Наконец они вышли на улицу и двинулись в сторону особняка. Ветер дул им в лицо, и они закрывались от него, поворачивались спиной, из-за чего шли слишком медленно. Сама не понимая почему, Наташа волновалась больше и больше и торопилась, таща за собой упирающегося сына.
– Мы сегодня сказку читали про Винни-Пуха, а я ее уже знал, – громко рассказывал Тим, стараясь перекричать ветер. – А Аня не знала, и Кирилл не знал, и Витя тоже! А еще мы из пластилина слепили Кенгу и ей в кармашек поклали разные вещи!
– Не поклали, а положили.
– Положили. А потом закрыли глаза, стали доставать их из мешочка и отгадывать.
– Из пластилина стали доставать? – рассеянно спросила Наташа.
– Нет, не из пластилина. Нам Ирина Петровна сделала настоящий мешочек, из тряпочки, и сказала, будто бы это карман…
Тимка весело болтал, но Наташа перестала вслушиваться. Они почти дошли до дома. Внезапно повалил мокрый снег, и у нее появилось странное ощущение – словно сквозь снежную пелену на них кто-то смотрит. Она остановилась у дороги, крепко сжав руку Тимофея, и быстро оглянулась. Никого. Позади была совершенно пустая улица, освещенная желтыми фонарями. Неожиданно они показались Наташе зловещими. Какой там европейский городок? Это Санкт-Петербург, город с непроизносимым для детей названием! То ли дело ее родная Рязань… Изань, как говорил совсем маленький Тимоша.
– А потом Витя сказал, что нужно делать по-другому…
Ощущение взгляда стало таким отчетливым, что Наташа поежилась. «Господи, побыстрей бы дойти до дома! Почему я Эдика не подождала?»
– И Ирина Петровна ему сказала…
– Тима, пойдем быстрей! – Наташа потянула мальчика за руку. Дорога была совершенно пустой, им оставалось пройти до ворот каких-то пятьдесят шагов. – Тима, быстрее, быстрее!
– Мам, ты чего? Мам, мне больно! – захныкал малыш. – Чего ты меня тащишь, нет же машин!
Он потянул руку на себя, стоя посреди дороги. Мордашка его, облепленная мокрым снегом, выражала возмущение и недовольство, но Наташа, охваченная тревогой, дернула его за локоть и прикрикнула:
– Не останавливайся на дороге, иди скорее! Господи, Тим, да быстрее же!
Мальчик удивленно взглянул на нее, замолчал и быстро пошел, неуклюже переваливаясь в своем толстом комбинезоне. Им оставалось сделать несколько шагов до тротуара, когда из-за поворота вылетел черный джип.
Расширенными от страха глазами Наташа смотрела, как машина стремительно приближается к ним, но в следующую секунду опомнилась, схватила Тима на руки и кинулась бежать. Она добежала до тротуара, но споткнулась о высокий бордюр и упала, подвернув ногу. До дома было совсем близко, и Наташа, собравшись с силами, оттолкнула Тима от себя и отчаянно закричала:
– Беги к воротам! Беги к воротам!
Малыш растерянно посмотрел на нее, потом перевел взгляд на черную махину за маминой спиной, личико его искривилось, и он заплакал. Потом подбежал к Наташе и зарылся лицом в ее куртку. За спиной взвизгнули тормоза, раздалось какое-то шипение, и громкий голос с акцентом спросил:
– Слюшай, тебе помочь, а? Что случилось, ногу сломала?
Наташа обернулась. Из открытого окна на нее недоуменно смотрел небритый мужик, а с пассажирского сиденья таращилась совсем молоденькая девчонка, лет восемнадцати.
– Нет, спасибо, – сказала Наташа, чувствуя жгучий стыд пополам с облегчением. – Я просто ударилась, вот и все.
– Ну, сама дойдешь? – поинтересовался водитель.
Наташа торопливо закивала и махнула рукой в сторону особняка.
– Мы уже почти пришли, спасибо большое.
– Ладно.
Окно с шипением поднялось, джип сорвался с места и исчез за следующим поворотом.
Наташа сидела на снегу, потирая ушибленную ногу, а рядом ревел Тимофей.
– Ну, что ты ревешь? – грустно спросила она. – Не реви, ты уже большой мальчик. Стыдно реветь.
– Да-а, а я знаешь как испуга-ался!
– Знаю. Я тоже испугалась. Ну все, хватит сопли размазывать. Пойдем скорее домой, там дяде Эдику расскажем, какие мы глупые с тобой. Ну все, все, поднимайся.
Она вытерла сыну зареванную мордочку и подумала, что ей нужно попить успокоительное. «Господи, чего я так испугалась? Подумаешь, машина из-за угла выехала! Даже Эдику рассказывать не буду, стыдно».
Человек, смотревший на женщину и ребенка из окна дома, сжал губы. Он испытал слабое удовлетворение, увидев, в какую ситуацию они попали. С другой стороны, женщина чего-то испугалась, и интуиция подсказывала человеку, что она испугалась не просто так. Может быть, что-то почувствовала… говорят, у матерей обостренная интуиция. Человек поморщился. Это усложняет дело. Но всегда можно найти подходящий вариант, особенно в создавшейся ситуации. А теперь просто необходимо.
Сидя в старенькой, ободранной хрущевке, пропахшей дешевым куревом и тем особым сиротливым запахом, по которому безошибочно определяется жилище старого холостяка, Макар ругал себя за небрежность. Серега Бабкин, давно работавший с Макаром, сделал все по первому разряду, причем быстро: не только нашел человека, ходившего с Данилой Солонцевым по святым местам, но и вычислил, когда тот бывает дома, и принес Макару адрес на блюдечке с голубой каемочкой. И вот Макар сделал ошибку: приперся к мужику в новом свежем свитере и голубых джинсах. «Ладно еще догадался не побрызгаться туалетной водой», – злобно обругал сейчас сам себя Макар. Но и так было понятно, что с первого слова контакта не будет: мужик с простым именем Иван Иванович Кордыбайлов косился на Илюшина, чувствовал себя не в своей тарелке и явно недоумевал, что нужно от него этому молодому парнишке из богатеньких. Легенду о написании дипломной работы по теме, связанной с паломничеством, мужик пропустил мимо ушей как непонятную. Да для него и не имело значения, зачем нужна информация. И отвечал неожиданному визитеру скупо и неохотно.
– Да что тут рассказывать-то… Ну, ходили, было дело.
– Только один раз?
– А зачем больше-то?
– И что было в походе?
– Да ничего особого и не было. Дошли до святыни, поклонились и обратно пошли.
«Содержательно, – подумал Илюшин. – Дошли, поклонились, пошли обратно».
Он глянул на Кордыбайлова повнимательнее – тот сидел и безучастно смотрел на стол, усыпанный хлебными крошками. Не старый еще мужик, но выглядит на все шестьдесят – морщинистый, лицо унылое, щеки обвисшие.
– Голубей бы тебе держать, – неожиданно сказал Макар, переходя на «ты».
– Чего? – не понял паломник.
– Голубей, говорю. Что у тебя, тряпки нет дома? Или тебя ломает лишний раз со стола стереть?
– Ты о чем?
– Да о том! Сидим, как свиньи, все в крошках. Смотреть противно.
– А ты не смотри, – покорно заметил мужик, и Илюшин понял, что из дома его не выгонят. – Слушай, тебе чего вообще надо от меня, а?
«Ну слава богу, проснулся», – поздравил себя Макар. А вслух сказал:
– Можешь ты мне нормально, по-человечески рассказать, что у вас с паломничеством было? И не пудри мне мозги, ради бога!
– А ты не заливай про студента, – огрызнулся Иван Иванович.
Он встал, открыл сопротивляющуюся дверцу холодильника и достал бутылку. Макар содрогнулся, но выбора у него не было.
– Закусить есть? – спросил он, стараясь, чтобы голос не звучал обреченно.
– А то! – обиделся Кордыбайлов. – У нас все есть.
Крошки полетели на пол, а на изрубцованной порезами ножа скатерти появились два стакана и запотевшая бутылка. Из пакета, висевшего на спинке стула, Кордыбайлов достал половинку ржаного и разломил ее пополам.
– Держи закусь.
После второго стакана дело пошло на лад. Иван Иванович в подробности не пускался, но и того, что он рассказывал, Макару пока было достаточно.
– Ходил я с Данилой один раз только, – говорил Кордыбайлов, вертя в мозолистых руках пустой стакан. – И то не больно далеко – в Дивеевский монастырь. Учение, оно ведь что говорит: в каждой святыне православной есть другая, от большинства людей скрытая. Или не главная. Ну, вот как в том самом монастыре. Нас Данила учил, что попы вроде как украли священные вещи, но сами ими особо пользоваться не могут и только рядом с ними что-нибудь свое пристраивают, вроде чтоб и им силы хватило.
– Не понял: как украли?
– Ну, не украли, а просто своими объявили.
– А чьи они на самом деле?
– На самом деле общие, и от них любой человек может к Богу стать ближе. А если вера у него правильная, то и вообще чуть ли не святым. В общем, в Дивеевском монастыре это береза старая, на которой лик Богоматери явлен.
– Вырезан, что ли?
– Да ну тебя! При чем тут вырезан? Явлен, говорят тебе. И не перебивай меня! Давай-ка по третьей…
Дали по третьей.
– Короче, не суть. Ходили мы туда, поклонились святому месту, Данила молитву прочитал – и обратно побрели. Ну, имена всем дали.
– Что за имена?
– Да твое же имя тебе возвращается. Смысл в чем: имя человеку просто так не дается, а нужно его заслужить. Вот для того и идешь по святым местам, а в пути…
Кордыбайлов неожиданно замолчал и помрачнел.
– Что – в пути? – осторожно спросил Макар. – Иван Иваныч, ты «а» сказал, теперь «бэ» говори.
– Да ладно, не агитируй. Короче, в пути разные испытания проходишь. Типа того, что к святому месту каждый человек прийти может, а только не каждый того достоин. Ну Учитель и проверяет.
– Учитель – это Данила?
– Он. Вообще-то его паломники по многу раз ходят, они так к Богу ближе делаются, но всякий раз новичков с собой берут – одного-двух, а со мной вот и трое ходило. Ну, в смысле, кроме меня, еще двое.
– И ты испытания проходил?
– Проходил, – неохотно согласился Кордыбайлов. – Сначала пугают тебя, вроде как душат или еще чего в таком роде. Потом на выносливость проверяют. Потом… В общем, разное делают. Если выдержал – значит, свой, тебя в другие походы берут. А не выдержал… Оставляют, короче.
– Где оставляют? – не понял Макар. – Дома, что ли? Как тебя?
Кордыбайлов поднял на него неожиданно трезвые глаза и шепотом проговорил:
– Щас! Дома! Там же и оставляют. Понял? Там же! Слышал ты меня, сыщик гребаный? Запиши себе куда-нибудь! Там же они их и оставляют!
Голос хозяина сорвался на хриплый крик. Он отбросил стул, выскочил из кухни, вбежал в комнату и захлопнул дверь.
– Иван Иваныч! – позвал Макар, подбежав секундой позже. – Открой! Хватит дурить, я тебе плохого ничего не сделаю!
В ответ раздалась ругань и предложение убираться из дома.
– Да открой ты, чудак-человек! Что ты как с цепи сорвался?
За дверью молчали, и по этому молчанию Макар понял, что миссия его завершена. Он потоптался еще немного у двери, чувствуя себя довольно глупо, вздохнул и вышел из квартиры. Было совершенно ясно, что больше Кордыбайлов говорить с ним не будет.
Вечером в квартире они обсуждали с Бабкиным результаты встречи.
– По большому счету, – втолковывал Макар, усевшись на стол и болтая ногами, от чего сходство со студентом еще больше увеличивалось, – ничего нового мы не узнали. Было и так очевидно, что с этим Данилой дело нечисто. А с какой подоплекой они в свои паломничества идут – дело десятое.
– Слушай, одного не пойму. – Грузный Бабкин задумчиво помешивал чай с шестью ложками сахара в кружке с надписью «Мы – монстры!». – Почему ты решил, что девчонка с ним пошла?
– Интуиция, Сереженька, интуиция! И потом, ведь в такую версию все укладывается.
– Да, может, ее маньяк за мусорными баками зарезал, а тело съел. И паспорт заодно.
– Нет, господин Бабкин, не зарезал и не съел. Твой мифический маньяк не объясняет, почему у девочки поменялись характер и привычки, понимаешь? А вот Учитель Данила очень даже объясняет.
– Ну, допустим. И как ты собираешься свою версию проверять?
– А ты не догадываешься? Мне нужно найти тех, кто ходил с ним в поход четыре года назад, или хотя бы выяснить маршрут. Должны же были остаться какие-то свидетели, согласись!
Бабкин шумно отхлебнул горячий чай и покачал головой.
– Слушай, Макар, если ты такой умный, объясни мне фишку.
– В смысле?
– Зачем он это делает? Ведь у девчонки ничего не пропало – ни деньги, ни вещи какие-то ценные… Я понимаю, если секта квартиру на себя заставляет переписать, они в огромном большинстве только затем и существуют, но здесь-то явно дело в другом!
– В другом, – озабоченно сказал Илюшин и спрыгнул со стола. – Что мне больше всего и не нравится. У мужика того, у Кордыбайлова, и сейчас брать нечего, и пять лет назад, я уверен, тоже было нечего. То есть дело вовсе не в наживе, потому все значительно усложняется. Как я понимаю, их Учитель реально во всю свою ерунду верит и им несет слово просвещения. Его действия непредсказуемы, основываются только на его религии. Черт его знает, что случилось с Элиной, но что-то мне подсказывает, что ничего хорошего. Ладно, давай работать.
* * *Люди уже начали выходить из палаток, а девушка все еще не успела принять решение. Машинально кивая в ответ на приветствия Безымянных, она судорожно пыталась понять, что же случилось с Верой и нужно ли ей говорить о своей находке Учителю. И если с Верой, в общем-то, все было ясно, как ни гнала она от себя столь жуткие мысли, то вот с Учителем…
Данила вышел из палатки, потянулся у входа и подошел к ней.
– Не замерзла ночью, Безымянная? – ласково спросил он. – Земля еще не просохла после дождей.
Девушка посмотрела на него и решилась.
– Учитель, мне нужно поговорить с тобой, – тихо сказала она.
– Хорошо, после трапезы…
– Сейчас. Пожалуйста! – умоляюще прибавила она, видя удивление в его глазах. – Это очень важно для… для всех Безымянных.
Секунду Учитель смотрел на нее, потом кивнул.
– Пойдем.
Они вышли на опушку леса. Данила присел на пенек и начал водить веточкой по земле, пока девушка, запинаясь и чуть не плача, рассказывала о том, что обнаружила в лесу. Сейчас ее больше всего пугало не само воспоминание о ночном кошмаре, а ожидание – как отреагирует Учитель.
– А потом я ее закрыла и убежала. И все, – закончила она. К горлу подкатила тошнота, как три часа назад, но она сглотнула и заставила ее отступить. – Учитель, что… что там произошло? – почти шепотом проговорила девушка.
Данила поднял на нее глаза, в которых было безмерное удивление.
– Неужели ты думаешь, Безымянная, что я – Господь Бог? Я не мог даже представить, что случится подобное. Сейчас мы с тобой пойдем обратно, и я прошу тебя никому ничего не говорить.
Девушка торопливо закивала, а он продолжил:
– Когда вернутся те двое безымянных, которые провожали несчастную в больницу, я расспрошу их. Но ты пока постарайся не выдать им своих чувств. Хорошо? И умойся как следует, у тебя заплаканные глаза.
Когда они приблизились к лагерю, девушка увидела двоих мужчин, зашедших в палатку.
– Они вернулись! – вцепилась она в рукав Данилы, не понимая, что делает.
– Успокойся, – строго приказал он, – и возьми себя в руки. Иди, помоги остальным.
Он направился к палатке, негромко спросил что-то, наклонившись ко входу, и скользнул внутрь.
Через десять минут Данила подошел к девушке, собирающей вещи, тронул ее за плечо и укоризненно покачал головой, когда она вздрогнула.
– Я поговорил с провожавшими ее, и они рассказали мне, что случилось. Они бы рассказали об этом, как только пришли, но нас с тобой не было. Большая женщина начала кашлять недалеко от деревни, приступ был очень сильный, до удушья. Они прошли несколько шагов, но им пришлось остановиться, потому что Безымянная опять закашлялась. К сожалению, третий приступ закончился удушьем и смертью. Мне жаль, но сейчас она – с Именем у Господа. Вознесем молитву за нее.
Он наклонил голову, шевеля губами.
– Но почему же… – растерянно спросила девушка, – почему же они… зарыли ее там, как… как собаку? Почему не позвали на помощь, не пришли в деревню? Зачем нужно было закапывать в лесу? И ни креста нет, ни надписи, ничего!
– Ты действительно не понимаешь? – удивился Данила. – Ты идешь с нами столько времени, ты прошла первое испытание и задаешь мне такие вопросы?