Подобное предположение Пирогову-младшему совершенно не понравилось, он мгновенно насупился и начал недобро коситься на Риту. Рта он больше не раскрыл, и ей пришлось брать инициативу в свои руки:
– Нужен нам Кораблев позарез, теть Маш! Помогите, а! Обещал позвонить, а все нет его. Может, что случилось… – Рита смотрела на женщину умоляюще, и та сдалась без лишних уговоров.
– Входите, а то я с вами все мясо провороню. – Она посторонилась, впуская их к себе, и забубнила, запирая дверь: – Эдька, стервец, у меня три сотни занял, перед тем как уехать. А пару дней назад я уже спать собралась, подошла к окну. Глянула, идет, голубчик! Идет, как ни в чем не бывало. Я, не будь дурой, выбегаю в подъезд… Сюда, сюда, проходите.
Комната Марьи по чистоте легко могла соперничать с операционной. Вещей и мебели немного, но ни на них, ни на полу, застеленном добротным старым ковром, ни единой соринки или следа пыли. Рита без опасений села на диван и облокотилась на старомодный валик, затянутый чехлом зеленого бархата. Серега остался стоять у входа в комнату и смотрел на Риту теперь зло и нетерпеливо. Может, вопросы какие появились или новые подозрения, вызванные предположениями Марьи, пойди разберись. Рита решила пока не обращать внимания на его дурное настроение, а сразу приступила к допросу:
– Вы вышли из квартиры, и что было дальше? Что сказал вам Кораблев?
– А ничего! Поулыбался, поздоровался. Правда, чудно как-то. Раньше-то бывало: здрассте, тетя Маруся. Это он меня так из вредности своей называл. Я с детства не терплю этой самой Маруси, а Эдька всегда меня так называл. А тут: добрый вечер! Скажите пожалуйста, какие церемонии на сон грядущий!
Это был не он! Сразу сообразила Рита. Это был тот самый человек, что поселился в квартире Пироговых и с которым она так необдуманно провела ту самую роковую ночь, когда погибла Зиночка.
– Я ему говорю: Эдька, когда долг вернешь?
– А он?
– А он молча достал новый бумажник… – Тут Марья замялась, будто вспоминая, потом поправилась: – Может, и не новый, но не такой, что у него раньше был. Тот, который раньше-то у Эдьки был, я помню. Черный такой, весь потрепанный. А этот пухлый, полон деньжищ. Вот таких денег у Эдьки никогда не бывало. Достал пятьсот рублей и спрашивает: хватит. Ну, а я говорю, ты мне триста был должен, но сдачи у меня нет. Нужно разменять. А он: не нужно, это проценты. И пошел к себе. Чудной он был. Изменился как-то. И к Таньке не зашел. Изменился…
– А Таня – это… – Рите изо всех сил хотелось быть деликатнее, мягче, но, обретя почву под ногами, она уже вовсе не печалилась Серегиной реакции, она принялась забрасывать Марью вопросами: – Это его невеста, жена, подруга? Как вы узнали, что он не был у нее? Она вам сама рассказала или Кораблев как-то намекнул, что не пойдет к ней? Сколько времени он пробыл дома? Когда он уехал? Вы видели, как он уезжал.
– Э-э, милая. Как тебя разобрало-то! – Марья озадаченно прищелкнула языком и, кивнув в ее сторону, обратилась уже к Сереге: – Видать, насолил ей Эдька! Сильно насолил! Вопросами почище милиционера сыпет.
– Какого милиционера?! – снова не удержалась Рита от вопроса.
– Был тут сегодня с самого утра. Все расспрашивал, что да как? – Марья брезгливо поморщилась. – Неприятный какой-то, все с ухмылочками да с причитаниями. Не понравился он мне. Кстати, про вас спрашивал.
– Про меня?!
Рита мысленно ахнула: Милевин ее опередил. Неспроста высадил ее, не завозя во двор. Помчался наверняка в паспортный стол или в ЖЭК, где Кораблева прописывали. А потом…
– А что он про нее спрашивал? – вставил ворчливо Серега.
– Да ничего особо. Просто говорит: не крутилась ли тут во дворе рыженькая такая, смазливенькая. А я говорю, не было. А кого, говорю, надо-то, Кораблева или рыженькую? А он засмеялся так неприятно, и говорит: обоих. Во как! Вы че с Эдькой-то натворили?
– Ничего мы не натворили, – опечалилась Рита, то, что она натворила, никакого отношения к Кораблеву не имело, к настоящему Кораблеву, во всяком случае. – Мне просто нужно знать, где он сейчас. Может быть… Может быть, Татьяна знает, она ему кто?
– Ты, девонька, не ревнуй, – поспешила успокоить ее Марья, спохватившись, убежала в кухню и принялась греметь там сковородкой и противнями, громко выкрикивая уже оттуда: – Танька ему эта и подружка школьная, и кем-то вроде сестры была, и другом, и собутыльником одно время. Вместе за одной партой сидели, вместе в кино бегали, из кафе их наш участковый не раз выволакивал за уши. Она одно время даже замуж за него собиралась, только он не взял ее.
– Почему? – выпалили одновременно Рита с Пироговым.
– Не того поля ягода Танька, чтобы Эдька на ней женился. – Марья вернулась из кухни с раскрасневшимся лицом, в одной руке она несла целое блюдо пирожков, другой прижимала к себе запотевшую бутылку молока. – На вот, девонька, закуси. А то на тебя смотреть страшно, какая ты зеленая. Неужели и правда Эдькина работа?..
Пирожки дышали ароматом малиновой и абрикосовой начинок и просто таяли во рту. Рита съела целых три штуки и выпила пару чашек молока. Серега от угощения наотрез отказался, надо полагать, выражая подобным образом своеобразный протест против назойливого сватовства пожилой женщины.
Они еще какое-то время посидели, выслушав подробный отчет о детстве, отрочестве и юности шалопая Кораблева, потом засобирались. Адресом Эдькиной подружки Марья их снабдила напоследок, подробно рассказав, где и как нужно свернуть, чтобы отыскать пивной ларек, где Танька добросовестно обсчитывала местных пьянчужек.
Ларек отыскался в паре кварталов от дома Кораблева. Шикарный крытый павильон, в котором в настоящий момент обретался всего один посетитель, уже знакомый им Васька из соседней с Кораблевым квартиры.
– О! А я че говорил?! – завопил тот, тыча пальцем в сторону приближающейся парочки, а другой рукой хватая высокую продавщицу за рукав форменного халата. – Я же тебе говорил, что эта сволочь их щас сюда направит! Глянь, Танька, идут, идут…
Худощавая высокая женщина выпрямилась над столом, который вытирала мокрой тряпкой, и, сунув руки в карманы халата, посмотрела в сторону, куда указывал грязный ноготь непутевого Васьки.
Если верить словам Марьи, Татьяна училась в одном классе с Кораблевым, была его подругой и одногодком соответственно. Но выглядела так, что легко могла сойти если не за его мать, то за старшую сестру точно. Причем старшую намного. Коротко стриженные черные волосы мылись, вероятно, неделю назад и торчали в разные стороны неряшливыми клоками. Халат был в пятнах, что плохо вязалось с аккуратным интерьером павильона. В довершение ко всему Татьяна имела весьма непривлекательное выражение лица – выражение угрюмого недовольства и неприязненного отношения ко всему, на что смотрела. В настоящий момент неприязненно она взирала на Серегу Пирогова и Маргариту Жукову, несмело переступающих порог пивного павильона.
– Добрый день. – Серега лучезарно улыбнулся хмурой Татьяне. – Пива можно?
– Какого? С чем? – Из кармана мгновенно был выужен засаленный блокнотик и огрызок карандаша. – И сколько?
Серега заказал пол-литра «Балтики», пачку фисташек и присел к столу, уже облюбованному Ритой. Татьяна скрылась за прилавком, вскоре вернулась, с грохотом обрушила на стол сделанный Пироговым заказ и, подбоченясь, с плохо скрытой неприязнью спросила:
– Ну, и чего вам от Эдика нужно? Говорят, всех соседей переполошили с утра. Сначала мент какой-то смазанный все вынюхивал, теперь вы. Так что нужно-то?
– Мне?! – Серега округлил глаза над краем пивного бокала и тут же поспешил замотать головой: – Мне он тысячу лет без надобности, девушка! Все, что я посмел сделать, так это продать ему свою квартиру. А он вместо того, чтобы жить там, как все нормальные люди, начал пакости творить.
– То есть?! – Из глаз Татьяны впервые за все время исчезло неприязненное выражение, уступив место тревожной озабоченности. – Какие пакости?
– Для начала попытался соблазнить мою девушку. – Серега сделал широкий жест в сторону насупившейся Маргариты. – Потом принялся соблазнять другую, тоже, кстати, соседку. В результате вторую находят мертвой в подъезде. А первую… – последовал выразительный взгляд опять-таки в сторону Жуковой. – А первую стараются обвинить в убийстве второй! Как вам такая история, девушка? Вас, кстати, Таней зовут?
– Уж не знаю, кстати ли? – хмыкнула она, заметно потеплев в адрес Пирогова. – Но зовут Татьяной…
Она обернулась на Ваську-соседа и погрозила ему кулаком.
– А я-то че?! – завопило тщедушное создание, успевшее переодеться в огромных размеров куртку-плащовку и жадно считающее теперь каждый сделанный Пироговым глоток. – Он мне назвался братом, а это, говорит, баба моя! Как мне сказали, так и я тебе!.. Опять я виноватый!
– Ага, брат! – фыркнула Татьяна. – Я всю родню Эдькину знаю, как свои пять пальцев… Значит, говоришь, соблазнить пытался… Убийство… Ну, а что же девушка-то твоя молчит? Ишь ты, рыженькая… Прямо как Сонька Эдькина была… Только она его на богатого жениха променяла, Эдьку-то. Он и… Да и ладно, старая это история…
Татьяна вернулась за прилавок, выложила на него толстую общую тетрадь и принялась что-то подсчитывать, бодро щелкая калькулятором. Разговор она сочла оконченным. Сосед Василий, пометавшись между прилавком и столиком, за которым в молчаливом раздумье восседали Серега с Ритой, незаметно растворился за дверью.
– Мы сейчас закроемся на санитарный час, – не обращаясь ни к кому конкретно, оповестила Татьяна и зазвенела посудой. – У вас ровно десять минут.
Серега неторопливо допивал пиво и сосредоточенно шелушил фисташки. Судя по внешнему виду, его все устраивало, и предпринимать он больше ничего не собирался. Рита разнервничалась.
– Татьяна, – позвала она громко, когда отведенный им временной отрезок начал истекать. – Вы должны нам помочь!
– Да? С какой стати? – Та подняла от прилавка недобрые серые глаза. – Чтобы с вас сняли подозрения, а начали подозревать Эдьку? Так, что ли?
– Нет, не так. Это совсем не ваш Эдик… Это кто-то другой. И этот «кто-то» на днях был в вашем городе и отдавал долг из другого бумажника!.. – Ритины доводы были нелепы и смешны, но она все равно продолжала выкрикивать их, пытаясь перетянуть Татьяну на свою сторону. – Мы должны с вами, Таня, вместе помочь ему, понимаете! Вот скажите, Кораблев на какой руке обычно носил часы?
– Эдька? Ну, на правой, и что с того? – Взгляд ее снова поменялся, сделавшись задумчивым.
– А то, что человек, который поселился в квартире напротив моей, носил часы на левой. Вот! И Николаша заметил эту особенность, когда мы были у него на даче с Кораблевым. Он говорил, что Эдька никогда не менял своих привычек, – выпалила Рита на одном дыхании и умолкла, ожидая реакции Татьяны.
– Не менял, – эхом откликнулась она и, выйдя из-за прилавка, подсела к ним. – Он левшой был, левшой и оставался. И часы всегда носил на правой руке. Ему так было удобнее. И никогда, ни при каких обстоятельствах не надевал их на левую. Лучше в кармане понесет… И кто же тогда тот человек?
– Я не знаю! Погибшая девушка называла его Романом.
Рита не могла скрыть разочарования. Она из последних сил надеялась на то, что Татьяне было хоть что-то известно. Но та, несколько раз повторив чуждое ей имя, отрицательно покачала головой.
– Не знаю никакого Романа. Родственников у него с таким именем не было. Друзей и сокурсников тоже. Правда, тут недавно…
– А может, вы чего-то не знали? Может, он скрыл что-то от вас? – не дала ей договорить Рита.
– Нет! – Татьяна снова покачала годовой. – Я все про него знала. Все! Я была своеобразным архивом для него. Архивом его прошлого, части его настоящего, его настроения, его вкусов. Я все буквально коллекционировала. Все! До какой-то поры…
– Тогда вам тем более должно быть известно, куда он подевался! Может, этот самозванец его убил или… – возмутился вдруг Пирогов. Бесполезность их поездки была очевидной, ему хотелось побыстрее убраться из этого павильона, из этого города и из всего того, что называется частным расследованием.
– Нет. Он жив, – с полным основанием заявила Татьяна и, порыскав в кармане, достала оттуда свернутый до размеров почтовой марки листок бумаги. – Он звонил мне на этой неделе вот с этого телефона. У меня аппарат с определителем, я взяла и записала. Зачем, сама не знаю. Он уехал, оставил меня… Ладно, это вас совершенно не касается.
Серега, перехватив у Риты инициативу, развернул бумагу и принялся рассматривать накорябанные Татьяной цифры.
– Это какой же город? – потыкал он пальцем в четыре цифры, записанные перед номером.
– Это?.. – Татьяна невесело ухмыльнулась. – Это, господа мои хорошие, очень далеко! Это за Уралом! Я сверялась со справочником. И даже точное название города теперь знаю. И я звонила туда, но мне никто не ответил. Потом позвонила в справочную и спросила, кому именно принадлежит этот номер.
– И кому?! – снова одновременно выпалили Серега и Рита, наклонившись через стол.
– Баловневу Роману Ивановичу. Как вам такой расклад, а? Уж не о том ли Романе речь? – Татьяна потянулась к растерзанной пачке с фисташками и, подхватив несколько штук, принялась перекатывать их на ладони. – Кто такой Баловнев? Откуда он взялся? Что там делает Эдька? Может, он вынужден жить там под другим именем? И та девушка, что называла его Романом, знала его под этим именем? Ничего не понимаю!
– А больше вы ему не перезванивали? – нарушила Рита молчание, повисшее над столом минут на пять.
– Перезванивала! Трубку взяла какая-то старая грымза и, когда я пригласила к телефону Кораблева, послала меня куда подальше, попросив не надоедать приличным людям. Но… Но Эдька же звонил оттуда! Именно оттуда!.. – Унылые глаза Татьяны неопределенного тускло-серого оттенка наполнились вдруг слезами. – Он был краток. Как дела, говорит. Скучаю, потом еще добавил. А голос был такой… Такой усталый, грустный, я даже бы сказала. Это совсем на него не похоже, понимаете! Он же непотопляемый был, Эдька-то! Когда Сонька его бросила, он переживал всего неделю! Потом с головой ушел в учебу. Работал и учился, как одержимый. Он хватался буквально за все! У него появилась навязчивая идея доказать этой рыжей, что он чего-то стоит. «Она пожалеет и будет просить меня вернуться, – говорил он, – но я ее не прощу…»
– Она и просилась. Он не простил, – заметила Рита, вспомнив рассказ дачника. – Она утонула, эта девушка.
– Да знаю я! Вся эта лав-стори на моих глазах разыгрывалась. Эта Соня сама не знала, чего она хотела. Есть, знаете, такая категория женщин, что всю свою жизнь мечутся от берега к берегу, не зная, к которому пристать. Вот она свой и нашла… – Татьяна швырнула на стол фисташки, быстро глянула на часы и вдруг проговорила: – Вот что, уважаемые… Я сейчас закрою эту богадельню, все равно посетителей часов до пяти не будет, и мы дойдем до меня. Я тут недалеко, за углом живу. Эдька оставил у меня свой ноутбук. Если разбираетесь, поройтесь в нем. Я ни бельмеса…
– Идемте. – Рита вскочила, словно подброшенная пружиной. – Думаю, я смогу там что-нибудь найти. Кстати, а зачем он вам его оставил?
– Кто знает? – Татьяна пожала худощавыми плечами и принялась расстегивать пуговицы халата. – Просто принес перед отъездом и говорит, пускай будет у меня, мало ли… Я не особо расспрашивала, так, пару вопросов задала, не более. Он рукой махнул и говорит: «Уезжаю, и надолго. Вернусь, все решим». Что, когда, ничего не сказал. Только вот один раз за год и позвонил, и то никакой конкретики. Скучаю, и все… А тут вы явились. Девушку еще убили… Вдруг и правда что-то не то…
Они вышли из павильона все вместе и бодро зашагали к серой многоэтажке. Сняв халат, Татьяна осталась в чрезвычайно коротких шортах и не по возрасту укороченной кофточке. Бюстгальтера она не носила, и довольно-таки крупная грудь ее совершала свободные колебания вверх-вниз, что не осталось незамеченным Пироговым-младшим. Ноги Татьяны он тоже не оставил без внимания, без конца таращась на ее загорелые стройные лодыжки.
Они вошли в ее подъезд и, игнорируя разверзшиеся прямо перед их носом двери лифта, пошли к лестнице. Татьяна жила на первом этаже.
Она занимала вполне приличную квартиру из двух комнат и огромной кухни и вполне прилично ее содержала. С запущенностью жилища Маргариты сравниться это не могло. Хорошая мебель, пусть и не супермодная. На полу ламинат, в кухне дорогая плитка. Огромный, двухметровый холодильник, набитый под завяз продуктами. Татьяна словно нарочно демонстрировала его туго утрамбованное нутро, без нужды открывая его несколько раз. Нет, Сереге она предложила перекусить, обойдя Риту вниманием. Но он отказался, не забыв поблагодарить ее чрезмерно тепло и проникновенно.