Зато там лежал, лицом в тарелке, второй клиент официанта Паши.
– Ладно, появится еще, вроде бы приличная женщина, – процедил администратор. – А что с этим? – указал он царственной рукой на оранжевую рубаху. – Напился или умер?
Окончательно растерявший свое хамство Павел растерянно пожимал плечами:
– Не знаю, спиртного они не заказывали...
– Кто – они?
– Ну, он. Суп ел, котлеты...Может быть, сердце, приступ?
Администратор взялся за оранжевое плечо и легонько потряс мужчину, отчего тот чуть не соскользнул на пол. Паша решил пощупать ему пульс, и пульс обнаружился. Воодушевившись, официант сбегал на кухню, где одолжил у девчонок маленькое зеркальце. Затем, взяв клиента за остатки волос, приподнял ему голову и поднес зеркальце к перемазанному лицу. Зеркальце затуманилось, и обрадованный Паша бросил голову обратно в тарелку. Клиент тут же встрепенулся и резко выпрямился на стуле. С его щек стекал кетчуп.
Увидев, что стал центром повышенного внимания, мужчина извиняющимся тоном забормотал:
– Трое суток, понимаете, спать не давали. Вагон плацкартный, женщина ехала, у нее близнецы, тройня, грудные...Пока одного покормит, двое орут. Трое суток...
Тут мужчина покачнулся и снова чуть было не упал. Но Лайма, к сожалению, этого уже не видела и не слышала.
Глава 7
Когда Дубняк думал о группе «У», его прошибал холодный пот, а думал о ней Борис Борисович в последнее время очень часто. Опытнейший спецслужбист, беспощадный и хладнокровный, мастер планирования секретных операций и зубр всякого рода закулисных махинаций, он, наверное, впервые в жизни ощущал детскую беспомощность, граничащую с отчаянием.
Своими собственными руками создать монстра о трех головах! Называется – разовая акция! «Пижон, – проклинал свою самонадеянность Дубняк. – Вот тебе и дилетанты». Как мог такой ас, как он, забыть простую истину, что ничего взрывоопаснее дилетантов в его профессии быть не может. Ужасным было и то, что они никак не могли угомониться и вдобавок пытались связаться с ним, чтобы доложить о своих безумных похождениях. После памятного репортажа из аэропорта он, открывая утром газету или включая вечером телевизор, внутренне сжимался, ожидая увидеть до отвращения знакомые физиономии на снимках или в кадре.
Он не смог избавиться от них сразу, потом не нашел ничего лучше, как трусливо скрываться, развязав тем самым руки этим фанатикам. Как теперь загнать в бутылку вырвавшегося на свободу джинна, он пока не представлял. Ситуация тем временем становилась все более опасной. Теперь, если вся эта история каким-то образом всплывет и станет достоянием гласности, под угрозой окажется не только его карьера, но, возможно, и сама жизнь... Все, что создавалось столько лет и такими трудами, могло рухнуть в одночасье. Ужаснее всего было то, что в случае провала группы (а их обязательно где-нибудь да повяжут, Дубняк не сомневался) все трое дружно укажут пальцами в его сторону: вот он, руководитель, мы только исполнители. И будут правы.
Чем дольше размышлял Дубняк над проблемой, тем отчетливей понимал, что если стихию нельзя победить, то ее нужно хотя бы локализовать. Для начала, пусть это и достаточно рискованно, надо восстановить с группой «У» связь. Казалось бы, чего проще – включить телефон! Но внезапно обострившаяся интуиция запротестовала, и он оттягивал и оттягивал исполнение своего же решения. Но в конце концов усилием воли он заставил себя совершить поступок. После чего стал ждать.
Ждать пришлось недолго. На следующее утро, когда Дубняк работал в своем кабинете, телефон издал первую пронзительную трель. Выронив от неожиданности листы оперативных сводок, которые разлетелись по столу, он полез в карман пиджака, но сразу не смог ухватить ставшую скользкой как змея трубку. Телефон все не умолкал, продолжая звонить и вибрировать одновременно, и Дубняку показалось, что это его бьет нервная дрожь.
Наконец удалось установить связь, и Дубняк обреченно выдавил:
– Да.
Услышав на другом конце знакомый голос, Лайма едва не зарыдала от счастья. Она терзала телефон уже много дней подряд, в разное время суток и почти потеряла надежду связаться с исчезнувшим шефом. И даже стала всерьез опасаться, что он погиб на каком-нибудь спецзадании или просто умер – работа-то тяжелая! Что делать в таком случае, она решительно не представляла, ведь босс был их единственным связующим звеном с таинственным миром спецслужб. Ни телефонов, ни адресов, ни паролей, ни явок – один только Дубняк.
Боясь, что вожделенный голос пропадет так же внезапно, как и появился, Лайма закричала:
– Борис Борисович, это я, Лайма! Ой, только не пропадайте никуда!
Дубняк покрылся холодным потом – все инструкции относительно разговоров по телефонам противная девка уже успела забыть!
– Без имен, – прошипел он. – Вы что, сбрендили?
– Ой, извините, это я от неожиданности. У нас столько вопросов, тут такие дела – люди пропадают, а трупы появляются...
– Прекратите немедленно, – взвыл Дубняк, – я же вас инструктировал!
– А как же мне докладывать? – обиделась Лайма. Ее переполняла важная информация, которую непременно нужно довести до руководства, а это самое руководство то исчезало на долгие недели, то не желало ее выслушивать. – По телефону нельзя, встречаться – нельзя. Я бы представила отчет в письменном виде, но я же не знаю, куда его направить!
Препираться таким образом было бессмысленно, и Дубняк распорядился:
– Позвоните мне сегодня в 23 часа. Получите дальнейшие инструкции. Все, отбой.
И он отключился. «Только бы, – подумалось ему, – эти безумные разговоры не оказались в чьих-нибудь шаловливых ручонках. Ничего, в общем, особенного, но все же...»
Могучая интуиция, долгие годы служившая Борису Борисовичу верой и правдой, не подвела его и на этот раз. Жаль только, он не послушал ее сурового голоса. Большие дела, как правило, губят мелкие проколы и глупое стечение обстоятельств. Для Дубняка таким, мягко выражаясь, неприятным обстоятельством стала внеплановая проверка, проводимая в этот день службой собственной безопасности. Связана она была с тем, что один из оперативников был изобличен в связях с людьми, которые, по некоторым данным, финансировали известную террористическую группировку. Теперь необходимо было установить, не имел ли он подельников среди сотрудников ведомства.
В девятнадцать ноль-ноль, как и было объявлено, в кабинете руководителя службы собственной безопасности началось совещание по предварительным итогам проверки. Руководитель, пожилой седой человек с прекрасной выправкой кадрового военного, расхаживал вдоль длинного стола, за которым сидели подчиненные. Докладывал эффектный брюнет лет сорока. Говорил он размеренным, спокойным голосом, поочередно задерживая острый взгляд на ком-нибудь из внимательно слушавших коллег и лишь изредка заглядывая в лежащие перед ним бумаги. Завершая выступление, он сказал:
– Факты, которые я только что перечислил, потребуют тщательного исследования, однако уверен, что уже сейчас необходимо наметить комплекс мероприятий, дабы пресечь все на самой ранней стадии.
Руководитель, молча слушавший доклад, произнес:
– Для решения этих проблем создадим отдельную группу. Завтра прошу Тарасова и Григорьева ко мне в девять часов – обсудим детали.
– Если позволите, еще один вопрос, – обратился к нему брюнет и, получив разрешение, продолжил: – Был один странный звонок. Вызываемый абонент находился в нашем здании, однако номер этот зарегистрирован на гражданку Симакову, пенсионерку, 1923 года рождения. Как следует из перехваченного нами разговора, ее номером пользуется, не знаем, постоянно или временно, подполковник Дубняк. У самого Дубняка имеется служебный мобильный телефон.
– Точно он?
– Некая Лайма, позвонив по этому номеру, назвала собеседника по имени и отчеству – Борис Борисович. Кроме того, первоначальная экспертиза подтвердила, что голос принадлежит именно Дубняку.
– Что вас беспокоит? Наличие лишнего мобильного не криминал...
– Разговор был очень странный.
– Точнее.
– Вот, извольте взглянуть. – И брюнет протянул начальнику лист с распечаткой злополучного разговора.
Тот, прочитав, задумчиво потер подбородок и задумался. Потом, обращаясь к брюнету, сказал:
– Не будем делать скоропалительных выводов. Вы отследите разговор, который он назначил на одиннадцать. Потом и решим, как быть. Проконтролируйте все телефоны – домашний, мобильные, ну и вообще...
– Разумеется, – тонко улыбнулся брюнет, который, похоже, ходил в любимчиках у начальника, – все будет сделано.
Ровно в двадцать три ноль-ноль «тот самый мобильный» зазвонил снова. Неслышно включилась записывающая аппаратура.
– Шеф, – сдавленным голосом сказала Лайма. – Группа нуждается в содействии. У нас проблемы.
– Но пока все хорошо, – неохотно поощрил ее Дубняк. – Объект постоянно на виду...
– Шеф, это подтасовка. Объект уже похищен... Скоро у правительства потребуют денег. И наверняка это будет гигантская сумма.
– Ерунда, – отрезал Дубняк. Он сам придумал, что Сандру Барр должны похитить, и, конечно, не мог поверить, что это случилось на самом деле. – Выкупа не потребуют. Живите спокойно, занимайтесь своими обычными делами, если будете нужны – я вас сам разыщу. Приказ – лечь на дно до особых распоряжений!
– Шеф! – крикнула Лайма, обнаружив с его стороны явное недопонимание происходящего. Испугавшись, что он сейчас даст отбой, она выпалила: – Вы должны нам верить! Она въехала в страну под чужим именем, а того типа, который встретил ее в аэропорту, почти сразу убили.
– Повторяю: лечь на дно! – рявкнул Дубняк и прервал разговор.
Уже засыпая, он подумал: в конце концов, приказы не обсуждают. Они хотели получить его инструкции, они их получили. И не посмеют их проигнорировать. Единственное смущало его. Просто выйти из игры может только Лайма. Она вернется к привычной жизни. А Корнеев? Дубняк лично обещал вернуть его в аналитический отдел ведомства. Медведь вообще остается не при деле. У него нет ни пенсии по ранению, ни другого источника дохода. Дубняк рассчитывал, что группу «У» удастся безболезненно ликвидировать в ходе первой же операции, а потом окончательно замести следы. И вот, пожалуйста...
На следующее утро в кабинете руководителя службы собственной безопасности состоялась запланированная на вчерашнем совещании встреча. Подведя итоги, руководитель службы, обращаясь к эффектному брюнету, поинтересовался:
– Что у вас по Дубняку?
Брюнет протянул ему лист, который тот молча прочитал. Прикрыл глаза, посидел немного, потом коротко взглянул на подчиненных. Перечитал текст еще раз. Люди, находившиеся в кабинете, напряглись – они хорошо знали эту манеру своего начальника и уже ожидали распоряжений.
Распоряжения последовали немедленно:
– Охране, на все посты, приказ – Дубняка из здания не выпускать ни под каким предлогом, даже на «Скорой». – Он кивнул одному из сидящих за столом сотрудников, и тот поспешно вышел из кабинета – выполнять.
– Дальше. К кабинету Дубняка – наружное наблюдение. – Он кивнул, и еще один человек бросился выполнять приказ.
– Вас, – начальник посмотрел на брюнета, – я попрошу лично зайти к Дубняку минут через тридцать и пригласить его ко мне. Предлог придумаете сами – что-нибудь абсолютно невинное, он не должен насторожиться. И сами же проводите его ко мне. Маловероятно, конечно, но если будет сопротивляться – применить силу.
– Слушаюсь, – вытянулся перед ним эффектный брюнет.
– Выполняйте. Желаю удачи.
Дубняк шел по коридору в сопровождении любезного сотрудника службы собственной безопасности, размышляя о своих проблемах. Вызов к руководителю грозного подразделения, которого побаивались и недолюбливали (побаивались за принципиальность и непреклонность в борьбе с предателями, а недолюбливали за то, что он, один из немногих, имел прямой доступ к высочайшему начальству), его смутил, но не испугал – он был чист перед родной организацией. Во всяком случае, почти чист. Группа «У» не в счет – ведь она работала на ведомство, а не против него.
Однако то, что он услышал от седого человека с прекрасной военной выправкой, повергло Дубняка в состояние глубокой депрессии. Он был раздавлен, деморализован.
– Борис Борисович, – обратился к нему руководитель службы, – мы знаем вас давно. Знаем как прекрасного специалиста, настоящего профессионала, неоднократно делом подтверждавшего свою высокую квалификацию. Вы пользовались полным доверием руководства, на вас возлагались не только ответственные задачи, но и определенные надежды – вы же знаете, как ценятся опытные кадры. Когда недавно с нами согласовывали ваше возможное перемещение на генеральскую должность, мы дали отличную характеристику. Но... Я не берусь пока оценивать то, что мы узнали вчера. И «наверх» я тоже не докладывал – хочу услышать лично от вас, что это все означает. Скажу прямо – я сознательно не стал проводить спецоперацию в полном объеме. Предоставляю вам возможность дать исчерпывающие объяснения, чтобы помочь нашей службе во всем разобраться. Надеюсь на вашу честность и порядочность даже в том случае, если вы преступили закон и нарушили присягу.
Он протянул одеревеневшему Дубняку распечатки его с Лаймой телефонных разговоров и, отвернувшись к окну, закончил:
– Читайте. Думайте. Решайте. Я жду.
Читать Дубняку не было надобности, он и так помнил эти коротенькие диалоги. И отлично понимал, что для офицеров службы, борющейся за чистоту рядов, эти тексты – сигнал к немедленному действию.
Интуиция не обманывала его – как он не хотел включать этот проклятый телефон, как не хотел! Но, с другой стороны, разговор в этом кабинете все равно состоялся бы – только позднее, когда проклятая группа «У» попалась бы на какой-нибудь из своих проделок, которые они считают секретными операциями...
Он подумал, что правда о происходящем будет вполне уместна в этих стенах. Правда в его интерпретации. Как хорошо, что Хомяков умер! Неблагородно все валить на мертвых, но это именно из-за него Дубняк не разогнал группу «У» сразу – все боялся, что Хомяков оставил дело на контроле и с него рано или поздно спросится.
Его рассказ под диктофон занял около полутора часов. Потом он здесь же, в кабинете, написал подробные показания. После этого руководитель службы собственной безопасности попросил принести для Дубняка кофе, а сам, забрав исписанные им листы и диктофон, ушел. Выходя из кабинета, он бросил:
– Борис Борисович, я надеюсь, у вас хватит благоразумия оставаться на месте?
Дубняк, немного оправившийся и уже осваивающий роль невинной жертвы чудовищных приказов, с обидой ответил:
– Я не предатель, и бежать мне незачем!
Вернувшись примерно через час, руководитель службы сел в кресло и надолго задумался. Потом поднялся, вышел из-за стола и устроился напротив Дубняка, который сидел терпеливо и скромно в ожидании решения своей участи.
– Послушайте, Борис Борисович, – неторопливо начал он, – я не хочу питать вас иллюзиями, но и обременять вашу душу лишними тяготами тоже не желаю. Сейчас мы начнем официальную проверку по всем фактам, которые вы нам сообщили. Если все подтвердится, вы – чисты. Но дело усложняется тем, что Хомякова нет, а с мертвых, сами понимаете, какой спрос? Ведь на них же и лишнее свалить можно, согласны? Короче говоря, до окончательного решения вопроса мы будем ходатайствовать о вашем отстранении от работы. Посидите дома, отдохнете. Если все, вами рассказанное, подтвердится, вы вернетесь к своим обязанностям. Обещаю, что в этом случае произошедшее не скажется на вашей дальнейшей карьере. Единственная просьба – пока идет расследование, никуда не уезжать. И приказ – с вашими подопечными из группы «У» никаких контактов. И еще. Отдайте, пожалуйста, телефон, по которому вы разговаривали с ними, и укажите, как можно связаться с командиром. И напоследок вот что. Расскажите, как они выглядят. Все трое. О Лайме Скалбе подробнее. Меня черезвычайно интересует эта, так сказать, пиковая дама.