— Где именно воевал? — заметно раздражаясь, уточнил цыган.
— На войне… денщиком…
— Тьфу, бля, дебил! — негодующе пыхнул трубкой Яша. — Я тебя чему учил? Ты должен говорить, что прошел всю войну, от Сталинграда до Берлина, был у Рокоссовского личным адъютантом, горел в танке, стал Героем Советского Союза, а теперь тебя невестка из дому выгнала, жить негде… Еще раз!
— Горел в танке адъютанта Рокоссовского, которого невестка из дому выгнала, — убитым голосом произнес бестолковый нищий — несомненно, хозяин предложил усвоить непривычно много информации.
— Галя, — приподнявшись со ступенек, крикнул Федоров, — по дороге Гришей займешься, если наизусть не запомнит, будет голодным и без водяры сидеть. А если ты, Гришка, еще раз ордена-медали пропьешь — вторую руку тупой ножовкой отпилю. Понял?
А из дома уже выходил другой «батрак» — высокий мужичок неопределенного возраста, одетый в грязную болоньевую куртку, явно с чужого плеча. В отличие от «ветерана» Гриши, наград у него не было. И руки были на месте, а то как бы он прижимал к груди грязный бесформенный сверток, напоминающий запеленатого младенца?
Отпустив старика, цыган принялся инструктировать обладателя болоньевой куртки. Перво-наперво приказал прикрыть младенцу лицо полой одеяла, чтобы не было видно, что это не ребенок, а большая гуттаперчевая кукла. Затем предложил повторить «легенду».
— Люди добрые, помогите беженцу из Таджикистана, басмачи из дому выгнали, жену убили, сыночку на молоко не хватает… — заученно заскулил «батрак».
— Неплохо, неплохо, — одобрительно кивнул цыган Яша, — только пожалостливей надо…
Минут через десять у темно-зеленого микроавтобуса собралось человек семь «батраков». Инвалиды и здоровые, старые и не очень, мужчины и женщины, они неуловимо походили друг на друга выражением лиц. Тупая покорность судьбе читалась в глазах каждого. Яков уже заводил двигатель «транспортера», когда Галя выкатила на крыльцо инвалидную коляску с молодым безногим мужчиной в засаленном пятнистом камуфляже, в меховом треухе на коротко остриженной голове, с картонной табличкой на груди: «ЛЮДИ ДОБРЫЕ! ПОМОГИТЕ ИНВАЛИДУ ЧЕЧЕНСКОЙ ВОЙНЫ СОБРАТЬ НА ПРОТЕЗЫ!» На руках безногого громоздился темно-вишневый футляр с аккордеоном. Это был Митечка — один из самых прибыльных «батраков» семьи Федоровых. Митечку и его аккордеон быстро погрузили в микроавтобус, и через минуту темно-зеленый фургон медленно выкатил на заснеженную новоселовскую улицу.
Первым пунктом остановки стал железнодорожный вокзал, где Яша поставил «ветерана» Гришу. По всей вероятности, перспектива остаться без еды и водяры подействовала на безрукого впечатляюще, потому как «легенду» он по дороге к «точке» заучил твердо.
— Дорогие россияне, братья и сестры, помогите Герою Советского Союза! — набрав в себя побольше воздуха, принялся причитать старик спустя минуту после того, как занял место у главного входа. — Я на войне кровь проливал, у Рокоссовского адъютантом служил, в танке горел, а теперь вот невестка из дому выгнала, Христа ради живу…
Мужичок в болоньевой куртке, с муляжом младенца в руках, занял привычное место в людном подземном переходе напротив универсама «Московский». Правда, тут с «беженцем из Таджикистана» случился небольшой казус. Едва он примостился на ступеньках, к нему сразу же подошел уличный мент-старшина и потребовал документы. К счастью, темно-зеленый микроавтобус еще не отъехал, и Яша решил вопрос быстро и даже без денег.
— Гражданин начальник, можно вас на два слова! — пыхтя своей запорожской трубкой, приветливо позвал он милиционера.
Они спустились на несколько ступенек подземного перехода, и «таджикский беженец» уловил лишь несколько слов, сказанных Федоровым: «…родственник ко мне приехал… кормить нечем… документы пока у Жоры-Сникерса… сами спросите, если что…» Несомненно, имя-пароль «Сникерс» произвело на старшину очень серьезное впечатление, пробормотав что-то невразумительное, милиционер поспешил отстать от «беженца».
И Яша, сев за руль «транспортера», покатил дальше.
Гнусная старуха пропойного вида, с лицом, покрытым отвратительными красными струпьями, была сброшена у Петропавловского собора.
Другая старуха, не менее гнусная, без струпьев, но с обгрызенными костылями, была поставлена на паперти Екатерининской церкви.
Слепой в синих очках с облезлой собакой-поводырем занял не менее прибыльное место у входа на Колхозный рынок.
Двое чумазых детишек в рваных курточках были выпущены на заснеженной улице Горького, напротив гостиницы «Метрополь». После двух часов приставаний к прохожим детишки должны были самостоятельно добраться до железнодорожного вокзала, сесть в московскую электричку и пройтись по вагонам, а к вечеру вернуться на прежнее место.
Даже жена Галя — и та была задействована в попрошайническом бизнесе: Яков отвез ее к автовокзалу, где мадам Федорова обычно предлагала прохожим «погадать, всю правду сказать».
А инвалидная коляска с безногим Митечкой была поставлена у небольшого рыночка в микрорайоне Спиртзавод. В руках Митечки оказался аккордеон, и Яша, поправив на груди инвалида табличку, строго наказал:
— Если опять бандиты появятся, веди себя тихо, не скандаль, чтобы на мою голову неприятностей не было. И на своей гармошке почаще играй, частушки какие-нибудь повеселее, позабористей… Ну?
Митечка ненавидяще посмотрел на цыгана, но перечить не стал. Растянул меха, вдохнул полные легкие морозного воздуха…
завел тенорком инвалид самопальную частушку, и Яша, одобрительно улыбнувшись, направился к своему «Фольксвагену-транспортеру».
А Митечка, спев еще несколько частушек, отставил аккордеон, зло посмотрел на отъезжающий микроавтобус и, сплюнув на ноздреватый снег, выдохнул из себя:
— Сука ты сука… Попался бы ты мне три года назад…
Люди, хорошо знавшие Илью Корнилова по прозвищу Дембель, были убеждены: если этот человек принимает серьезные решения, то они почти всегда бывают единственно правильными. Врожденное чувство справедливости, присущее Илье, и было тем компасом, по которому Дембель сверял свою жизнь…
Рассказ матери о субботних событиях на рынке ржавым гвоздем засел в голове Ильи. Простой, неиспорченный рабочий парень, полтора года проведший на неправедной войне, он никак не мог взять в толк: по какому праву какие-то сопляки с природным спрямлением мозговых извилин матерят женщину, которая по возрасту годится им в матери? И почему какие-то там бандиты, пусть даже крутые-крутые, не только требуют «местовые», но из-за кризиса постоянно повышают суммы?
Всю неделю Дембель угрюмо молчал, размышляя и сопоставляя. Да и говорить-то, собственно, было некогда: по нечетным числам он ходил на станцию Сортировочная, разгружал с мужиками товарные вагоны, после чего беспробудно спал почти сутки. А субботним утром шестнадцатого января, в день очередного сбора бандитами «местовых», он неожиданно заявил матери:
— Ма, давай я сегодня с тобой на рынок пойду!
— Да что ты, Илюшенька! — всплеснула руками мать, сразу же поняв, чего ради сын хочет идти на рынок. — Ты что, с бандитами разобраться хочешь?
— Да нет, просто на работу твою посмотреть, — обезоруживающе улыбнулся Дембель. — Помнишь, когда я в четвертом классе учился, нас на твою камвольную фабрику на экскурсию водили? Так вот и теперь вроде как на экскурсию схожу.
— Сынок, ты ведь с Сортировочной своей еще не отоспался, устал, поди, полежал бы перед телевизором, — попыталась было урезонить Илью мать.
— Лучше на свежем воздухе постоять, пользы больше, — отмахнулся сын.
Понизив голос до заговорщицкого шепота, мать привела последний аргумент, долженствующий, по ее мнению, оставить сына дома:
— Я даже тебе с батей разрешаю водочки выпить… Только дома останься! Прошу сынок, ради меня. А?
— У батьки и так язва, хватит ему пить, — Дембель был непреклонен в своем решении, — да и мне что-то не хочется… Давай вытаскивай с балкона товар, вместе повезем!
Возражать не приходилось — уже через час Илья, стоя за железным прилавком, топтался по снегу, дул на покрасневшие от мороза пальцы, смотрел на снующих покупателей, то и дело покрикивая:
— Покупай, подешевело, было рубль, стало два! Кофе бразильский, жвачка американская, затычки немецкие! Товарищ милиционер! — закричал он милицейскому сержанту, который важно прохаживался меж рядов. — Купите себе «Олвэйз» с крылышками! По вашим глазам вижу, что вы именно это ищете!
Сержант остановился как вкопанный. Взглянул на наглеца из-под форменной цигейковой шапки с кокардой, нахмурился грозно…
— Ты это… чего шумишь?
— Прошу вас, гражданин начальник, купите себе прокладки для критических дней, с вас недорого возьму! — улыбался Илья так щедро, как это умел делать только он один.
— Я те не баба какая… — только и смог возразить милиционер, не зная, что можно сказать в столь щекотливой ситуации.
— Так ведь и видно, что не баба, а большой начальник! — лучился доброжелательностью Дембель. — Думаете, это только женщинам надо? В сапожки кирзовые вместо стелек положите, ножкам милицейским не так холодно ходить будет… Налетай, подешевело, гигиенические прокладки «Кэффри» и «Олвэйз» с крылышками! Для патрульно-постовой службы МВД большая скидка! — закричал веселый продавец на весь базар и, мигом забыв о сержанте, выхватил взглядом из толпы двух подвыпивших работяг с бутылкой самопальной «Столичной». — Мужики, если вы «Орбит» без сахара ищете, то это у меня есть, самый лучший на рынке!
— Да на хрена нам твоя «Орбита», — буркнул один, — сырка бы какого плавленого или огурцов соленых…
— A-а, ничего вы в бухле не понимаете. — Выйдя из-за прилавка, Илья подошел к работягам поближе. — Вмажете в подъезде без закуски, потому как шапкой занюхивать будете… домой придете, а женки ваши запах учуют, по голове настучат и ночью не дадут. А если упаковку «Орбита» без сахара пожевать — никакого перегара.
— А чо, правду мужик говорит, — неожиданно воодушевился второй работяга. — Сколько, говоришь, твоя «Орбита» стоит?
Мать Корнилова блаженствовала и, казалось, совсем забыла о недавних тревогах: какой сынок вырос, какой помощник! Еще четырех дня нету, а выручка двойная против обычного! Соседи-торговцы кивали одобрительно: молодец, чутко душу покупателя понимает, умеет товар лицом показать!
Проторговав с шутками-прибаутками до пяти вечера, Дембель устало вышел из-за прилавка. Подошел к воротам главного входа, расстегнул верхнюю пуговицу куртки, закурил.
Взгляд Ильи упал на безногого в инвалидной коляске… Этот молодой мужчина в пятнистой камуфляжной куртке, с какой-то неразборчивой надписью на картонке, прикрепленной к груди, показался Дембелю знакомым. И, наверное, если бы не железная щетина на щеках инвалида, не его потухшие, пьяноватые глаза, не растрепанные грязные волосы, Корнилов узнал бы его.
Но инвалид, столкнувшись со взглядом Дембеля, повел себя очень странно. Раскрыл рот, слабо вскрикнул, точно увидел привидение, на мгновение зажмурился, вновь открыл глаза… Спустя секунду он, лихорадочно работая ручными рычагами-педалями, быстро развернулся к Илье спиной и, даже позабыв о своем аккордеоне, со всей скоростью, на которую способна инвалидная коляска, покатил в сторону мусорных контейнеров, темневших неподалеку.
Конечно, Корнилов догнал бы коляску, если бы не окрик матери:
— Сынок, подойди сюда!
— Что, ма!
— Мне тут пятьсот рублей дают, а я никогда таких денег не видела… Посмотри, фальшивые или нет!
Со странной купюрой пришлось разбираться целых десять минут — бегать к соседям-торговцам за консультациями, смотреть на свет. И вскоре Корнилов позабыл и о безногом, показавшемся ему знакомым, и о его странном бегстве за мусорку…
На спиртзаводской рынок уже пали сиреневые сумерки, когда по торговым рядам пролетело: бандиты за «местовыми» пожаловали! И впрямь: как раз напротив главного входа, под уличным фонарем, стоял знакомый всему рынку грязно-синий «Форд-Скорпио». Рядом с машиной негромко беседовали о чем-то своем трое: кряжистый молодой человек в короткой кожаной куртке, зверовидный атлет с перебитым носом и молоденький розовощекий блондин.
— Так, ма, отойди-ка в сторонку, — попросил Илья таким тоном, что мать даже не посмела возразить.
Отошла к пустому прилавку, втянула голову в плечи и, опасливо стрельнув глазами в сторону бандитов, которые уже двинулись по рядам, мелко-мелко перекрестила широкую спину сына.
Торговцы притихли. Покупатели, которых к вечеру стало меньше, потекли к выходу. Даже местные алконавты, постоянные клиенты известной на рынке торговки Жихаревой, продающей водяру в розлив, и те, подхватив пластиковые стаканчики с любимым пойлом, поспешили покинуть базарчик.
Стало непривычно тихо. Лишь снег угрожающе хрустел под рифлеными подошвами бандитских кроссовок-«вездеходов» да бандюки негромко переговаривались с продавцами относительно сумм.
Илья же хранил полную невозмутимость. На всякий случай застегнул на все кнопки куртку (чтобы за полу не ухватили, если драться придется), привычно размял кулаки, нащупал под прилавком обрезок водопроводной трубы, предусмотрительно подобранный по дороге на рынок, и незаметно сунул его в рукав…
Вскоре к его прилавку подошел полный блондин с наглыми кабаньими глазками и неестественно большой золотой печаткой на безымянном пальце. Безразлично скользнул взглядом по нехитрому товару, по маме Ильи, стоявшей в сторонке, по молодому человеку за прилавком, затем посмотрел в какую-то растрепанную тетрадку…
— Двести, — буркнул он, протягивая руку.
— Чего двести? — улыбаясь с преувеличенной доброжелательностью, уточнил Дембель.
— Рублей, пока рублей, а не баксов, — утешил блондин. — Быстрей давай, времени мало…
Мать сунула руку в карман — она уже приготовила деньги, надеясь, что успеет сунуть их рэкетиру раньше, чем сын полезет выяснять отношения, но Дембель опередил ее.
— Или ты, гнида, сейчас свалишь на хер… — начал Корнилов и, заметив округлившиеся от неожиданного обращения глаза блондина, закончил веско: — Или твоя грязная харя стечет по асфальту…
— Ты… чо это, барыга, в бубен давно не получал, да? — лишь выдавил из себя блондин, обескураженный такой невежливостью. — Да ты, бля, бычара позорная, сей…
— Ну что, я тебя предупреждал, — спокойно перебил его Корнилов.
Вышел из-за прилавка и, демонстративно заложив руки за спину, со всей силы саданул лбом в переносицу бандита. Блондин отлетел в сугроб. Сперва лицо его сделалось белым, как гипс, а затем — кроваво-красным, как обложка советского паспорта.
— Ы-ы-ы… — закрыв лицо руками, тоненько заскулил он, и Илья, заметив, что между пальцами блондина течет кровь, справедливо рассудил, что с переломанной переносицей тот уже не боец, и мгновенно развернулся в сторону второго вымогателя, спешившего к месту происшествия.
Удар! Дембель, умело поставив блок, перехватил руку нападавшего и, вывернув ее до суставного хруста, бросил негодяя на противоположный прилавок. Хрустальный звон разбиваемых бутылок, испуганные вскрики продавцов, шелест разлетающихся по сторонам баночек с кофе и сигаретных блоков аккомпанировали падению тела. Однако вымогатель сумел быстро подняться… Позорное падение после удара какого-то торгаша, да еще на глазах регулярно обираемого рынка, подтолкнуло его к решительным действиям, и он со злым собачьим рычанием бросился на обидчика.
Однако Корнилов был готов к такому повороту событий — мгновенно достав из рукава обрезок водопроводной трубы, Илья нанес несильный, но очень болезненный удар по локтевому суставу, и вымогатель, схватившись за руку, только и сумел выдохнуть:
— Сука ты, бля-а…
Корнилов уже шагнул поближе, чтобы добить мерзавца, уже занес над его головой обрезок трубы, но в этот момент страшный удар обрушился на его голову, обрезок выпал из рук, и Дембель, теряя сознание, успел заметить над собой мерзкую зверовидную рожу с перебитым носом…