Девушка молчала, с отчаянием глядя в ясные голубые глаза.
– Я объясню тебе, хотя твоя недогадливость меня тревожит. Ты знаешь, что в нашем государстве поддерживается только одна религия – православие. Или, точнее сказать, то, что именуется православием, хотя таковым и не является. Любая истинная вера искореняется, когда на нее навешивают ярлык «секта». Точно так же поступят и с нами, если кто-нибудь узнает об истинной цели нашего паломничества, о наших заповедях и правилах. Так неужели ты думаешь, Безымянная, – он повысил голос, но на них никто не оглянулся, – неужели ты думаешь, что мы можем показать местным властям тело той несчастной Безымянной и, не объясняя ничего, уйти? Неужели ты думаешь, что нас не остановят, не прервут наш Путь, хитростью или силой? Ты так думаешь?
Голос его гремел у девушки над головой так, что она съежилась. Конечно, конечно, Учитель прав, тысячу раз прав, и с ее стороны было просто преступлением не подумать об этом! А ведь она уже собиралась обвинить двух провожатых бог знает в чем!
– Прости меня, Учитель, – прошептала она сквозь слезы раскаяния. – Я действительно не подумала. Я слишком глупа.
– Богу так же не нужна твоя гордыня, как и твое уничижение, – ровным голосом произнес Данила. – Ты не глупа, но запомни: кроме тебя, здесь все уже проходили Путь. И они прошли его до конца. В этот раз они получат свои имена, и ты тоже! И дела каждого из них чисты, так же как и помыслы. Ступай, молись. И я буду молиться за тебя.
Она наклонилась к руке Учителя, мысленно вознося молитву. И не заметила, каким внимательным взглядом обменялись над ее головой Учитель и один из провожатых.
Глава 6
Обычно, возвращаясь домой, Эдик звонил в дверь – ему нравилось, что Наташа встречает его. Но сегодня он открыл своим ключом, помня, что жена ушла за Тимофеем в садик.
В холле стояла Евгения Генриховна, нервно сжимая под горлом шелковый черный палантин с красными разводами, подаренный ей Аллой Дмитриевной.
– Мама? – удивился Эдик. – Ты же собиралась в офисе остаться подольше…
– Мне с тобой нужно поговорить. – Голос Евгении Генриховны звучал напряженно.
– Что-то случилось?
– Мне нужно с тобой поговорить, – повторила мать. – Пойдем ко мне.
Быстро войдя в комнату, она плотно прикрыла дверь и зачем-то выглянула в окно. Эдик бросил пиджак на спинку кресла и подошел к матери. За окном по снегу, казавшемуся в сумерках серо-синим, неприкаянно ходил Сергей Кириллович, рассматривая ветки, и время от времени грозил кому-то кулаком.
– Совсем старый он стал, – рассеянно проговорила Евгения Генриховна, – надо что-то с ним придумать. Ты знаешь, что он на днях на Илону набросился?
– На Илону? – поразился Эдик. – Нет, не знаю. За что?
– Без причины. Во всяком случае, видимой.
– Знаешь, мам, при том, как ведет себя твоя уборщица, – Эдик подчеркнул слово «твоя», – я бы ничему особенно не удивлялся. Он что, ударил ее?
– Да нет, она в дом забежала. Но, согласись, некоторая тенденция просматривается…
– Почему бы тебе не решить этот вопрос? – негромко спросил Эдик.
Евгения Генриховна промолчала, но переспрашивать он не стал, потому что ответ был известен. Сергей Кириллович, помимо всего остального, был хорошим Знаком. И постоянно подкидывал такие Знаки госпоже Гольц.
– О чем, собственно, я с тобой хотела поговорить… – Евгения Генриховна поморщилась и потерла лоб. – Эдик, последнее время некоторые Знаки были очень нехорошими. У меня такое ощущение, будто что-то случится. Причем вот-вот.
Эдик глубоко вздохнул, стараясь не раздражаться. Мать заводила с ним подобный разговор в третий раз.
– Мама, я тебе уже говорил – перестань так воспринимать Наташу. Я понимаю, что она, как ты выражаешься, человек не нашего круга. Но, в конце концов, она моя жена! Сколько можно говорить об одном и том же? Хочется тебе видеть в ней плохой Знак – пожалуйста, но я не хочу это обсуждать!
Евгения Генриховна внимательно посмотрела на взволнованного сына и отстраненно подумала, что раньше он никогда не выходил из себя так быстро.
– Эдик, ты меня не понял. – Она подошла к столу и машинально поменяла местами часы и портрет Элины. – Я вовсе не о твоей жене. Во всяком случае, надеюсь, что дело не в ней.
– Тогда о чем?
Евгения Генриховна глубоко вздохнула и оглянулась в поисках подходящего Знака. Ничего. Ну что ж, придется говорить все, как есть.
– Кто-то ворует информацию о бизнесе, Эдик. Один из тех, кто живет в доме.
Выйдя из кабинета через полчаса, Эдик подошел к лестнице, собираясь спуститься вниз, и остановился. Внизу щебетал Тимоша, но Наташа, против обыкновения, не чирикала вместе с ним что-то незамысловатое, а отмалчивалась, изредка вставляя «да-да» или «конечно-конечно». С внезапно обострившейся интуицией он догадался – что-то не в порядке, но задумываться над тем, что может быть не так, ему не хотелось. Того, что сообщила мать, было вполне достаточно для обдумывания на всю ближайшую неделю.
– Да мало ли кому ты говорила о помещении на Ивановской, – убеждал он Евгению Генриховну двадцать минут назад. – Неужели ты можешь всех помнить?
– Я сказала о нем только один раз – тогда, за воскресным ужином, – возразила она, – и больше тема ни с кем не обсуждалась. Эдик, твои возражения бесполезны. Я сама уже все обдумала сто раз и вынуждена признать, что других вариантов нет.
Эдик помолчал, нервно потирая пальцы об ладонь. Из рассказа матери следовало, что к хозяину площади, которую он собирался продать госпоже Гольц, неожиданно заявились незнакомые люди и вежливо «уговорили» его продать собственность не ей, а им. Собственник был давним знакомым семейства Гольц и полагал, что оказывает большую услугу, предлагая Евгении Генриховне почти семейную сделку. То, что информация вышла за пределы семьи, привело его в такую ярость, что он отказался сообщать Евгении Генриховне подробности встречи с новыми покупателями и принимать от нее извинения. Она смогла от него добиться только одного – чтобы он назвал имя нового владельца. Степан Затрава.
– Не понимаю, почему они не используют подставных владельцев. – Эдик оставил в покое ладони и принялся тереть подлокотники кресла, в котором сидел.
– Специально, – отозвалась мать. – Специально, Эдик, чтобы у меня не оставалось никаких сомнений. Они собираются давить на меня, пока я не уступлю во всем.
– А ты не думаешь, что Варганов сам случайно кому-то проговорился? И утечка информации не имеет к нам никакого отношения.
– Не думаю. И ты не думаешь. И оставь, пожалуйста, кресло в покое.
Эдик замер в кресле, зажав ладони между колен. Мельком взглянув на него, Евгения Генриховна подумала, насколько от Элины было бы больше пользы.
– Проблема имеет две стороны, – неожиданно произнес сын, глядя в пустоту перед собой. – Первая – как решить вопрос с Затравой и его экспансией. Я не сомневаюсь, что если ты наконец решишь прибегнуть к помощи… ты сама знаешь, о ком я… В общем, проблема вполне решаема. Вторая сторона – шпион в доме. Ты абсолютно уверена, что он в доме, а не в офисе?
Евгения Генриховна кивнула.
– Тогда все гораздо хуже, – так же невыразительно продолжил Эдик. – Как ты собираешься его искать?
– Это не я буду решать, а безопасники, – пожала плечами Евгения Генриховна. – В любом случае будет прослушиваться дом, я думаю.
– Но ты сама кого-нибудь подозреваешь?
Эдик первый раз за все время разговора взглянул на мать прямо. Несколько секунд Евгения Генриховна молча смотрела на него, потом отвернулась и опять подошла к окну.
– Лично я первым делом грешил бы на твоего Мальчика Жору, – сказал сын.
– Почему на него?
– Потому что он мне не нравится. Еще мне не нравится твоя Илона, но она не была на ужине.
– Она была в доме и могла подслушать. И ты забываешь, что Мальчик Жора тоже не был на ужине.
– Но у него есть доступ ко всем твоим документам, мама! И, по-моему, все, что ты говоришь нам, ты сообщаешь и ему. Разве не так?
Евгения Генриховна, не отвечая, сняла с плеч палантин и протянула его Эдику.
– Положи в холле, будь любезен. И не говори никому о нашем разговоре.
Эдик укоризненно взглянул на мать и покачал головой.
– Могла бы и не предупреждать.
Когда дверь за ним закрылась, Евгения Генриховна произнесла, обращаясь к оконному стеклу:
– Кто тебя знает, дорогой?
Переодев Тимофея, Наташа оставила сына в комнате, а сама пошла на кухню. Эдик их не встретил, и вообще дом производил сейчас какое-то странное впечатление. Было пусто и тихо, словно все попрятались по своим комнатам, но в любой момент могли выйти. Не сидел в гостиной, раскинувшись по-барски и оттягивая щеки в разные стороны, Игорь Сергеевич; не слышно было Мальчика Жоры, не ходил по двору старик Сергей Кириллович. О том, что в доме кто-то есть, говорили только доносящиеся из кухни запахи жаренной с какими-то приправами рыбы. Наташа еще в своей комнате набрала номер мужа, но телефон у Эдика был отключен. Заходить в комнату свекрови ей не хотелось, к тому же Евгения Генриховна собиралась сегодня вернуться поздно. Поэтому Наташа решила поздороваться с Ольгой Степановной, а заодно и выяснить у нее, где же все домочадцы.
Она спустилась по лестнице и прошла через холл, мельком оглядев себя в зеркалах и отметив, что хорошо выглядит. Нежный джемпер золотистого цвета, подаренный Эдиком, выгодно подчеркивал темные глаза и волосы, а фигурка в нем казалась миниатюрной. Джинсы, испачканные на дороге, Наташа сменила на тонкие бежевые брючки, и теперь даже Алла Дмитриевна не могла бы сказать, что она выглядит плебейски.
Только она о ней подумала, как тут же услышала голос Аллы Дмитриевны и остановилась в коридоре около окна, плотно занавешенного тяжелой зеленой гардиной. Общаться с госпожой Бобровой, несмотря на джемпер и брючки, не было желания. Но голос звучал как-то странно, и Наташа подошла поближе, прислушиваясь. Коридор заворачивал направо, и, дойдя до угла, Наташа остановилась. Она не собиралась подслушивать, но было что-то непривычное в том, как говорила Алла Дмитриевна, и захотелось разобраться, что же именно.
– Пошла отсюда вон! – раздался почти у двери в столовую отчетливый голос Ольги Степановны – негромкий, но очень рассерженный.
Наташа оторопела.
– Что-то вы раскомандовались, Ольга Степановна, – издевательски произнесла Алла Дмитриевна откуда-то из глубины столовой. – Забыли свое место, как я посмотрю. Хотите, напомню?
– Я тебе сказала, бесстыдная твоя душа: уйди с глаз моих, чтобы я тебя не видела больше!
– Посмотрим еще, кто откуда уйдет! Понятно вам?
Неожиданно Наташа осознала, что слышит вовсе не Аллу Дмитриевну. Говорила Илона.
– Я вам, Ольга Степановна, так скажу: уходили бы вы сами. А не то… Да вы сами знаете, что будет. Не позорьтесь.
Послышались шаги, и Наташа поняла: уборщица идет к выходу. Быстро метнувшись назад, Наташа шмыгнула за темно-зеленую гардину и застыла, прижимаясь спиной к подоконнику. Шорох каблуков по ковру – и в коридоре стало тихо. Наташа подождала еще минуту, потом осторожно высунула голову. Никого.
Подумав, она опять пошла к столовой, собираясь выяснить у Ольги Степановны, что вдруг так разошлась наглая девчонка. Но ее опять остановили звуки – на сей раз другие. Не нужно было обладать прекрасным слухом, чтобы понять, что происходит, – в трех шагах от нее, не сдвинувшись с того места, с которого пять минут назад она отчитывала зарвавшуюся Илону, безутешно плакала Ольга Степановна.
Наташа постояла пару секунд, повернулась и бесшумно пошла прочь от столовой.
Быстро поднявшись наверх и убедившись, что Тимоша спокойно складывает паззлы на ковре, Наташа чмокнула его в беленькую макушку и еще раз набрала номер Эдика. Странно, телефон был по-прежнему отключен. Но, в конце концов, куда же все подевались?
– Тима, ты поиграй тут, а я схожу вниз и поищу дядю Эдика.
– А зачем ты его поищешь? Он потерялся? – Тимофей задумчиво вертел яркий кусочек картона, прилаживая его то так, то эдак.
– Да, почти потерялся. Ты вот так попробуй. – Наташа положила паззл, и получилась львиная голова.
– Не надо, я сам! – Тимоша сердито оттолкнул ее руку и надулся. – Ты неправильно делаешь!
– Ну ладно, ладно, делай сам. Самоделкин ты мой!
Еще раз проведя рукой по нежным светлым волосикам, Наташа вышла из комнаты. Она подумала, что стоит еще раз заглянуть в гостиную – может быть, Игорь Сергеевич появился. Конечно, логичней было бы просто дойти до его комнаты, но Наташа предпочла окольный путь. «Вот посмотрю в гостиной, – сказала она себе, – а если там никого нет, то зайду к Бобровым».
Уже спустившись вниз, Наташа услышала негромкие голоса из гостиной. Дверь была прикрыта, но неплотно. «Больше никакого подслушивания», – решила Наташа, вспомнив, как стояла за шторой, и потянула дверь на себя. Дверь распахнулась, и она остановилась в дверях, удивленно взирая на открывшуюся ей картину.
Игорь Сергеевич и Алла Дмитриевна стояли около ближнего окна, выходившего в сад, и внимательно изучали что-то, невидимое Наташе. Около них пристроилась подруга Аллы Дмитриевны, Елена Семеновна, в очередной раз напомнившая Наташе ядовитую медузу. Одна рука ее обнимала Боброву, другая нежно поглаживала по спине ее супруга.
– Но, вообще-то говоря, девочку не мешало бы поощрить, – произнес Игорь Сергеевич в тот самый момент, когда Наташа собиралась поздороваться.
– По-моему, мы ее уже поощрили, – заметила Алла Дмитриевна, не поворачиваясь. – Тебе не кажется, что получится перебор с поощрениями?
– Аллочка, ну почему бы и нет? – промурлыкала Елена Семеновна. – Она так хорошо справилась. Можно было бы и еще раз…
Наташа подумала, что нужно выйти из комнаты и снова зайти, но что-то ее удержало. Какое-то непонятное ей самой желание показать Бобровым и их подруге, что она слышала часть разговора, явно не предназначавшегося для чужих ушей. Наташа сделала шаг вперед и громко сказала:
– Добрый вечер. Простите, вы Эдика не видели?
Выражение лиц обернувшейся троицы с лихвой компенсировало Наташе те неприятные ощущения, которые она испытывала, сталкиваясь с Аллой Дмитриевной. Растерянность и… испуг, да, испуг – вот что они выражали. Первой взяла себя в руки Елена Семеновна.
– Здравствуйте, Наташа, – улыбнулась она. – Как вы поживаете?
– Спасибо, хорошо. Игорь Сергеевич, так Эдик не заходил?
– Н-нет, не заходил, – промычал Игорь Сергеевич, вдруг утративший всю свою барственность. – А… а где он?
– Я не знаю, где он, – удивленно отозвалась Наташа. – Поэтому и спрашиваю. Я подумала, может быть, он с вами.
– Нет-нет, его с нами не было, – поспешно сообщил Бобров.
– Ну хорошо, спасибо.
Наташа кивнула головой и собралась выйти, но сзади раздался напряженный голос Аллы Дмитриевны:
– Наташа!
– Да?
– Вы знаете… – Алла Дмитриевна хотела что-то сказать, но внезапно передумала. – Впрочем, нет, ничего. Я хотела сказать, что Эдик может быть с Евгенией Генриховной, но потом поняла, что вряд ли. Она ведь сегодня задерживается.
– Спасибо, я знаю.
Прикрыв за собой дверь, теперь плотно, Наташа остановилась в некоторой растерянности. Происходило что-то непонятное. Сначала скандалистка Илона довела до слез Ольгу Степановну, теперь вот Бобровы с их неприятной подругой продемонстрировали преувеличенную реакцию на Наташино появление. Непонятно, чего они так испугались? Сегодня слишком много непонятного. И в доме, и вообще…
«Когда Евгения Генриховна что-то не понимает, она пользуется Знаками, – вспомнила Наташа, стоя в холле. – Собственно говоря, почему бы и не попробовать? Итак, вопрос: что же означают все эти странные разговоры?»
Она огляделась вокруг в поисках того, что можно было бы истолковать как Знак Судьбы. Ничего. Может быть, белые хризантемы в вазе? Нет, не то. Наташа прислушалась к своим ощущениям. Совершенно, ну совершенно никаких эмоций не вызывали у нее цветы, кроме желания их понюхать – хризантемы Наташа любила. «Ну что ж, значит, сегодня Судьба не хочет со мной общаться», – улыбнулась она, подходя к высокой вазе, стоящей на столике рядом с зеркалом. Хризантемы отражались в нем, и букет казался огромным.