязан был не ждать, а сразу, вместе с теми, кто его доставил к нам, двигать дальше, не вешая на наш отдел жмуров.

– Так ведь… – встрял Тимохин, но начальник угро резко перебил его.

– Дай Бог, чтоб твои сомнения кончились для полковника только нервами, а не выводами по службе. Потому что… ну, ты и сам должен понимать… Когда с горы катится лавина, хуже всего тем, кто внизу. Будем надеяться, что обойдется. Вон и меня в группу к «важняку» включили, значит, чем смогу, помогу нашим из дерьма выкарабкаться. Куда мы по твоей милости попали.

– Да я ж… – совсем понурился Тимохин.

– Вот именно, пока ты раздумывал, тот Комаров, считай, дуба и дал. Как там у них записано, знаешь? По причине непрофессиональных действий, проявленных дежурным, и так далее. Тебе очень нужна такая формулировочка? Подумай. А нам всем? Вот и делай выводы…

Тимохин, казалось, вообще уже ничего не мог понять: какие он должен делать выводы? Почему? В чем его обвиняют – анализа не сделал на содержание алкоголя? Так то ж и дураку видно было…

Но Ивасютин настаивал на своем.

– Ты должен все осознать, отразить в рапорте на имя полковника свое полное раскаяние. А мы тебе укажем в приказе. Со всеми вытекающими, понял? А через пару неделек компенсируем, так сказать, моральный и материальный ущерб. Не бойся, внакладе не останешься. Поэтому бери бумагу и начинай сочинять, как ты оказался не прав. В приказе распишешься сегодня же. И уходи болеть. У тебя уже несколько дней высокая температура. Грипп, понимаешь, по Москве гуляет. Может, оттого ты и опростоволосился, что котелок не варил. Понял меня? Бюллетень организуй, чтоб документ был оправдательный. В общем, учить тебя, что ли?

Старший лейтенант милиции Виктор Тимохин посмотрел на старшего товарища, явно желающего ему добра, подумал немного и, придвинув к себе лист белой бумаги, написал сверху справа: «Начальнику ОВД „Сокольники“ полковнику Валуеву…»

Ивасютин поднялся, похлопал Тимохина по плечу и подмигнул ободряюще:

– Напишешь, занесешь ко мне, я лично передам полковнику, – и, нагнувшись к уху старшего лейтенанта, негромко добавил: – Одно дело, когда сам себя колотишь в грудь, и совсем другое, если это делает начальство. Поэтому не стесняйся. А я сейчас схожу к полковнику и доложу, что ты все осознал. Не подведи меня.

– Спасибо, Андрей Гаврилович, – искренне сказал Тимохин. И, окончательно теперь решив, что доказывать свою правоту нет никакого смысла, стал думать, как поточнее сформулировать мысль, высказанную капитаном. Да и вообще, начальству всегда видней…

Пока старший лейтенант Тимохин сочинял по указанию начальства покаянное объяснение тому, в чем он никакой своей вины не видел, Ивасютин, будучи в угрозыске вовсе не новичком, предпринял некоторые действия. По его мнению, они могли бы затруднить расследование убийства Комарова, то есть дела, в котором все концы и без того были утоплены. Он исходил из того, что «важняк» наверняка потребует от него, Ивасютина, большего служебного рвения, нежели просто соображений на общие темы и равных им советов. И тут прохладцей не отделаешься, да и «заряжать» этот Турецкий умеет, как никто другой. Особенно, рассказывали очевидцы, когда он действует в паре со своим дружком, нынешним врио начальника МУРа Грязновым.

Кстати, совсем нелишне заиметь и собственное мнение по поводу странного убийства того пьянчуги-санитара, которым с утра уже занимались коллеги, пока их шеф то совещался в верхах, то вояжировал по городу. Но после краткой беседы с полковником Ивасютин успел расспросить своего сыщика, бегавшего в больницу в связи с заявлением главного врача, и сразу решил, что дело это новое надо квалифицировать как бытовое, как несчастный случай, связанный с пьянством. Хотя из собственного опыта понимал: все не так просто, как кажется, и связь с предыдущим делом просматривается прямая. Но теперь уже не в его, Ивасютина, положении следует делать, а пуще того, убеждать руководство в своих выводах. Пусть все течет, как течет, а он, начальник отдела угрозыска ОВД, просто вынужден большую часть своих служебных дел переложить на плечи подчиненных. Таков приказ.

В главный корпус он не стал заходить, ему там нечего было делать. А в морге сунул под нос старухе санитарке свое удостоверение и небрежно бросил:

– Из милиции. Ну, чего у вас тут случилось опять?

Старуха, которой с утра пораньше уже успели надоесть со своими проблемами многочисленные посетители, лишь сердито отмахнулась от нового и взялась за швабру – стала мыть каменный пол в траурном зале.

– Слышь-ка, мать, – не отставал Ивасютин, – а что у вас с этим-то, санитаром, случилось?

– Чего, чего… – бурчала себе под нос старуха, ожесточенно двигая шваброй. – В ящике лежит… Куды сам совал покойничков… Эй! – вскинулась вдруг, решив, вероятно, что новый посетитель сейчас полезет в холодильник. – Нельзя без разрешения! Отойди, говорю! Выдь оттедова!

– Да не нужен мне твой покойник! Одежду вы где складываете?

– Какую одежу?

– Их одежду! – Ивасютин выругался про себя. – Они ж тут голые. А где одежда, в которой их доставили?

– У кого одежа, а у кого тряпки, – снова забурчала старуха. – Вона в мешках, в угле гляди…

В углу валялось несколько целлофановых пакетов, набитых одеждой. Сверху, на картонных бирках, написаны номера и фамилии.

– Как фамилия твоего санитара? – крикнул Ивасютин.

– Кошкин он…

Капитан нашел и отложил его мешок в сторону. А Комаров был доставлен как неизвестный. Но одежду его после опознания проверяли: серая куртка с подстежкой, такого же цвета брюки и сине-белая байковая ковбойка. А вот и этот мешок. И запах из него, словно из выгребной ямы. Ивасютина не интересовало содержимое карманов покойного Комарова, он знал другое: поскольку нет трупа, не должно быть и одежды. Поэтому он обеими коленками надавил на мешок, закрутил его в сверток, и, когда тот принял более-менее подходящие размеры, сунул его под полу своей дубленки.

Проходя мимо уборщицы, прикрикнул на нее:

– Ты смотри у меня, бабка! Чтоб одежда не пропала! Она сейчас как вещественное доказательство, поняла?

Та лишь отмахнулась от назойливого милиционера.

А Ивасютин, выйдя из больничного двора, пересек Стромынку и вошел во внутренний дворик Дворца культуры. Там огляделся, возле мусорных бачков вышвырнул на землю содержимое мешка, на всякий случай обшарил пустые карманы брюк и куртки. Рубашку, майку, трусы и брюки кинул в бачок и палкой присыпал сверху мусором. А куртку пожалел: хорошая еще. Ее он свернул и оставил у бачка: какой-нибудь бомж найдет – спасибо скажет.

Дело было сделано, последние следы Комарова стерты. Капитан вернулся на работу, где Тимохин все еще раздумывал над странным своим объяснением.

Начальник оперативно-розыскного отдела МУРа майор Владимир Яковлев чувствовал себя хозяином положения. Роскошный полицейский «форд», который ему выдал для проведения операции Грязнов, радовал душу. Шли по осевой, распугивая даже «крутых» требовательным сигналом сирены. Вот так бы всегда, а то гоняешь по столице на «жигуленке» или «уазике», и хрен кто тебе когда-нибудь дорогу уступит… На ходу, словно играючи, связался с начальником Можайского уголовного розыска, уточнил, какие действия произведены. Тот доложил, что в Бараново отправился оперуполномоченный Оленев, который должен был в Борисове, что в пяти минутах езды от Баранова, захватить парочку верных ребят. Просто для страховки. Затем попросил перезвонить ровно через десять минут, пока он уточнит обстановку.

Начальник тут же связался с машиной Оленева. Сержант-водитель ответил, что опер в данный момент находится на веранде у Криворучко, где идет оживленная беседа. И с ними двое борисовских, которые приехали на Протву бредешок закинуть. Вот об том небось и ведут разговор.

Начальник попросил подозвать Оленева, и сержант, выбравшись из машины, громко крикнул:

– Товарищ лейтенант, тут вас требуется!

– Оперуполномоченный Оленев слушает, – полминуты спустя сказал в трубку опер. И тут же поправился: – Слушаю, Иван Павлович.

– Ты не ори громко-то. Там у тебя как, все в порядке? Подозрений не вызываешь?

– Не-ет, – протянул Оленев. – А что?

– Скоро подъедут к тебе. Так ты того, смотри, чтоб обошлось без шума. Мало ли какая моча этому Криворучко в башку вдарит! Ты поэтому гляди и замечай, если чего. Понял?

– Так точно, понял.

– Ты не сообщай, что я звонил. Твои, мол, домашние тебя потеряли. А то спугнешь, чего ради. Понял? Ну давай, Оленев.

И когда через положенное время снова раздался звонок в кабинете начальника, он доложил, что в деревне полный порядок и мирная тишина. Никаких подозрений прибытие наряда не вызвало. Рассуждают о рыбалке. От Борисова, это большое село, до Баранова совсем рядом. Там, как ехать по дороге, над Протвой три избы стоят, средняя и есть принадлежащая родне Криворучко. Возле ворот «УАЗ» стоит милицейский, как ориентир. А по другую сторону дороги, ближе к лесу, еще два десятка дворов располагаются. Они тоже считаются как бы деревней Бараново, но туда ехать не надо. В общем, все очень подробно и понятно объяснил Яковлеву начальник можайского угро. Они там все, понял Володя, мужики обстоятельные и неторопливые. Есть же края в России, где еще могут не торопиться!…

Не доезжая Можайска, свернули налево и с ходу проскочили Борисово. Оставалось несколько минут. Яковлев обернулся к сидящим на заднем сиденье двоим парням в камуфляжной форме. На коленях у них лежали «калаши» с укороченными стволами, десантный вариант.

– Вы меня, ребятки, вон в той ложбинке выпустите, я эти двести метров пешочком пройдусь, а вы, как услышите сигнал «уазика», сразу подкатывайте, ясненько? Ну тогда тормозни, Парфеныч.

Яковлев хлопнул по плечу шофера, достал из-под мышки пистолет Макарова, поставил его на боевой взвод и сунул обратно в подмышечную кобуру.

– Привет, я пошел.

Одинокий путник на дороге, в плаще и кепке, не должен был вызвать подозрения. Дома были фактически рядом. Небыстрым, размеренным шагом Яковлев дошел до милицейского «УАЗа», достал пачку сигарет и прикурил у шофера через открытое ветровое стекло. Одновременно, чтоб у того не возникло подозрений, показал служебное удостоверение.

– Ну, пока без эксцессов?

– Спокойно, – пожал плечами водитель.

– Следи за мной. Как махну кепкой, дай продолжительный сигнал. Мои ребятки там, в низинке. Мы его тихо возьмем.

Яковлев повернулся и пошел во двор. Приближаясь к веранде, где вовсю дымили мужики, громко позвал:

– С хозяином могу поговорить?

Сидевший в глубине веранды привстал, поглядел, кто зовет, и, не узнав, пошел навстречу. Вышел на крыльцо и недружелюбно сказал:

– Ну, я буду хозяин. А чего надо?

«Крепенький паренек, – подумал Володя, окинув взглядом ладную фигуру сержанта, в личном деле которого было упомянуто Приднестровье, где он проходил воинскую службу, – с таким один на один и не справишься…»

– Я хотел поинтересоваться, как насчет картошки купить. Почем продаете?

– Не продаем, – невежливо отрезал Криворучко и повернулся спиной к прохожему.

Яковлев снял кепку и взмахнул ею. Сейчас же загудел клаксон «УАЗа». Криворучко резко обернулся на звук и увидел наставленный ему в живот «макаров». Лицо его окаменело, потом он как бы попытался улыбнуться, свести непонятное дело к шутке, розыгрышу:

– Да ты че, мужик?! Ну надо тебе картохи, продам, так и быть. Че ты пушкой-то машешь? – Но, услышав шевеление за спиной, быстро обернулся и замер: Оленев стоял сзади и держал его на мушке своего пистолета.

– Руки, – спокойно сказал Яковлев. – Руки, говорю, подними, сержант. Вот так, а теперь кругом и шагай в дом, разговор к тебе серьезный имеется, Сергей Криворучко.

Медленно поворачиваясь, Криворучко успел увидеть подлетевший к воротам бело-синий «форд» и выскочивших из него двоих спецназовцев. Тухлое дело, от этих живым не уйдешь…

Оленев пистолетом показал Сергею на стул.

– Что ж ты, Захар, – зло выцедил сержант, – я к тебе как к человеку, а ты…

– А если на тебе, Серый, нет греха, чего боишься? Спросим и уедем.

Назад Дальше