– Вы – детектив? – наконец разомкнул губы Виктор Захарович. – Но я не понимаю, какое я ко всему этому имею отношение?
Он быстро справился со своим удивлением и растерянностью, и его узкие губы опять растянулись в противной судорожной усмешке.
– У меня есть информация, что вы в течение долгого времени сотрудничали со «Стилобатом», поэтому я решила обратиться к вам за помощью. Видите ли, дело в том, что семье Овчаренко с некоторых пор начали угрожать... И теперь, когда Юрий Анатольевич не вернулся из командировки, я задаюсь вопросом: не связано ли его исчезновение с этими угрозами?
– И все-таки я не улавливаю, чем я вам могу быть полезен? – Виктор Захарович окончательно успокоился и даже, казалось, утратил ко мне интерес.
– Не секрет, что «Стилобат» свернул сотрудничество с вашей фирмой и стал работать с болгарами. Меня интересуют последствия такого решения, последствия для вашей фирмы, – деловито уточнила я.
– Если Овчаренко думали, что «Арх-Модерн» от этого развалится, то они сильно заблуждались, – напыщенно заявил он.
– Значит, «Арх-Модерн» ничего не потерял от этого?
– Отчего же, кое-какие убытки мы все же понесли – сами понимаете, как трудно сейчас получить заказ. Но, как известно, незаменимых у нас нет, – он самодовольно хмыкнул и откинулся на спинку кресла. – К тому же, что ни говори, архитектура и строительство даже в такое смутное время, как наше, – наиболее жизнеспособные и прибыльные отрасли экономики. Не считая нефти и газа, конечно.
– Означает ли это, что нашлись другие фирмы, заинтересованные в сотрудничестве с вами?
– Почему нашлись? – как-то обиженно выпятил губы Виктор Захарович. – Вы что же думаете, что «Арх-Модерн» только со «Стилобатом» дела имел? У нас прочные деловые связи и с «Тараспроектом», и с «Колонной».
– Но, насколько мне известно, со «Стилобатом» вы были «завязаны» больше, чем с какими-либо другими фирмами, – настаивала я.
Во взгляде Виктора Захаровича мелькнули досада и нетерпение.
– Вам не кажется, что вы пытаетесь рассуждать о вещах, в которых ни черта не понимаете? – раздраженно одернул он меня.
Еще один аргумент против его «интеллигентности».
– Напрасно вы серди...
В этот момент в кармане моего пиджака зазвонил мобильный.
– Извините, – я посмотрела на Давнера.
– Болгарию заказывали? – услышала я довольно резкий голос операционистки.
– Да, да, – торопливо подтвердила я, – Виктор Захарович, если вы не возражаете, я минут на пять вас покину.
– Как вам будет угодно, – устало выдохнул Давнер.
С прижатой к уху трубкой я миновала секретарскую и, выйдя в коридор, прислонилась спиной к прохладной стене.
– Христо Стоянов слушает, – услышала я болгарскую речь.
Общение на этом языке не вызывало у меня никаких трудностей.
– Здравствуйте, вас беспокоит секретарь-референт тарасовской фирмы «Стилобат», – произнесла я на чистейшем болгарском.
– Слушаю вас, – любезно отозвался болгарин.
– Меня интересует, приезжали ли к вам господин Овчаренко и господин Борщев?
– Приезжал один Вячеслав Михайлович.
– Он привез вам деньги?
– Нет, он сказал, что передача денег откладывается на неделю. Мы все с ним обговорили.
– А договор с дискетами он взял?
– Взял.
– А как он объяснил отсутствие Овчаренко? – полюбопытствовала я.
– Сказал, что Юрий Анатольевич себя неважно чувствует и остался ждать его в гостинице.
– А вы не знаете, в какой гостинице они останавливались?
– В «Золотом лосе».
– А вы случайно не можете посмотреть номер администрации этой гостиницы?
– Подождите немного.
В трубке повис черный звуковой вакуум. Примерно через минуту трубка ожила.
– Диктую...
Я записала в приготовленный блокнот номер гостиницы.
– Спасибо. До свидания, – попрощалась я.
– До свидания, – услышала я в трубке и только после этого отключила сотовый.
Мысли забегали у меня в голове. Что же это получается: разговаривал с болгарами Борщев, а Овчаренко, по его словам, отлеживался в «Золотом лосе»? Действительно ли так и было или... А может, у Овчаренко в Болгарии любовница?
Почему бы нет? А что, если он – наркоман? Фу, Женя, ты в это веришь? Тогда что?
Пока в твоем внутреннем диалоге вопросов больше, чем ответов, а по правде сказать, одни вопросы и есть.
Немного поразмыслив над этой странной ситуацией, я заказала разговор с гостиницей «Золотой лось».
Заинтригованная сообщением Стоянова, я вернулась в кабинет Давнера. Еще раз извинившись и хорошо помня, что наш с ним разговор неожиданно для меня съехал в яму обид и полных раздражения тирад с его стороны, я осторожно продолжила:
– Виктор Захарович, мы говорили о вашем сотрудничестве со «Стилобатом». Насколько я поняла, ваша фирма не понесла серьезного ущерба после того, как «Стилобат» отказался иметь с вами дело?
– Именно. «Стилобат» ведь не потому прекратил сотрудничать с нами, что мы в чем-то подвели его, затормозили выполнение заказа и так далее. Просто иметь дело с болгарами выгоднее, тут уж ничего не возразишь, – Давнер глубоко вздохнул.
Создавалось впечатление, что «насыщенный днями» и вкусивший от жизни как добра, так и зла и потому смирившийся с положением вещей патриарх делится своей печальной мудростью и заботами с наивным подростком, который вряд ли сможет его понять. Глаза Виктора Захаровича теперь светились чем-то похожим на благодушие.
– А у «Стилобата» есть какие-нибудь серьезные конкуренты в архитектурном бизнесе?
– Ну, возьмите хотя бы те фирмы, которые я уже называл, сами понимаете, конкуренция – двигатель прогресса!
Он произнес эту банальность так многозначительно и веско, как будто впервые изрекал эту набившую оскомину фразу.
По его лицу нетрудно было заключить, какое облегчение доставило ему это истертое до дыр клише.
– А если, положим, «Стилобат» снова бы решил сотрудничать с вами, вы бы согласились наладить с ним отношения? – задала я провокационный вопрос.
– Если бы да кабы! – усмехнулся Давнер. – Я не привык мечтать или думать в условном наклонении, – уклончиво ответил Виктор Захарович.
– А что бы вы, например, предприняли, чтобы склонить «Стилобат» к сотрудничеству? – я не спешила отступать.
– Не пойму, к чему вы клоните... – Взгляд Давнера опять стал напряженным и недружелюбным. – Я ведь вам уже сказал, что против болгар не попрешь, так чего же с ума сходить?
– А как вы думаете, могла бы верхушка какой-нибудь из конкурирующих фирм напрямую обратиться к своей «крыше», чтобы при помощи угроз решить вопрос в свою пользу? Я имею в виду, смогла бы она прибегнуть к физической силе, чтобы заставить «Стилобат» восстановить сотрудничество с ней?
– Это явно не по адресу. Откуда мне знать, на что могут решиться те или другие люди? – скептически пожал он плечами.
– То есть вы бы так не поступили? – не унималась я.
Может, подсознательно во мне кипело желание снова вывести из себя эту дежурно улыбающуюся конторскую крысу?
– Избави бог! Видите ли, согласно психологическим особенностям нации, к которой я имею честь принадлежать, я не склонен бунтовать против велений судьбы...
«Ну вот, оседлал свой национальный фатализм! – с досадой подумала я. – Почему это, стоит еврея спросить о чем-то действительно важном, он тотчас начинает прикрываться „психологическими особенностями своей нации“ или заботой о благе семьи и клана?»
– Ладно, – миролюбиво сказала я, довольная своим зондированием этого представителя самой фатально настроенной части человечества, – хотя вопрос о смиренной мудрости вашего легендарного народа весьма спорен. Видите ли, Виктор Захарович, бунтарство – обратная сторона фатализма...
– Все это, конечно, очень интересно, – Давнер демонстративно отогнул рукав пиджака и посмотрел на циферблат массивных часов из титанового сплава, – но у меня решительно не остается времени, чтобы...
– Не беспокойтесь, я уже закругляюсь...
Через несколько минут я действительно покинула кабинет Давнера и, пройдя коридор, вызвала лифт. Но, немного подумав, вместо того чтобы шагнуть в распахнувшиеся двери, повернула на сто восемьдесят градусов и снова пошла по коридору. Теперь я остановилась перед дверью с табличкой: «Главбух Сараязова Фатима Камоловна» – и, постучавшись, вошла.
Глава 5
Пообщавшись со вторым за это утро главным бухгалтером (таким же скрытным, как, вероятно, все главбухи на земле) и с некоторыми рядовыми сотрудниками «Арх-Модерна», из прохлады кабинетов я вновь вынырнула в клейкую жару конца июня. Замеченные мной на горизонте тучки вовсе не торопились укрыть изнывающих от палящих лучей тарасовцев.
Прикинув, что до двух часов я еще успею где-нибудь перекусить, я отправилась в «Репризу» – кафе, куда частенько заглядывали люди, бывшие, мягко говоря, не в ладах с законом. Но зато там были установлены мощные кондиционеры, шеф-повар был мастером своего дела, а расторопные официантки не заставляли себя долго ждать.
По профессиональной привычке я выбрала столик у окна, сидя за которым можно было не только контролировать вход, но и краем глаза наблюдать за всем, не слишком большим, залом. Заказав обед, я окинула взглядом немногочисленных посетителей, среди них одно лицо показалось мне знакомым. Ну да, это же тот самый бугай в спортивном костюме, с которым я чуть не столкнулась у лифта пару часов назад!
Он и два его приятеля, одетые тоже по-спортивному – в цветные баскетбольные майки и длинные, до колен, шорты, – уже заканчивали свою трапезу. Они что-то деловито обсуждали, размахивая руками, запивая обед добрыми порциями пива. Впрочем, бугай пил только минералку, бросая отрывистые, рубленые фразы.
Когда мне подали закуску – салат из краснокочанной капусты и свежих помидоров, сдобренный соком лимона и оливковым маслом, – троица дружно поднялась из-за стола и направилась к выходу.
Раздвинув немного бледно-сиреневые пластинки жалюзи, я поняла, почему бугай пил только водичку. Он садился за руль большого темно-серого (почти черного) «БМВ». Машина стояла на самом солнцепеке, но, усевшись в нее, никто почему-то не опустил затемненные стекла. Наверняка у них стоит кондиционер.
Быстро разделавшись с обедом, я рванула в таксопарк.
Из трех ворот, предназначенных для въезда и выезда таксомоторов, работали только одни. Шлагбаум, загораживающий проезд, регулярно поднимался, открывая проезд для очередной машины.
Остановив свой «Фольксваген» рядом с контрольно-пропускным пунктом, я вошла в конторку. Сидевший в душном помещении невысокий предпенсионного возраста мужчина с широкой плешью недобро покосился на меня, но, когда я сказала, что мне нужно найти человека, которого подвозил вчера Виктор Зарубин, сменил гнев на милость.
– Виктор скоро должен подъехать, у него сейчас смена кончается, можешь здесь посидеть.
– Спасибо, я подожду в машине, – я показала в окно на своего «жука».
Открыв обе двери, чтобы продувало сквознячком, я устроилась за рулем, немного откинув спинку сиденья, и... задремала. Из полусонного состояния меня вывел незнакомый баритон:
– Ты, что ль, меня ждешь?
Приоткрыв глаза, я увидела высокого, худого, как вяленая чухонь, парня лет тридцати, склонившегося ко мне.
– Мне нужен Виктор Зарубин, это вы? – Я быстро сбросила с себя остатки сонливости.
– Я, ну и что?
Выскочив из машины, я сунула ему в руки фотографию. Что-то еще должна сказать, только вот что? Мысли роились у меня в голове, набегая одна на другую.
– Вы вчера подвозили этих двоих из аэропорта?
Виктор мельком взглянул на фотографию и пожал плечами.
– Разве всех упомнишь...
– А Володя усатый сказал, что у вас хорошая память и вы обязательно мне поможете, – вспомнила я совет коллеги Виктора.
– Че ж ты сразу не сказала, что от Усатого? – Виктор моментально сменил тон. – Ну, подвозил я этих педиков, с московского рейса. Хорошо их помню, я только из гаража выехал. Довез их до угла Чапаева и Бахметьевской.
– Вы посмотрите получше, – посоветовала я.
– Да чего на них смотреть-то, – сказал Виктор, – точно – они.
– Вы в этом уверены?
Виктор только хмыкнул и качнул головой: мол, за кого ты меня держишь?
– А был у них с собой темно-синий чемоданчик?
– Нет, у них вообще чемоданов не было, только пара сумок.
– А почему вы назвали их педиками?
– А как же их еще называть? – пожал он плечами. – Можешь назвать их гомиками или голубыми, если тебе так больше нравится.
– Спасибо за помощь, Виктор, – я протянула ему две десятки, – возьми, пивка попьешь.
– Да пошла ты!.. – оскорбленно произнес Виктор и спрятал руки за спину.
Я сунула ему деньги в оттопыренный карман рубашки и села в машину.
– Адье, Виктор.
* * *Гомики, педики, геи, голубые, гомосеки... Если еще к Борщеву можно было отнести одно из этих определений, то к Юрию Овчаренко они явно не подходили. Почему? Это довольно трудно объяснить. Как, по каким неуловимым признакам узнают друг друга люди, принадлежащие к сексуальным меньшинствам? Причем узнают безошибочно, с одного взгляда?..
Я вспомнила фильм Альмодавары «Лабиринт страстей», где совсем еще юный Бандерас играет гомосексуалиста. Он идет по улице и вдруг встречается взглядом с юношей, идущим навстречу. Они разминулись и, сделав два шага, одновременно оглядываются. Все, у них уже нет сомнений относительно сексуальной ориентации друг друга.
Я уже почти подъехала к дому, как мое мысленное лирическое отступление прервал телефонный звонок.
– Софию заказывали?
Приятный женский голос любезно ответил на все мои вопросы. Борщев и Овчаренко? Да, останавливались. Уехали вместе. Кажется, никто из них не болел – выходили утром вместе. Синий чемоданчик? Такого не видела, хотя ручаться не может. До свидания. Добро пожаловать в «Золотой лось», у нас отличный сервис.
Закончила разговор я перед дверью квартиры. Скорее под душ!
* * *В половине девятого я была в особняке Овчаренко. Людмила Григорьевна, облаченная в изумрудного цвета короткий шелковый халат, сидела перед камином и попивала свой «Реми Мартен». Я ничего не прочла в ее синих глазах, кроме усталости и равнодушия.
«Испереживалась, наверное», – сочувственно подумала я, здороваясь с ней и присаживаясь в стоящее рядом кресло, на которое она мне любезно и, как всегда, с оттенком снисходительности указала.
– Как дела? – вяло поинтересовалась она.
По подернутому томной поволокой взгляду Людмилы Григорьевны я поняла, что «приняла» она уже изрядно. Я с любопытством посмотрела на пузатый темный сосуд – это была не та бутылка, из которой мы пили с ней в прошлый раз. Ну и скорость!
– Продвигаются понемногу, – уклончиво и тоже без всякой охоты ответила я, – звонила в Болгарию, разговаривала с Христо Стояновым, он сказал, что вашего мужа вообще не видел, – я решила внести остроту в нашу квелую, как уморенные жарой прохожие, беседу.
– Вот как? – В ее глазах мелькнуло что-то похожее на интерес. – Где же Юра был в таком случае?
– Стоянов сообщил, что Борщев, с которым болгарская сторона имела дело, сказал, что Юрий Анатольевич плохо себя чувствует и находится в гостинице.
– О господи! – накрашенные ресницы Людмилы Григорьевны беспокойно вздрогнули. – Что с ним случилось?
Теперь в ее голосе звучало неподдельное волнение.
– Я так устала ломать голову, а тут еще новая забота – Никита в клуб собирается!
– Это, скорее, моя забота, – имела я наглость заметить, – Людмила Григорьевна, не переживайте, с Никитой ничего не случится, уверяю вас!
– Собирается как вор на ярмарку, – она точно не расслышала моего увещевания, – не парень, а принцесса на горошине, – с раздражением комментировала она, – и это тогда, когда его отец...
Людмила Григорьевна всхлипнула и разрыдалась. Такого я, честно говоря, несмотря на горе и потрясение, от нее не ожидала. Людмила Григорьевна с ее высокомерием и какой-то сверхчеловеческой отстраненностью казалась неуязвимой для любых жизненных невзгод.