КОТ БОЙКО: ВЫХОД В СВЕТ
Лора в такси объехала квартал, машина завернула за угол, вкатила во двор, и когда она притормозила на минуту у последнего подъезда, из помойника, как английский принц Чарлз, быстрой легкой походкой вымахнул я, отворил заднюю дверь и плюхнулся на сиденье рядом со своей принцессой, слава Богу, пока живой.
Машина, маневрируя между длинными корпусами, выехала на улицу Огурцова и остановилась перед перекрестком, пропуская тяжелый самосвал.
Я думаю, что именно в этот момент нас засек стоящий на углу наблюдатель-"бетимпексовец". Мне кажется, я даже видел его — какой-то сизый хмырь сделал почти непроизвольный рывок вслед нашей уезжающей машине, махнул рукой и выхватил из кармана мобильный телефон.
Когда мы уже подъезжали к Охотному ряду, такси остановилось на красный свет перед перекрестком, и я протянул водителю деньги:
— Слушай, брат, довезешь молодую леди до Белорусского. — Я быстро поцеловал в щеку Лору. — Как договаривались — через два часа… По-моему, тебе надо увольняться с работы. Или хотя бы возьми отпуск… А я пока буду думать про дом в лесу…
Лора недоверчиво усмехнулась:
— Как всегда — выдумки и мифы?
— Вот те истинный крест! В непроходимом густом лесу. Можно сказать, в тайге. В Испании…
На светофоре зажегся зеленый свет, я взялся за ручку двери, а таксист встревоженно заорал:
— Але, але, на перекрестке нельзя! Сейчас на том углу…
Машина уже ехала, когда я открыл дверь и на ходу мягко выскочил на асфальт, перепрыгнул через барьерчик тротуарного ограждения, еще два прыжка — и я нырнул в жерло подземного пешеходного перехода. Внизу он разветвляется на добрый десяток маршрутов. Такси, подгоняемое сзади напором мощного потока машин, унеслось на Тверскую, в сторону «Известий».
Даже если я не ошибся и они меня пасут — пусть теперь поищут. Для сыскных я сейчас исчез бесследно: вычислить или проследить, из какого выхода я появлюсь на поверхности, невозможно.
АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ: БОЛЬШАЯ ОХОТА ЗА ГОЛОВАМИ
В столовой за моим кабинетом я заканчивал ленч, официант уже подал мне чашку кофе. Стоявший у стола помощник Кузнецов перепроверил на всякий случай:
— Вы поедете провожать Людмилу Андреевну и Ваню?
— Нет. Нет необходимости… А главное — я думаю, что Ванька этого не хочет. Ему надоело жить под моим зонтом, — сказал я и, видимо, киксанул голосом, Кузнецов заметил слабину.
— Александр Игнатьич, не берите в голову — у него сейчас возраст такой! Мне мой идиотик сказал, что лучше бы я стал рок-музыкантом…
Я устало засмеялся:
— А что? Неплохая мысль! Представляешь, Паша, ты — не замученный мной и громадными делами чиновник, а весь отвязный и томный, в макияже и женском платье, поешь по телевизору вместе с Борисом Моисеевым… Наверное, и Ванька бы мной гордился, если бы я играл центром в «Спартаке». — Я взглянул на свой хронометр и попросил помощника:
— Включи звук.
Кузнецов нажал кнопку на пульте, и диктор на экране телевизора бодрым голосом сообщил населению о текущих неприятностях:
— …длящееся третий день быстрое падение цен на Московском фондовом рынке не является симптомом общей тяжелой болезни всей кредитно-финансовой системы, считают российские и зарубежные эксперты. По их мнению, золотовалютные резервы Центробанка позволят в ближайшие два-три дня стабилизировать обстановку на рынке ценных бумаг. Массированные интервенции на рынок не дадут…
— Интервенции! — усмехнулся я. — Тоже мне, Антанта сыскалась…
Кузнецов убрал звук, осторожно спросил:
— Когда вы встречаетесь с вице-премьером? С космическим проектом?
— Завтра. Сегодня — рано, послезавтра будет поздно. На верблюда надо влезать, пока он лежит…
— Все бумаги готовы.
— Хорошо, — кивнул я. — Значит, сегодня Ванька улетает в Швейцарию…
Я отпил остывший кофе из чашки, задумчиво постучал пальцами по столу. Кузнецов удивленно посмотрел на меня — он знает, как я не люблю переговаривать говоренное.
— Да, они вылетают вашим бортом, «стотридцатьчетверка», в восемнадцать тридцать. В Цюрихе их будет встречать Калошин, он и доставит на место. Два человека постоянного сопровождения…
— Присядь, Паша, посоветоваться надо, — остановил я Кузнецова и показал ему место за столом. — У меня проблема. Нет времени дожидаться, пока Ванька вырастет и поймет все про меня, про рокеров и футболистов, про то, что купить команду «Спартак» — игра азартнее и круче, чем гонять мяч… Я хочу уплотнить время…
— Слушаю.
— Ты знаешь, кто такие «хед-хантеры»?
— Охотники за головами? — перевел и удивился Кузнецов. — Полицейские? Киллеры?
— За головами! Но не за скальпами, а за мозгами, — рассмеялся я. — Это редкая, очень ценная, высокооплачиваемая работа. Хед-хантер ищет гениев… У нас таких специалистов нет, потому что в России во все времена пропадало столько талантов, что гений всегда стоил дешевле грязи… Гения не то что продать, его за бесплатно некому было впарить. Вот и хед-хантеров у нас не возникло — убыточный бизнес… Ты понимаешь, к чему я клоню?…
— Вы хотите создать благотворительный институт «Мозг-инвест»? — осторожно спросил Кузнецов шефа.
— Ни за что! Я ненавижу благотворительность — самую лживую популистскую форму саморекламы!
— Коммерческий фонд?
— Я хочу, чтобы ты стал первым настоящим хед-хантером в России. Когда-нибудь эта неблагодарная и беспамятная страна поклонится нам в ножки за это… Ты должен отыскать и собрать все яркое, талантливое, самобытное, что есть на нашей земле.
— Думаю, еще не все разбежались по миру.
— Слава Богу! Не алмазы, не алюминий, не нефть — никто не перехватит! Нет интереса! И на наше счастье, быстровспухший русский капитал живет пока одной заповедью: если ты такой умный, то почему бедный? Им еще не приходит в голову, что самая бесценная энергия в мире — невоплощенная идея гения. И ты должен собрать мне этих никому неведомых нищих мудрецов.
— Уточните параметры задачи.
— Только общие контуры, детали ты проработаешь и срочно подготовишь доклад. Объект поиска — молодые люди от двенадцати до тридцати лет. Пространство — Россия, все новые самодельные республики и Восточная Европа. Сфера интересов — прикладные науки, передовые технологии, нетрадиционные технические проблемы, менеджмент. Реальный мир, который кормит человечество…
— Какие вы намерены мобилизовать средства?
— Бюджет — без нашего обычного воровства, но вполне свободный, без нищеты и крохоборства. И главное — юридическая база! Их мозги должны принадлежать нам…
— Как вы это себе представляете?
— Договора должны быть составлены так, чтобы мы всегда оставались их хозяевами или партнерами. Семь из десяти наших выкормышей принесут убытки, на двух — останемся в нулях. Один реализованный гений даст миллиард. Если эта затея выгорит, через двадцать лет наши сыновья не будут горевать, что мы с тобой не стали футболистами или плясунами…
— Кто-нибудь знает об этом плане? — спросил Кузнецов.
— Ты. И я. Больше никому и знать ничего не надо. Пока, во всяком случае. Кроме экспертов и специалистов, которые тебе понадобятся. И тем информацию сплавляй не полностью, а только в той части, что их касается.
— Я найду надежных людей, — пообещал Кузнецов.
— Постарайся, — попросил я. — Обеспечь, пожалуйста, полную конфиденциальность. После того как я утвержу твои предложения, я открою на проект отдельное финансирование, из сторонних источников. Это миллионы, очень много миллионов. Всеми деньгами распоряжаешься единолично, отчитываешься только передо мной.
Кузнецов смотрел на меня с грустью:
— Спасибо, Александр Игнатьич… За доверие…
— А чего такой скучный?
— Нет, все нормально, — тяжело вздохнул Кузнецов. Отвернувшись, спросил: — Вы меня вывели из своего круга?
Я отодвинул от себя пустую чашку, она резко противно звякнула — Кузнецов вздрогнул.
— Паша, я не двигаюсь по кругу… А тебе даю возможность выйти на новый виток расширяющейся спирали.
СЕРГЕЙ ОРДЫНЦЕВ: ДЕД И ВНУК ОДНОВРЕМЕННО
Господи, как мне не хотелось его спрашивать об этом! И все-таки, заканчивая разговор, уже встав, я еще мгновение колебался, но потом задал вопрос:
— Ты мне ничего не хочешь сказать о дискете?
Серебровский поднял на меня детски незамутненный взор:
— Ты о чем?
— О дискете, которую передал Кот…
— А! — будто бы припомнил Сашка. — Чепуха! Нормальный шантаж…
Я хмыкнул:
— Ну да, я и сам догадался, что это не любовная записка! Чем же тебя шантажирует Кот?
Хитрый Пес махнул рукой:
— Долгая, мутная история… Дела давно минувших дней…
— Правильно я понимаю, что тебе эта информация безразлична? — спокойно осведомился я. — Иначе говоря, с этими делами у тебя все в порядке?
Серебровский откинулся на кресле, долго смотрел на меня в упор.
— Видишь ли, Серега, мы живем в такие времена, когда никакие дела не могут быть в полном порядке. Я своим всегда повторяю: если тебе кажется, что все в порядке, — значит, ты плохо информирован…
— А о каком непорядке сигналит Кот?
— Он стращает меня привидениями из нашего прошлого.
— Наверное, есть чем попугать, — заметил я.
Серебровский вскочил с кресла, ударил кулаком по столу, яростно закричал:
— Не будь дураком и не строй из себя целку! Ты понимаешь, что миллиардный бизнес не возникает из воздушных поцелуев? В нищей разгромленной стране, где нет власти, нет закона, нет совести и нет хлеба!…
Я снова уселся в кресло и невозмутимо заметил:
— В таких случаях Уинстон Черчилль говорил: аргументы слабы, надо повысить голос…
Серебровский мгновение страшно смотрел на меня, потом внезапно успокоился, рассмеялся:
— Что с тобой, диким, разговаривать, все равно не поймешь! Я хочу, чтобы ты знал… Когда-то я ошибочно думал, что самое трудное — заработать большие деньги. Оказывается, гораздо труднее все это удержать. Слишком много желающих учинить новый передел.
— Так всегда было. И всегда будет…
— Но никогда этого не происходило в такой короткий срок! Папаша президента Кеннеди баловался бутлегерством, по-нашему — спиртоносом был. Дед Джона Пирпонта Моргана был пиратом — кровожадным головорезом. Их дети и внуки стали гордостью нации. А мне приходиться быть себе и дедом и внуком одновременно!
— Кот напоминает о твоих дедовских грешках?
— Да! То, что было нормальной практикой недавно, сейчас — для моих врагов и конкурентов — манна небесная под названием компромат, — тяжело вздохнул Серебровский. — Раньше это делали все, теперь это может завалить мои планы…
— Кот грозит переслать дискету в какую-нибудь газету?
— Нет, он обещает сбросить ее через Интернет во все газеты сразу. Это будет сладкая новостишка для всех масс-медиа мира, — раздумчиво говорил Сашка.
— А что он просит? Или требует?
— Ничего. Пока ничего… Он потом попросит все сразу.
— И что ты намерен делать?
— Я думаю об этом, — спокойно объяснил Сашка. — До того как он запустит этот грандиозный слив, у меня еще есть немного времени. Те дела, проекты, процессы, которые я запустил, уже существуют объективно — они вне моей воли, я теперь не могу их остановить. Поэтому я не имею права, не могу ошибиться в расчетах…
— И в этом мощном сливе всплывет снова история Поволжского кредита, — эпически заметил я.
— Не хочу говорить об этом! — резко мотнул головой Серебровский. — Это были делишки Кота… Глупые, нахальные… Собственно, на этом кончились наши отношения.
— Саша, они не кончились. Они длятся…
АЛЕКСАНДР СЕРЕБРОВСКИЙ: СТАРЧЕСТВО
Преосвященный отец Арсентий, епископ Сибирский, пришел минута в минуту. Я встал ему навстречу, но продолжал глазами «держать» телеэкран, где на фоне хроники испуганной беготни в торговом зале фондовой биржи диктор вещал:
— …непрерывное падение котировки российских ценных бумаг вызывает беспокойство властей, которые, безусловно, примут в ближайшее время ответные меры…
Я вывел пультом звук, гостеприимно встретил иерея на середине необъятного кабинета. Епископ протянул мне руку, повисшую на секунду в срединном пространстве: если чуть выше — я, как мирянин, почтительно принимая благословение, могу облобызать пастырскую длань, а если чуть ниже — поручкаться в коллегиально-светском рукопожатии. Ну, естественно, я предпочел сердечное крепкое рукопожатие, тепло взял преосвященного отца под локоток и повел его к креслам около горящего камина.
— Чай, кофе? Вино? Что-нибудь покрепче? — радушно предложил я гостю. — Это ведь, как говорится, и монаси приемлют…
Арсентий — красивый пятидесятилетний мужчина в легкой седине, чуть подсеребрившей окладистую бороду, — смотрел на меня с интересом:
— Сейчас умные монаси приемлют то, что им врачи разрешают. Мне, если можно, чай…
Возникшей по звонку секретарше Наде я сказал:
— Чай и бисквиты. Не соединяй меня ни с кем.
— Я рад вас видеть. — Арсентий говорил значительно, неспешно. — Во-первых, у меня есть возможность лично поблагодарить за ваш исключительно щедрый дар на нужды церкви…
— Оставьте, святой отец, — махнул я рукой. — Нормальный долг христианина… Коли есть возможность… Да и тысячелетняя христианская традиция на Руси внушила идею, что постная молитва без денег до Бога не дойдет.
— Если молитва искренняя, от сердца, с верой и упованием — дойдет! — заверил пастырь.
— Как говорил святитель Тихон: «Сейте на песке, на пустой земле, на камне…»
— Мы живем в трудные времена, — вздохнул епископ. — Грех стал обыденным, как бы нормальным. Добродейство мне кажется всегда подвигом, еще одной ступенькой на лестнице к небесам… Кстати, мне сказал ваш помощник господин Кузнецов, что вы изменили ваше первоначальное пожелание финансировать ремонт и восстановление кафедрального храма.
— Да, я понял, что сейчас гораздо уместнее открыть в Восточной Сибири сеть воскресных приходских школ, — твердо сообщил я. — Начнем с ремонта, восстановления и созидания храмов в душах людских. Я намерен, естественно, под вашим руководством, устраивать еженедельный праздник для детей и их родителей. Каждое воскресенье — маленький религиозный фестиваль: приобщение к библейским ценностям, культурные развлечения и — обязательно! — совместный с родителями обед. Простая, недорогая, вкусная трапеза в семейной и высокодуховной обстановке — всего этого они лишены дома…
Официант внес чайные приборы, разлил янтарный напиток в тончайше-прозрачные чашки, придвинул гостю бисквиты, варенье, мед, нарезанный ломтиками лимон, беззвучно удалился.
— Обратите внимание, святой отец, как бесплодно колотится наша политическая элита в поисках национальной идеи, способной объединить общество, — сказал я. — А ведь она перед глазами, она проста, как доска.
— Уточните, — попросил поп.
— Семью надо восстанавливать! Без семьи общество превращается в кочевую орду. Давайте вместе реставрировать семейные ценности. Мне для этого никаких средств не жалко…
Епископ взял в руки дымящуюся сизым парком чашку, склонив голову на плечо, взглянул на меня:
— Сумма, ассигнованная вами, безусловно, очень значительна. Особенно по нынешним несытным временам… Но! Вы не боитесь, что деньги будут проедены, а…
— Нет, не боюсь, — перебил я нетерпеливо. — Я хочу пояснить вам, святой отец, что я бизнесмен, и любой мой поступок, в том числе благодеяние, называется «проект» и заранее обсчитывается специалистами. Я не намерен просто перевести несколько десятков миллионов рублей на счет епархии и получить у вас квитанцию-индульгенцию для последующего вручения апостолу Петру.
Арсентий усмехнулся:
— А что вы намерены делать?
— Мои люди закупят по самым льготным оптовым ценам продовольствие и доставят его в регион. Они также договорились о закупке уже ненужных в армии полевых кухонь. Вы организуете монахинь, жен и дочерей местных клириков, церковный актив — они пусть и поработают по воскресеньям на кухнях в наши несытные времена. Это логично?