Ольга ломала все привычные для него рамки и представления о слабом поле. Она была совершенно равнодушна к его материальному благополучию и наотрез отказалась принимать от него деньги и дорогие подарки. Более того, казалось, ее совершенно не волновал вопрос, смогут ли они пожениться. К ее приезду он готовил роскошный прием. Квартиру, которая стала их временным любовным гнездышком, Александр обставил по последнему дизайнерскому писку. В ванной комнате гостью дожидались самые дорогие средства по уходу за собой: кремы, шампуни, гели, дезодоранты, духи. Коробочки, баночки, футлярчики с декоративной косметикой заполняли недра зеркального шкафчика. Банный халат, пижама, дюжина ночных сорочек покоились в ожидании своей прекрасной обладательницы. Постельное белье, посуда, цветы в горшках – все подбиралось специально для нее. За час до ее появления нанятые специально помощницы закончили наведение идеального порядка и удалились.
Ольга же, осмотрев все это великолепие, молвила лишь:
– Здесь очень мило.
Но Александру и этого было достаточно. Суворов немного комплексовал, что столичной гостье придется не по душе индустриальный, забитый до отказа заводами городок. Но Ольге пришлась по душе великолепная природа этих мест.
– Знаешь, здесь не хуже, чем в Швейцарии.
– А ты была в Швейцарии? С кем? – встрепенулся Александр.
– С родителями, дурачок! – засмеялась она, ласково потрепав его по щеке.
Он успокоился.
Они проводили вместе незабываемые дни и бесконечные ночи. Александр мало-помалу рассказал ей все о своей жизни и своих занятиях. Она была в курсе его проблем и даже дала несколько советов. К удивлению Александра, они оказались на редкость дельными, что еще больше возвысило ее в его глазах. Ольга уже была знакома с его друзьями. Александр неоднократно брал ее с собой, и она присутствовала при встречах, разговорах – словом, везде, где был он. Поначалу он опасался, что такая жизнь ей быстро наскучит и она запросится домой. Но она быстро приспособилась к его ритму жизни, искренне переживала за него и принимала близко к сердцу все его проблемы и заботы.
Когда разразился скандал с директором комбината «Сокол» старым маразматиком Громовым, Суворов, как, впрочем, и другие его товарищи, долго не мог разрешить конфликт. Старикан упорно стоял на своем: покуда суворовские фирмы не погасят задолженности перед комбинатом, ни один ящик водки не попадет к ним на прежних условиях, то есть без предоплаты. Вход «суворовцам» на комбинат был заказан. Александр тогда просто сбился с ног: обещал старику золотые горы, жаловался на происки конкурентов, невезение и недобросовестность реализаторов. Он обещал исправиться, наказать виновных, просил, умолял, но Громов стоял подобно скале. Утомившись ползать на коленях перед твердолобым упрямцем, Александр сменил тактику. В ход пошли угрозы, психическое давление, испытанные трюки с анонимными телефонными звонками, траурными венками, которые ставили под дверь старика. Громов заметно сдавал здоровьем, но терпел.
Конечно, Ольга была наслышана о конфликте с директором «Сокола». Наблюдая, как Александр становится день ото дня мрачнее, она не выдержала:
– Милый, здесь есть только один вариант…
– Какой же?
– Ты сам знаешь… Его надо убирать.
Александр не верил своим ушам. Быть не может, чтобы эта ангельски красивая и любящая женщина могла предложить такое.
– Говоря «убирать», ты имеешь в виду…
Он еще надеялся, что она неправильно понимает смысл сказанного.
– Я имею в виду то же, что и все остальные. Убирать – то есть физически устранять. Убивать в конце концов! Но мне не очень нравится это выражение, – развеяла она его последние иллюзии.
Он уставился на нее, пытаясь разгадать, не шутит ли она. Но ничего подобного! Ольга была серьезна как никогда. Александра это неприятно поразило.
– Ты ведь сам говоришь, что он чинит тебе препятствия. Он ставит под удар весь твой бизнес. Прости, милый, но бизнес – это игра. И тот, кто играет не по правилам, часто оказывается на обочине. Кроме того, я не могу видеть, как ты изводишь себя…
Последний аргумент понравился ему. Он внимательно посмотрел на нее. Действительно, раньше он никогда не встречал такой понимающей женщины.
Ольга и не предполагала, что ее доводы оказались решающими в судьбе Георгия Громова….
Суворов помнил ту ночь, когда он явился домой после того, как все было закончено. Именно она, Ольга, сидела с ним рядом, храня тишину застывшей в предутреннем мраке квартиры. Когда раздался телефонный звонок и Марьин, опасаясь возможного прослушивания, дал понять Суворову, что Громов и его зять остались живы, только она, Ольга, не потеряла самообладания.
Она обняла его за плечи и тихонько сказала:
– Собирайся… Ты должен быть в больнице.
Как показало время, это был единственный разумный выход. Хвала господу, Громов оказался на небесах раньше, чем бледный Суворов с увесистой сумкой гостинцев нарисовался на пороге больничной палаты. Старик не пришел в сознание. Его зятю повезло больше, но после соответствующей суворовской обработки он не посмел пикнуть в прокуратуре, проронить хотя бы слово из того, о чем знал.
Ольга помогала и в дальнейшем… Ее советы ничем не уступали в правильности и дальновидности советам умника Марьина, а по силе духа она могла бы потягаться с самим Александром. Она не требовала для себя ничего, но давала ему все. Она была загадочна, рассудительна и холодна. Вместе с тем – темпераментна, обворожительна и губительно женственна. И Александр, запутавшись окончательно и бесповоротно в крайности ее достоинств и недостатков, пришел к сногсшибательному выводу, что на его пути встретилась такая любовь, какая бывает только в книгах и сериалах.
Дверь следственного бокса мягко захлопнулась. Грановский поднял глаза. Перед ним стоял Александр Суворов. Он нисколько не изменился. Такой же стальной взгляд, упрямый подбородок, крепкая спортивная фигура.
– Вот и увиделись, – чуть насмешливо сказал он. – Помните, я вам сказал, что мы будем с вами дружить? Как в воду глядел.
Грановский молчал. Он не совсем представлял, что нужно отвечать. Неукротимая, бьющая через край колючих глаз энергия парализовывала, подавляла волю собеседника.
– Расслабьтесь, Семен Иосифович. Мы нуждаемся друг в друге. Ведь так? Не беспокойтесь, я буду самым дисциплинированным вашим подзащитным. Я имею собственное мнение, но в правовых вопросах полностью положусь на вас.
Грановский с удивлением поймал себя на мысли, что ему не хочется ставить Суворова на место, навязывать свои правила игры. И вилла здесь, пожалуй, ни при чем. Он скорее почувствовал перед собой непреодолимую силу где-то на уровне подсознания, как некую каменную стену, о которую можно разбиться.
– Я ознакомился с вашим делом, – начал он.
– Ну, и что скажете? Надеюсь, вы не приняли во внимание всю эту чепуху про преступное сообщество, бандитские формирования и тому подобный мусор?
– Если и принял, то очень избирательно, критически. Не мне вам говорить, Александр, но вам вменяют довольно обширный послужной список.
– Что верно, то верно, – усмехнулся Александр. – Надеюсь, мое дело не безнадежно?
– Отнюдь… За пестрыми эффектными фразами, рассчитанными на досужего обывателя, скрывается слабенькая доказательственная база. – Грановский перелистал свои записи и развел руками. – Следствие по большинству из инкриминируемых вам деяний было в свое время приостановлено за неустановлением лиц, подлежащих привлечению к уголовной ответственности. Когда же его возобновили, то по истечении времени была утеряна возможность отыскать доказательства. С позволения сказать, многие дела «натянули» под вас, обернули общими фразами, подтвердили ничего не значащими бумажками. Состряпали дельце, как пирог по заказу. Многие утверждения следствия ничем не подтверждены. В деле масса процессуальных нарушений.
Александр напряженно следил за речью собеседника:
– Значит, вы полагаете, у меня есть шансы?
– Несомненно. Однако, уважаемый Александр Петрович, опустимся с небесных высот на матушку-землю… В деле есть определенные сложности, и вы должны отдавать себе в этом отчет.
– Вы имеете в виду показания настроенных против меня лиц?
Грановский поморщился:
– Не совсем так. Это как раз поправимо. Надеюсь, у вас остались верные друзья на свободе? Не правда ли?
– Конечно.
– Тогда эту проблему мы решим.
– Если уж речь зашла об этом, вот еще что меня волнует… – Суворов нахмурился. – В деле есть показания некоего Ивановского Ивана Ивановича. Начнем с того, что мне эта фамилия ничего не говорит. Мало того, содержание его показаний меня здорово настораживает. Если отбросить всю словесную шелуху, которая явно записана под диктовку следователя, останется достоверная информация, которой мало кто мог обладать. Как вы думаете, неужели к нам в организацию был внедрен кто-то со стороны?
– Да, я читал его показания. Вы верно заметили, большая их часть написана сухим профессиональным языком. Без сомнения, руку к этому приложил опытный юрист, этакий аналитик. Творчески расписана структура сообщества, иерархия его членов, клятвы на крови, железная дисциплина… Берет за душу. – Грановский позволил себе усмехнуться.
– Это не шутка! – повысил тон Суворов. – Поймите же, этот мерзавец знает то, что известно только ограниченному кругу лиц. Поименный состав моих людей, род занятий каждого, формирование кассы, распределение денежных средств и так далее… Как близко нужно было подойти ко мне, чтобы все это разнюхать!
– Вы сами ответили на свой вопрос, Александр. Никого к вам не подсовывали. Этот мерзавец – один из вашего близкого окружения. Просто он до поры до времени скрыт под маской Ивановского.
– Вы хотите сказать…
– Совершенно верно. Ивановский – это псевдоним. Лицо, скрывающееся под ним, по разным причинам – а это, как правило, боязнь мести – не хочет до поры обнаруживать себя. Хотя я думаю, что в этом вопросе нет интриги, вы сами его прекрасно знаете.
– Догадываюсь… – Лицо Суворова исказила бешеная злоба, но уже через пару секунд он держал себя в руках. – Насколько опасны для нас эти показания?
– Протокол допроса Ивановского не может быть доказательством до тех пор, пока аноним не обнародует себя и не подтвердит данные им показания уже от своего настоящего имени. Случится это или нет, пока загадывать сложно. Вероятно, обвинение прибережет этот козырь на крайний случай. Тогда все и всплывет. Я думаю, нам рановато задумываться об этом.
– Чем мы будем заниматься сейчас?
– У нас пропасть работы. Продумаем позицию защиты по всем эпизодам предъявленного обвинения. Более того, мы сделаем это и за остальных ваших товарищей. Затем проанализируем свидетельские показания. В некоторые нужно будет внести коррективы. Вы обдумаете, кому из лиц, находящихся на свободе, можно поручить столь щекотливую миссию. Свидетель должен быть готов нам помочь. Работать с ним надо аккуратно, чтобы ни в коем случае не раздавить его. А то, не ровен час, бросится он не к нам в объятия, а в прокуратуру. К каждому нужно подобрать свой ключик.
– Есть у меня тот, кто это возьмет под свой контроль. Да и вам этот человечек уже известен.
«Ольга!» – почему-то мелькнуло в голове Грановского.
– Это женщина, – коротко подтвердил догадку Суворов. – А теперь, Семен Иосифович, вы что-то говорили про сложности, связанные с моим делом, в которых я должен отдавать себе отчет.
– Главная и единственная на этот момент сложность заключается в заказном характере вашего дела. Вас хотят видеть за решеткой. Кому-то вы здорово наступили на лапу, уважаемый Александр Петрович. И бороться с этим будет нелегко.
– Но все-таки возможно, – полувопросительно отметил Суворов.
– Иначе бы меня здесь не было, – твердо заявил Грановский.
Грановский возвращался из СИЗО с тяжелым сердцем. Впервые за долгие годы адвокатской практики он отступил от незыблемого правила – не обещать клиенту благоприятного исхода.
Много лет назад, когда он только встал на адвокатскую стезю и проходил стажировку, эту аксиому ему внушил известный умница адвокат Знаменский.
– Запомни, Семен, мы не страховая компания и не гарантируем положительного результата. Если ты обещаешь клиенту, что через неделю он будет на свободе, ты берешь на себя обязательство, выполнение которого зависит в конечном итоге от суда. А у нашего суда пути так же неисповедимы, как и пути господа. Запомни, клиент твой – враг твой.
Такая позиция Знаменского приводила к тому, что клиенты уходили от него к другим, более пронырливым коллегам. Знаменский терял деньги, но от этого правила не отступал никогда. Молодой стажер решил, что известный адвокат чудит и излишняя чистоплотность в обращении с клиентом ни к чему. Да и вообще, когда берешь гонорар, так и тянет успокоить – деньги заплачены не зря, результат будет!
Согласиться со Знаменским позволил случай, который произошел прямо на глазах Грановского. Как-то утром, как всегда, с радостным ожиданием нового Семен вбежал в полуподвальное помещение, где ютилась юрконсультация. Картина, представшая его глазам, была достойна стать кадром боевика. В углу, вжавшись в стену бледной тенью, сползал вниз один из его будущих коллег. Другие адвокаты суетились в стороне. Над головой бедняги нависал здоровенный мужик, тыча в его картофелеобразный нос двустволкой. Мужик тупо басил одно и то же: «Засажу, засажу!»
Семен, вовсе не думая об этом, разрядил ситуацию. Влетев, он хлопнул дверью так, что стекла в стареньких рамах задрожали. Мужчина на секунду отвлекся, но этого времени хватило, чтобы испуганного адвоката как ветром сдуло из комнаты. Увидев, что жертва улизнула, нападавший всхлипнул и неожиданно тонко, по-бабьи запричитал. И было непонятно, то ли он жалел сына, которому суд отмерил восемь лет, то ли машину, которую продал, чтобы заплатить адвокату, то ли самого адвоката, которого собирался убить или посадить за обещания успеха. Происшествие скрыть не удалось, и уже через неделю защитник лишился работы.
А сегодня Грановский клял себя – «иначе я не взялся бы за дело». Как это вырвалось, ведь за язык не тянули? Он вздохнул. Что сделано, то сделано. План защиты есть. Пора претворять его в жизнь. Тут без помощников не обойтись. Суворов сказал, что передает все полномочия Ольге.
Грановский плохо представлял, каким образом эта пикантная дама сможет помочь в решении столь серьезной проблемы. Набирая ее телефонный номер по бумажке, он неожиданно ощутил холодок в кончиках пальцев. Предстоящая встреча возбуждала.
В тот день Елизавета почувствовала себя хуже. Болела голова, першило в горле, но она мужественно поднялась. В десять часов была назначена встреча у следователя Котеночкина. Не хочется, но идти все-таки придется. Надо же заканчивать ознакомление с этим треклятым делом. Следователь не понравился Елизавете с первого взгляда. Маленький, плюгавый, с бегающими под рыжими кустиками бровей злыми глазками, он пристально рассматривал девушку, как бы определяя на глаз стоимость ее модной одежды. Неприкрытая недоброжелательность уже не коробила Елизавету, она успела к ней привыкнуть за последний месяц. Так что пусть думает о ней что угодно.
В кабинете Котеночкина было накурено, как всегда. Форточка почти не закрывалась, а сквозняк, гулявший по помещению, отнюдь не способствовал созданию рабочей атмосферы. В довершение всех бед на стуле перед следователем развалился рыжий детина совершенно омерзительного вида. Вытянув километровые ноги почти во всю длину прокурорского кабинета, он нахально оглядывал Елизавету и непонятно чему ухмылялся.
– Привет, детка! Не узнаешь?
Лизу передернуло.
– А мы ведь с тобой встречались когда-то. – Рыжий подмигнул ей.
Дубровская совершенно точно знала, что подобную рожу видит в первый раз в своей жизни. Она села на свое привычное место и принялась за работу.