– Что не нужно? – не сразу понял Роман, он уже почти ничего не мог понять во всей этой истории.
Деньги, деньги, деньги…
Вот откуда произрастало все зло! Оттуда и ниоткуда больше. Всем и всеми двигала жажда денег. Как это ни странно, но то же самое он мог сказать и о себе.
– Мне ничего не нужно! – взвизгнул вдруг Бородин непривычно тонким голосом, выскочил из-за стола и начал метаться по кабинету, смешно выбрасывая ноги, обтянутые голубыми джинсами.
Странная походка, подумал отстраненно Баловнев. Из-за халата никогда не обращал внимания, как забавно он передвигается. Из-за его белоснежного, девственно чистого халата вообще ничего невозможно рассмотреть. Ни его фигуры, ни его пристрастий, ни его тайн… Все было удобно задекорировано этим белым накрахмаленным панцирем.
– Мне не нужны проблемы из-за вас! Сколько можно, помилуйте, бога ради! Сначала вы уничтожаете мою племянницу, потом навязываетесь мне в пациенты, теперь навязываете мне ненужные заботы.
– Это не я. – Баловнев невольно поморщился, его оправдание прозвучало слишком по-детски.
– Вы живете под его именем! – Бородин остановился напротив и хищно нацелил Роману в лоб холеный палец с ухоженным отполированным ногтем. – Вы несете ответственность за него и за его поступки! И вам!.. Вам, молодой человек, а не кому-нибудь, разгребать все его дерьмо! Запомните, вам отвечать…
Вам отвечать… Вам отвечать… Вам, а не кому-нибудь…
А в самом деле!..
Впервые с того времени, как поселился в чужом доме, он задумался над истинным смыслом того, что произошло с ним за последний год.
Он бродил по пустому дому, прислушиваясь к звуку своих шагов, и думал.
Спустился в кухню и долго возился там, пытаясь сварить себе манную кашу. Кухарку он отпустил на пару дней, что-то там у нее с родственниками произошло. А может, врет? Может, как крыса с корабля, убежала, почуяв опасность?
Молоко поползло вверх пышной шапкой. Роман убавил огонь, всыпал горсть манной крупы и принялся интенсивно размешивать. Когда каша загустела и начала пыхтеть, взрываясь пышными пузырями, он всыпал сахар, добавил соли и минуты через две снял кастрюльку с огня. Вываливать в тарелку манную кашу он не стал. Дождался, пока кастрюлю можно было держать в руках, и пристроился с ней в кухне прямо на подоконнике.
Что за шлейф тянется из чужого прошлого к нему? Что он тянется именно оттуда, он теперь не сомневался. Все мысли о мести убитого горем отца он отмел напрочь. Настя погибла не из-за умершей девочки. Она умерла из-за чего-то еще. И это было лишь началом чьей-то искусной изощренной мести. Неспроста же минувшей ночью в доме его врача раздался этот странный звонок. Кто-то пытался убедить Бородина в том, что Баловневу Роману надоело его одинокое существование, и он хочет свести счеты с жизнью. Тот, кто звонил, знал, что делал. И он знал все: зачем, почему и как долго ему жить…
Ложка звонко клацнула о дно кастрюли. Надо же, даже не заметил, как все съел. Ничего получилась кашка, хотя за минувший год он почти не подходил к газовой плите. Почти разучился готовить. А ведь любил этим заниматься, и получалось. Все говорили, что получалось…
Он потянулся и поставил кастрюлю на соседний стол. С подоконника он так и не слез, продолжая смотреть в сад. Свет фонарей сюда не доставал, пропадая где-то между дорожками и оградой, а вот лунный свет бродил меж деревьев вольготно, серебря листву и еще сильнее сгущая тени под деревьями и кустарником.
Они с Настей гуляли здесь вечерами. Она могла выбраться из дома даже глубокой ночью и вытащить его, хотя он частенько выражал недовольство. В одной пижаме, босиком, она прижималась к нему теплым боком и болтала без умолку о всяких пустяках.
Насти теперь нет… Он один… Один на один, правильнее сказать. Один на один с тем страшным злом, которое ей довелось встретить первой.
Он все еще продолжал смотреть в сад, тоскуя по женщине, которую принял и к которой привязался, как к своей собственной. Смотрел и печалился, когда в самом дальнем темном углу сада, там, где недавно обнаружился пролом в заборе, заметил какое-то движение. Заморгав и несколько раз крепко зажмурившись, он напряг зрение. Показалось или нет, будто густая темень колышется, трансформируясь и принимая причудливые очертания? Что за чертовщина?!
Он мгновенно спрыгнул с подоконника, подлетел к двери и быстро щелкнул выключателем. Кухня погрузилась во тьму. Большое овальное окно, выходящее в сад, казалось теперь огромным иллюминатором в нереальный, будто потусторонний мир. Трава в неживом свете была помертвевшей, листья будто кто-то невидимый обдал ледяным дыханием, посеребрив их лунной изморозью. И посреди этого безмолвия определенно кто-то бродил.
Ему сделалось так страшно, что впору было кусать кулаки, чтобы не завыть.
Сначала кто-то звонит его доктору, потом кто-то бродит по его саду…
Убийца!!! Это точно убийца! Он все знал и все сумел подготовить!
Сейчас он каким-нибудь невероятным образом проникнет в дом, хотя все двери и окна задраены наглухо, и убьет его изощренным способом, смахивающим на самоубийство. И наутро Бородин Станислав Иванович, вновь облачившись в свой поскрипывающий при ходьбе халат, будет согласно кивать, давая показания следователям и констатируя все предпосылки его самоубийства:
– Да, да, все точно… Был неуравновешен, неадекватен… Звонил, плакал и говорил, что не хочет жить…
А он хочет жить!!! Точно хочет! И жить хочет хорошо, очень хорошо, и потому он сейчас здесь, а не там, где ему место.
Ох, с какой бы радостью он туда сейчас вернулся!..
Просто закрыл глаза и очутился разом в своей собственной кровати, в своей собственной квартире.
Он не хочет!.. Не должен нести ответственность за чужое зло или ошибки… Не должен…
Ужас подкрался к нему снова и с силой толкнул на стену за спиной. Он втиснул его в эту облицованную пластиком стену и заставил все же застонать.
Кажется… кажется отвечать все же придется ему…
Словно завороженный, он смотрел на женский силуэт, замерший в двух шагах от его дома. Женщина сделала еще шаг и очутилась почти у самого окна со стороны сада. Лица ее не было видно, зато фигура выделялась четким графитовым оттиском на стекле. Фигура, это была ее фигура! И еще волосы… Пышные, непослушные, взмывающие всякий раз, как она поворачивала голову.
Роман Иванович Баловнев здесь был ни при чем. Это была не его вина, не его грех, и не его шлейф из прошлого.
Женщина пришла за ним, и он узнал ее.
Это была Соня. Он бы мог еще сомневаться, если бы Соня, прижав изящные ладони к стеклу, не позвала его по имени.
Здесь не было другого Кораблева, зовущегося Эдуардом.
Это был он. И пришла она за ним этой ночью.
Наверное, это все же конец…
Глава 16
– Прошу вас, Маргарита Николаевна, – широкая Серегина ладонь повисла в воздухе, предлагая ей помощь.
Она ее, конечно же, проигнорировала. Шагнула со ступенек автобуса совершенно самостоятельно и так же пошла вперед, не заботясь, успевает он за ней или нет. Его громоздкой фигуре в вокзальной толчее было не очень уютно, но Серега пер напролом, боясь потерять ее из вида. Наконец догнал, схватил за ремешок сумки и чуть попридержал.
– Так, Ритка, хорош выделываться. Или взвалю на плечо и потащу, – пригрозил ей Пирогов-младший и широко зашагал рядом.
Ей пришлось послушаться. С него станется, взвалит и потащит. А на ней короткая юбка, зачем, спрашивается, надела…
Улицу, название которой она прочла на сделанной Серегой ксерокопии с паспорта Кораблева, они нашли без труда.
Старинная, сталинских времен пятиэтажка, сумевшая сохранить свой первоначальный густо-желтый цвет и претензионную лепнину по бортику крыши. Двор хороший, чистенький, с ухоженными клумбами, ярко выкрашенными качелями и скамейками. Подъезда было два. Двери не качались на одной петле, держались на добротных пружинах.
Они вошли в первый подъезд наугад и тут же поспешили в другой.
Нужная им квартира располагалась на втором этаже, и, как и предполагалось, им никто не открыл.
– А чего ты ждала? – хмыкнул Серега ей в затылок.
Вся ее затея от начала до конца казалась ему авантюрной. Но не станешь же спорить с любимой женщиной! Ждал и добивался ее столько лет, и, как раз в тот момент, когда она наконец чуть скосила взгляд в твою сторону, спорить? Глупо! Он бы пешком пошел на край света, если бы она того захотела.
Рита отошла от двери, обитой железным листом. Минуты три бездумно на нее поглазела и снова принялась терзать кнопку дверного звонка.
– Рита, там никого нет, – спокойно проговорил Серега и, не обращая внимания на ее сердитый взгляд, пожал плечами. – Надо как-то по-другому.
– Как?! – воскликнула она, едва не плача.
Вся ее затея, как и предрекал Пирогов-сын, катилась в тартарары. Казалось, она приедет в этот город, зайдет в дом, где Эдик жил когда-то, подойдет к двери его квартиры, и все сразу встанет на свои места.
Ничего и никуда не встало. Приехали, вошли в подъезд, поднялись на этаж, позвонили в квартиру и… тупик. Что могла ей рассказать эта убогая, обитая железом дверь?! Куда подевался Кораблев, выписавшись из квартиры?! Ага, давай, слушай…
– А как нужно по-другому, Сереж? – На него она смотрела в случаях крайней необходимости, неловкость от собственных слов ей жутко мешала и путала все хорошие и верные мысли про Кораблева.
– Ну, я не знаю… – Он снова пожал сильными плечами и, сделав шаг в сторону соседней двери, проговорил: – Хотя бы вот так!
И он постучал в нее крепко сжатым кулаком. Раз, другой, третий.
– Тоже никого! – разочарованно ахнула Рита. – Они что же, всем подъездом снялись, как цыганский табор?!
Серега, ничего не ответив, перешел к следующей двери и снова постучал.
Дверь открылась почти сразу, и оттуда на них глянуло совершенно удивительное создание. Удивительное в плане половой принадлежности, потому как человеку на вид оказалось лет девяносто, никак не меньше. Волос на голове было с десяток, одежда напоминала как женский халат, так и мужскую байковую рубаху огромного размера. Застежка, во всяком случае, была на правую сторону, что наводило на размышления.
– Чего? – прокаркало создание опять-таки неопределенным голосом.
– Добрый день, – сказал Серега, ничуть не озадачившись. – Мы тут к вашему соседу приехали.
– Это к которому? – В мутных глазах человека мелькнул неподдельный интерес.
– К Кораблеву.
– К Эдьке, что ли?! Тю-ю, так нету его уже с год! Ищи ветра в поле! – невзирая на возраст, человек оказался достаточно разговорчивым. – А вы кто же такие?
– Родственники мы. Я его троюродный брат по линии отца, а это моя невеста. Давно с Эдиком не виделись. Оказались проездом в вашем городе, решили вот его навестить, а тут такое дело. – Серега врал вдохновенно, улыбаясь, заглядывал в глаза, и оттого ему хотелось верить.
Сосед Кораблева, или соседка, Пирогову-младшему поверил.
– Заходите, что ли, братья с сестрами, – фыркнуло создание и широко распахнуло дверь в свои чертоги. – Чего уж столбами-то стоять в подъезде…
В квартиру Рита входила с опасением, и, как оказалось, не напрасно. Опасности подстерегали на каждом шагу. Между ног сновали с десяток кошек. Кучи мусора щетинились обломками палок и арматуры. Не знай она, что квартира находится на втором этаже, всерьез заподозрила бы хозяина жилища в подкопе.
– Садитесь. – Человек махнул неопределенно рукой куда-то в сторону странного топчана, по виду больше напоминающего ресторанный разделочный стол, правда с укороченными ножками.
– Спасибо, мы как-нибудь так… – неопределенно ответил Серега, с сочувствием поглядывая в сторону Риты. – Так что там случилось с моим братом? Нам ведь даже переночевать негде! Проездом мы…
– Да помню я, не такой дурак! – воскликнул человек, причислив себя своим заявлением к сильной половине человечества. – Только не знаю я, где Эдька! Жил, жил, потом как сквозь землю провалился! Я тут с паспортисткой нашей балакал, говорит, выписался он, но за квартиру платит исправно. А че, сейчас все можно! Можно с десяток квартир иметь, а не прописываться. Это в наше время так было нельзя, а сейчас все можно… Так Эдька за хату платит, да! А жить не живет, так-то… А щас так можно…
Сосед Кораблева бесцельно блуждал по единственной комнате, вспархивая тонкими ручками, болтающимися в широких рукавах байковой рубахи, и повторял без конца одно и то же. На гостей он почти не смотрел, успевая либо пнуть подвернувшуюся ему под ноги кошку, либо погладить. Все зависело от личных пристрастий и масти животного. Рыжих он любил больше, сделала вывод Рита минут через пять. Еще через две ее начало мутить и отчаянно захотелось на воздух. Но Серега упорно не хотел замечать окружающих их неудобств и вовсю пытался разговорить Эдькиного соседа.
Тот говорил. Говорил много, но все больше не по существу.
– Говорят, он на этой неделе был. А кто его видел-то? Марья слепая?
– Это которая? – проявил неожиданный интерес Пирогов-младший и отодвинулся от Риты, она проширяла ему весь бок.
– На первом, прямо подо мной живет. Ох и злыдня баба! Я говорю ей, ты, говорю, всех мужиков своих перехоронила! А все почему?! Потому что склочная и врунья! Она и про Эдьку врет. Нету его в городе! Ежу понятно, нету! Кабы был, зашел бы. А че? Он заходил. Даже корму иногда моим зверям давал. Котлеты там, сосиски, когда пропадали…
Потом пошел полный перечень того, что сплавлял добрый малый Эдька Кораблев несчастным голодным животным. Следом снова досталось Марье, врунье и стерве, каких мало. И снова о жилищной реформе, перепутавшей все в их государстве так, что найти никого невозможно.
Рита еле держалась на ногах от вони и духоты, забившей в этой квартире каждую щель и трещину в полу. Серегу тоже, видимо, проняло. Он подхватил ее под руку и поволок к выходу, прощаясь с хозяином уже на ходу.
– Меня сейчас вырвет! – простонала Рита, выбравшись на лестничную клетку. – Какой ужас!!! Как можно так… Ты куда?!
Она еле успевала бежать за ним по крутым ступенькам вниз. Думала, что Пирогов так же, как и она, жаждет глотнуть свежего воздуха. Но он вдруг остановился перед дверью на первом этаже и начал с силой жать на кнопку звонка.
Ага! Собрался в гости к Марье, отрекомендованной соседом как врунья и стерва.
Марья открыла им так же быстро, как и сосед сверху. Маленькая, юркая, с не по возрасту густыми волосами, собранными на затылке в пучок, и удивительно яркими карими глазами. На Марье был турецкий спортивный костюм и кружевной передник. Из квартиры тянуло сдобой и ароматом жарящегося мяса. Крохотные босые ступни хозяйки нетерпеливо приплясывали по ковровой дорожке, постеленной до самого порога прихожей.
– Здрассти, – пробормотала она, зорко оглядывая их поочередно. Вдруг сделала шаг им навстречу, шумно втянула воздух, принюхиваясь, и с тайным каким-то удовлетворением пробормотала: – Все ясно! Уже побывали у Васьки!
– Васька – это… – И Серегин палец потыкал воздух у себя над головой.
– Он, а то кто же здесь весь дом провонял! – фыркнула она презрительно. – А вы небось тоже по Эдькину душу?
– Тоже? А кто-то еще его спрашивал? – насторожилась мгновенно Рита.
– Спрашивал, спрашивал, – качнула Марья головой и подбоченилась. – То никого целый год, а то сразу повалили…
– А кто спрашивал-то? – Серега обезоруживающе улыбнулся. – Дело в том, что я его брат.
– Брат, ага. – Она хитро улыбнулась, обнаружив на впалых щеках неожиданные для ее возраста ямочки.
– Ага. Троюродный. По линии отца.
– Давай, давай, заливай дальше! – фыркнула Марья, сделавшись похожей на озорную девчонку. – Брат он, да еще троюродный, да по линии отца! Эдькин отец родного-то сына знать не хотел, станет он родство держать с седьмой водой на киселе. Так бы и сказали, что Эдька вам нужен, а то брат он! Девчонка-то его небось? Беременная, что ли? Ишь, зеленая какая…