— Смотри, гнида, допрыгаешься у меня, ублюдок! — хмуро пообещал Савичев.
Сын гор дернулся было к обидчику, но при взгляде на двухметровую фигуру гордо выпрямившегося лидера «Кристалла» тут же передумал. К тому же он вспомнил, что на нем и так висит мокруха со Смолинцевым. Нагиев еще не знал, правда, что тот жив.
— Я с табой еще пагаварю! — угрожающим тоном пообещал Тахир.
— Пагавари! — передразнил его Савичев.
В этот момент в комнату вошел Воронин и, остановившись перед Савичевым, коротко сказал:
— Мы поговорим завтра. Думаю, к тому времени ты примешь правильное решение. Иначе… — Он круто развернулся на каблуках, бросив через плечо:
— В хоккей играют настоящие мужчины, это да. Но даже настоящий мужчина не будет играть в игры со смертью. Запомни это, Леша.
И хлопнул дверью.
Савичев остался один, в темной комнате, и нельзя было включить свет или лечь на диван, потому что не позволяли наручники. Нестерпимая тревога, обида и боль жгли все его существо, сплетаясь в один страшный, неразрешимый клубок противоречий, сомнений и страха.
Он был на крючке у мафии — это было очевидно. Слухи о том, что «Сатурн» находится на содержании у могущественной задольской преступной группировки, по всей видимости, подтверждались.
Смерть Смолинцева, предательство любимой девушки — все это обрушилось на него как снежная лавина и погребло под собой, как подминает незадачливого альпиниста неистовый белый шквал, сорвавшийся с гор.
Страх, боль, одиночество…
Он яростно рванул наручник — и зажмурился от невыносимой, дикой боли в запястье.
Даже его огромной силы не хватало, чтобы освободиться от прочных стальных пут.
Он уткнулся лицом в подоконник и заплакал беспомощными мальчишескими слезами — горько и глухо.
Алексей долго сидел вот так, неподвижно прислонившись лбом к прохладной поверхности подоконника и вцепившись онемевшими пальцами в теплый радиатор. Но вдруг что-то заставило его обернуться, он почувствовал в этой комнате присутствие еще одного человека…
Он увидел застывший у дверей изящный женский силуэт и обращенное к нему, Алексею, лицо. Он не видел глаз женщины, но понимал, что они смотрят на него, что они буквально впились в его лицо и горят, как угли.
— Наташа? — спросил он с сомнением.
Она молчала. , — Наташка, это ты? — еще раз спросил он.
Щелкнул выключатель, и комната ярко осветилась. Савичев удивленно поднял брови.
Перед ним стояла та самая девушка, которая в прихожей выразила желание подружиться с Савичевым поближе. Только сейчас Алексей разглядел, насколько она красива — совершенной, тонкой, благородной красотой. Мужская рубашка на голом теле не скрывала ее изумительной фигуры. Большие неподвижные глаза дрогнули и сомкнулись от света, и, прикрываясь точеной рукой, девушка сказала ленивым, медленным голосом, все так же, как тогда, в холле, растягивая гласные:
— Я не Наташа. Меня зовут Юля.
— Зачем ты пришла? — спросил он.
Она прикрыла дверь и подошла к нему вплотную, и он почувствовал тонкий чувственный аромат, исходящий от ее тела.
— Они все уехали, — сказала девушка, — в квартире остались только двое охранников, ты и я.
Она медленно расстегнула рубашку, но не для того, чтобы ее скинуть, а чтобы достать спрятанные под ней ключи. Ключи от наручников, мгновенно понял Савичев.
— Открой, — тихо попросила она, словно это не он был прикован к батарее, а ее тонкая, нежная рука.
Он взял ключ и открыл наручники. Затем сел на диван и посмотрел на нее.
— Зачем ты это сделала?
— Мужчины не понимают красоты, — выгибаясь, как кошка, сказала она, — а я понимаю. Я смотрела на тебя, на твои движения, на то, как ты вел себя там, когда разбросал этих боровов. Ты был красив, как бог. Даже сейчас, когда ты неподвижен и ошеломлен, ты превосходишь их всех, вместе взятых.
Савичев почти испуганно смотрел на нее, в ее глубокие глаза, полыхающие животной страстью, в это лицо, носящее отпечаток болезненной — и божественной — красоты.
— Что с тобой, девочка?
— Не уходи, — сказала она, — я знаю, ты сможешь пройти сквозь них, я дам тебе оружие… Но я не хочу так просто отпустить человека, достойного меня.
Она расстегнула рубашку и сбросила ее к своим ногам. Под ней, как и ожидал Алексей, не было ничего. Восхитительное тело рванулось к нему, и он почувствовал, как ее упругая точеная грудь упирается в его напружинившуюся кожу. Тонкая рука обхватила его шею, и вдруг он почувствовал, как мороз проходит по его спине.
Нежная кожа на локтевом сгибе ее была усеяна бесчисленными точками уколов.
Он схватил вторую ее руку и увидел те же зловещие пятна инъекций.
— Да, да, — прошептала Юля, падая на диван и увлекая его за собой, — ты все правильно понял, но разве это я тому виной?..
— Кто? — спросил он, с неожиданной для себя нежностью целуя ее алые губы, распухшие и с запекшейся кровью в уголках. Ее чудесные глаза с длинными трепещущими ресницами, ее тонкую шею.
— Я его племянница, — проговорила она тихо, — я проклята.
Ее ноги сомкнулись за спиной Савичева, и всплеск животной страсти застелил красной пеленой взор «золотого мальчика» русского хоккея.
Как странно… человеческая натура не может соотносить вечные и незыблемые ценности с их реальной значимостью в жизни. Вот только что… Савичев плакал, как ребенок, не находя выхода из паучьей тьмы, опутавшей его сетями коварства, злобы и лицемерия. Он чувствовал, что попал в ад и нет выхода из этого гнезда ненависти и порока.
И вот… жестокий, больной ангел этого ада обвил его своими нежными руками, и можно отдать все, лишь бы не покидать гнезда тьмы и ненависти…
Глава 5
ЗЛОКЛЮЧЕНИЯ ТАХИРА НАГИЕВА
Не успела я поговорить с Климовым, как на меня словно из-под земли выскочил низенький и толстенький человечек в очках и, заикаясь, картавя и шепелявя, представился мне Антоном Анатольевичем Мякшевым, корреспондентом едва ли не всех региональных филиалов центральных газет в Тарасове.
— В-вы полагаете, фто это птефтупление могло б-быть фовегшено по з-заказу Задольской птеступной г-гуппигофки?
— Без комментариев! — отрезала я.
— Фигочем, так п-полагает и Алекфандг Иваныч Сувогов, ф котогым я только что бефедовал!.. — произнес он.
— Он допустил это? — произнесла я.
— А в-вы не д-допуфкаете?
— В нашей стране возможно все, — отрезала я и повернулась на каблуках, чтобы уйти.
Мякшев подкатил с парой двусмысленных вопросов к хоккеистам и, получив от них совет очистить лед от своей журналистской особы, опять пустился вдогонку за мной.
— Фкавыте, Татьяна, — прогнусавил он, забегая вперед, — как вы фситаете, Фавичев еще жив?
— Ну что ты пристал, — вздохнула я, — обещаешь, что немедленно испаришься, если я отвечу на твой вопрос?
— Обефаю, — обрадовался он.
— Я полагаю, Савичев жив и вскоре отыщется. А теперь, господин журналист, у вас есть десять секунд, чтобы исчезнуть в любом направлении, за исключением того, куда иду я.
Ближайшей моей целью была встреча с господином Ворониным, президентом ХК «Сатурн». Как мне удалось выяснить, он проживал в номере люкс гостиницы «Братислава». Перед опасным походом я бросила магические кости и получила искомый ответ:
31+5+20.
Что означало: «Опасайтесь особы, которая поставит вас в щекотливое положение, что вызовет поток критики, порицания и даже презрения в ваш адрес».
— Что еще за особа? — усмехнулась я. — Уж не господин ли Воронин собственной персоной?
До гостиницы меня подвез на своей дребезжащей таратайке Сережа Суворов, поскольку моя машина все еще стояла в ремонте. Я не думаю, что гонки «Формулы-1» сопряжены с большим риском для жизни, чем передвижение на этом рыдване эпохи волюнтаризма и кукурузного бума в сельском хозяйстве. Даже на небольшие расстояния, а именно от Дворца спорта до набережной. Автоодр скрипел, трещал, хлопал капотом, заклинивал в рулевом управлении, но неуклонно продвигался вперед. Чтобы этот процесс шел без остановки, Суворов с быстротой фокусника манипулировал нижними и верхними конечностями, а также вертел головой и ерзал на сиденье.
Я вздохнула с нескрываемым облегчением, когда наше суперавто, испуская клубы дыма, чавкая и рыгая, ворвалось на автостоянку близ гостиницы, едва не вписавшись в крыло большого вишневого джипа. Капот с грохотом открылся и застыл в строгой вертикали с земной поверхностью.
Стоящий возле джипа коренастый широкоплечий мужчина, родом явно с гор Кавказа, так и подскочил на месте и разразился длинной тирадой на родном языке, перемежая исконное наречие вкраплениями на великом и могучем, причем из самых что ни на есть народных пластов речи.
— Ты сматри, слюшь, куда едищ, а? Глаза на затылк, штол, спратал? Щто малчищь?
— Ну, извини, — кратко ответил Суворов, нисколько не смутившись.
— Какой извини, слющь? Ты мнэ маральный усчерб наньос, слющь! Плати бабки, каззел, а то устройю тэбэ, панимаэщ. Нагорный Карабах с Чэчня, растудыт тываю в карамысло!
— Полегче, гражданин, — вмешалась я, — он извинился перед вами, и не нужно шуметь и разводить демагогию. Мы сожалеем, что побеспокоили вас.
Кавказец гневно сверкнул на меня черными глазами и заорал:
— А ты ваабще малчи, женщин! Тут, панымаэщ, мэнэ рамсы путают, а онэ лэзэт са сваим гинилым бабским базаром, клянус, чэстноэ слово!
— Да ну тебя, — сказала я и повернулась к нему спиной, — жди меня тут, Сережа, с этим горячим кавказским мужчиной не спорь…
— Если что, позвоню отцу, этого чурку мигом на британский флаг порвут, — хмуро сказал Сергей вполголоса.
— Вот-вот, валы атсюда, щалава, — грубо напутствовал меня на прощание тот, — а нэ то…
Остаток фразы я вбила ему в глотку четким ударом левой ноги — не оборачиваясь и не сходя с места. Он забулькал и отлетел на капот своего джипа.
— Ах ты, щлюх, — зарычал он и кинулся было на меня, но Суворов от души приложил ему в подбородок, а потом я удалила его ударом правой ноги под ребра.
— Хойе-о-о!.. — прохрипел тот и упал на асфальт.
— Перегоним машину, — сказала я Суворову, и мы стронулись с места под ругательства кавказца. Машину вместе с Сергеем я оставила во дворе близлежащего дома, а сама направилась в вестибюль гостиницы.
— Могу ли я узнать, в каком номере остановился господин Воронин, девушка? — спросила я у сидящей здесь довольно миловидной особы в гостиничной униформе.
— Господин Воронин? — Меня пронизал внимательный взгляд церберши, но, очевидно, я прошла по каким-то ее критериям, потому что она сказала несколько менее холодно:
— Он счел нежелательным пускать к нему посетителей, но если вы настаиваете, я могу сообщить вам его номер. Но вас не допустят к нему.
— В самом деле? — улыбаясь, спросила я. — Я почему-то думаю иначе.
После того, как я узнала, в каких апартаментах расположился президент ХК «Сатурн», я поднялась на шестой этаж и, пройдя по коридору, остановилась перед дверью, обозначенной искомым номером.
Я постучала.
— Тахир, что ли? Войди, — рявкнул грубый мужской голос.
Я вошла в номер и увидела перед собой рослого мужчину атлетического сложения, лет двадцати с небольшим. В руках он держал дротики из-под дартса, которые кидал в висящую на стене мишень.
Увидев меня, он нахмурился и, швырнув дротики на журнальный столик, подошел ко мне.
— Что нужно? — довольно нелюбезно спросил он.
В этот момент в прихожую вышла из соседней комнаты какая-то девушка и с любопытством глянула на меня. Судя по ее движениям и довольно-таки бессмысленному выражению лица и неестественному блеску глаз, она была изрядно пьяна.
— Это кто, Олег? Юля пришла?.. — заплетающимся языком спросила она.
— А ну, марш отсюда! — прикрикнул на нее здоровяк, после чего та ретировалась.