Такие, как он считают, всех остальных недоразвитыми недочеловеками и тупыми, покорными овцами.
Абсолютное большинство в их глазах лишь непутевая, бесполезная серая масса. Покорная и бесправная.
А он... он уникален. И его творения прекрасны.
Я вздохнула. Переключила следующую фотографию.
Таких, как он я уже встречала. И это был такой же.
Нет. Нет, он гораздо хуже. Он нарцисс. Самый настоящий нарцисс.
Он считает себя творцом и художником. Талантливым гением.
А мы все забитая навязанными законами слабохарактерная, бесхребетная толпа тупых ублюдков.
И его отношение к нам очень ярко выражено в его преступлениях.
Откуда я все это знаю? Почему эта четырнадцатилетняя сопля сидит тут и умничает, спросите вы?
Дамы и господа, ответ очень прост.
С такими подонками, как Романтик, жизнь сводила меня уже несколько раз.
И не дай бог вам всем увидеть и пережить то, что довелось мне.
Я не набиваю себе цену. Простите если мое высказывание кажется вам заносчивым и высокомерным.
Просто... я знаю, о чем говорю. И о них я тоже знаю.
Не мало. К сожалению.
Я прокрутила все фотки на этом паблике. Я посмотрела фотографии с прошлых убийств.
Розы. Карминовые, лиловые, белые. И каждый раз в центре сцены кровавое тело без кожи.
Я услышала девичий смех.
Я закрыла глаза. Крепко зажмурилась.
Не надо... не сейчас... О, Боже... не надо, пожалуйста...
Я слышу её смех. Смех одной из них. Одной из тех, что уже нет.
Она рядом. Я рядом. Я чувствую тепло.
Я открываю глаза.
Солнце. Весна. Май. Зеленые деревья, трав и пестреющие на лужайке цветы.
Девушка в желтом платье с небольшой, василькового цвета сумочкой Келли.
Она куда-то спешит. Спускается по ступеням.
Шумно хлопая крыльями, взлетели два голубя, пролетели над её головой.
Я бессильно наблюдала за ней. Она прошла мимо меня.
Она встретилась с парнем в рубашке и джинсах.
Они обнялись. Он поцеловал её.
Я увидела их вечер. Они хорошо провели время.
Они долго прощались перед её подъездом.
Я увидела, как она дома, раздевается, заваривает чай.
А потом я вижу его. Тот силуэт. Ту тень из мрака.
Он забрал девушку в желтом платье. Он забрал первую.
Я увидела следующую жертву. Затем третью. И наконец эту, рыжеволосую.
Я вспомнила, что она хотела меня подвезти.
Я молча рыдала, глядя на последние воспоминания из их жизней.
Хватит, взмолилась я мысленно, пожалуйста... Хватит... Я поняла... я... поняла, перестаньте... Перестаньте! Хватит! Я не хочу!
Воспоминание выплюнули меня обратно.
Я снова в своей комнате. Я в кресле, передо мной горит монитор компьютера.
Меня опять сотрясала дрожь.
-Чёртов ублюдок...-шмыгнув носом проговорила я.-Что б ты провалился! Сволочь! Скотина! Kurwa!...
Я встала со стула, подошла к полкам с книжками. Тут у меня лежал не большой тайничок.
Здесь я хранила настойку пустырника. И ещё парочку успокоительных средств.
Я этим пользуюсь редко. Но не пользоваться не могу.
Приняв лекарство, я начала собираться к Лере.
Поспать мне все равно уже не удастся. Хоть поговорю с подругой, узнаю подробности.
Может ещё можно что-то исправить.
А потом... Потом поеду к Стасу. Мы с ним не общались с тех пор, как он поймал Московского Живодёра.
Тоn, кстати тоже любил записывать свои пытки на видео. Потом родителям жертв, тварь, отправлял.
Я начала собираться к Лере. Надо было что-то делать с покрасневшими от слёз глазами.
Ладно. Я достала косметику. Посмотрим, что будет дальше.
РОМАНТИК
Воскресение, 8 июня
Цветы похожи на людей.
Нет это не какая-то дурацкая аллегория.
Они, как и люди растут, существуют группами, в дурацком социуме, в обществе.
Они кажутся одинаковыми между собой. Так же, как и люди.
Так же, как и люди они тянутся к солнцу.
Солнце для цветов, олицетворение человеческих благ, к которым стремятся люди.
Только в отличии от людей у цветов нет эмоций.
Нет радости, печали, горя, ненависти, злости, зависти и корысти.
Цветы не умеют мечтать. Не умеют говорить.
Но в шелесте их лепестков, и едва слышимых шорохах стеблей, сокрыто куда больше смысла, чем в повседневной, бесполезной болтовне людей.
Да, цветы похожи на людей. Но они куда лучше людей.
И куда красивее.
Он обожал их за это. За то, что он может быть среди них.
И они никогда его не прогонят за то, что он и в половину не так прекрасен, как они.
Иногда он уверен, что они понимают его, когда он разговаривает с ними.
Радуются ему, когда он приходит. Внемлют ему, когда он рассказывает о себе и о своей жизни.
Они единственные, с кем он мог поговорить.
Он любил их с детства.
Детство... Он ненавидел то время.
Время, когда он был чужим. Когда он был слабым и беззащитным перед этой безликой толпой.
Когда толпа пыталась задавить его, изменить его, заставить подчиниться ей, её правилам, её законам.
Романтик полил цветы и ласково, с любовью провёл по бутонам роз Фламентанц.
Прохладные, мягкие, гладкие лепестки. Какое блаженство просто касаться их!
Он перешел к другим розам.
Он сдобрил их землю азотосодержащими удобрениями. Внимательно осмотрел листочки и стебли.
Его цветы были в идеальном состоянии. Он гордился ими. Он мог бы часами смотреть на них. Любоваться и наслаждаться их существованием.
Закончив ухаживать за розами, он прошел в другую комнату, открыл ноутбук.
Зашел в интернет, открыл страницы, на которые сегодня загрузил фотографии своего нового шедевра.
Его страницу заблокировали.
Он ухмыльнулся. Это было ожидаемо. Слишком ожидаемо.
Именно поэтому он разослал всем кому мог ссылки с которых можно было скачать его снимки.
И судя по новостным лентам, СМИ уже вовсю пользовались его фотографиями.
Известие о его деянии было и на видеохостингах, обсуждалось в социальных сетях, на форумах новостных порталов.
Он улыбнулся. Довольно, блаженно, сыто.
Его обсуждают. Его боятся, и им восхищаются.
Но как его раздражает это грубое, грязное слово.
«Убийство».
Убийство означает уничтожить кого-то, убить ради собственной прихоти. Убивать, значит уничтожать, уродовать, калечить.
Он не уродует. Он не калечит и не убивает.
Он делает прекрасное ещё более прекрасным!
Но разве это общество безмозглых животных способно понять разницу? Способны ли эти существа, этот социум осознать всю важность и эпохальность его шедевров?
Он зло ощерился.
Ничего. Ничего... Он заставит их признать себя.
Они будут восхищаться им. Они поймут. Они примут это. Они признают его гениальность.
Он сломает их правила. Разрушит их никчемные, бесполезные законы. Уберет их ограничения.
Покажет, как выставленные сегодня искусственные границы вредят проявлению творческой натуры человека!
Человек не может создавать красоту и чудо в условиях жестокого и повсеместного ограничения!
Человек должен быть свободен! И он... он свободен.
И он будет творить... Он будет создавать!
Они признают его.
ВЕРОНИКА ЛАЗОВСКАЯ
Понедельник, 9 июня
Лера не хотела говорить.
Мы были одни, у неё дома. Сидели на кухне, за чашками чая.
Чай остывал не тронутым. Кроме нас, у неё дома никого не было.
На кухне тихо, едва слышно играл радиоприёмник.
Лера не смотрела на меня. Покусывая губу, с насупленным видом она поглаживала гриф своей новой гитары, и смотрела только на неё.
Я наблюдала за ней. Меня одолевали противоречивые чувства.
Мне было одновременно жаль её, в тоже время я винила её, и всё-таки была отчасти рада за Лерку.
Но я радовалась бы за неё куда более искренне и выразительнее, если бы не способ, которым она осуществила своё желание.
Я очень сожалела, и была опечалена, тем, что она сделала.
И была убеждена, что она могла обойтись без этого.
Кто-то мог бы сказать мне «Какое твоё дело! Чего ты к ней пристала?! Она ведь получила, что хотела! Сама!.. Вот и не лезь...»
Да. Всё так. Может быть я и не права.
Но тяжело было принять это, смириться с этим. Забить на это...
В моих глазах моя лучшая подруга, ради желанной вещи пошла на собственное унижение и бесчестие!
Что я была бы за человек, если бы спокойно на это отреагировала? Как я могла без яростного осуждения относиться к тому, что какой-то коварный, наглый тип, подло и расчетливо сыграл на грёзах Лерки о новой гитаре.
Он предложил. И она не устояла.
Поступилась собственным принципам. Собственным правилам. Собственной морали.
Я смотрела ей в лицо. Лера подчёркнуто, упрямо не глядела на меня.
Я печально улыбнулась.
-Она тебе хоть нравиться?
Лера стрельнула в меня обидчивым взглядом.
Я не скрывала улыбки. И смотрела без укора.
-Нравиться.-буркнула она, и вздохнула.-Ну, давай. Начинай уже...
-Что начинать?-я чуть приподняла брови.
-Ну то, что ты так любишь делать!-возвела глаза к потолку Лера.-Читать морали! О том, что правильно, что плохо, что не честно, что соответствует гребаной этики и... всё прочее, что ты там обычно говоришь.
Леркина тирада не обидела и не задела меня. В ней говорили эмоции, и я это чувствовала.
-Я не собираюсь читать тебе морали.-вздохнула я.
-Почему это?-с подозрением спросила Лерка.
-Мне кажется в них нет сейчас смысла.-дипломатично ответила я.
Но Логинова восприняла это иначе.
-То... то есть это означает, что мне бесполезно говорить о моральных принципах, правилах и устоях?! Да?! Нет, ну, скажи ты это имела ввиду?! Да?! Что ты лыбишься, как дура?!
-Лер...-я закрыла глаза и покачала головой.-Я хотела сказать, что ты уже сделала... то, что сделала.
Логинова, неприязненно сузив глаза, негодующе взирала на меня.
-И сейчас зря сотрясать воздух, просто нет смысла.-проговорила я мягко.-Вот и всё.
-Угу.-кивнула Логинова и отвернулась.
-Ты ведь меня осуждаешь?
Я устало вздохнула.
-Лер...
-Нет, ну скажи!
-Я...
-Блин! Ника! Ты можешь просто сказать, что ты на самом деле думаешь?! Ответь!-вспылила Лерка.-Скажи мне! Ты... ты ведь меня презираешь?! Презираешь?!
Она замолчала, глядя на меня. Всхлипнула. Тяжело сглотнула.
-Да?!..
-Нет.-я чуть качнула головой.-Я презираю того, кто тебе это предложил.
Лера отвела взор.
-Я сама согласилась...
-Ты согласилась, когда тебе предложили.
-Какая разница...
-Большая.-перебила я её.
Она уставилась на меня. Её глаза были мокрыми. По щекам текли слёзы.
У меня сдавило сердце.
-Лер.-я обошла кухонный стол, села рядом.-Разумеется, я не одобряя твой поступок... Но... Ты же сама не была одержима такой идеей? Ты же не искала в интернете... я не знаю... возможность продать собственные эротические фотки?
Логинова молча кивала. Я погладила её по плечу.
-Послушай... очень многие люди не делали бы того, за что им потом было стыдно, если бы им этого просто не предлагали.
-Откуда ты знаешь, что мне стыдно?-проревела Лерка, уже рыдая во всю.
-И правда.-вздохнула я и потянувшись взяла со стола салфетки.
Я протянула их ей.
Лера с благодарностью взяла у меня салфетки. Промокнула щеки, глаза, и шумно высморкалась.
-Извини меня.-Лерка слегка говорила в нос.-Я сама натворила дел... А на тебя вызверилась. Извини, Роджеровна. Я...
-Да всё нормально.-усмехнулась я.
Логинова посмотрела на меня. А затем вдруг крепко обняла.
Я ответила ей взаимностью.
-Всё нормально, Лер.-я погладила подругу по голове.-Всё будет норм...
-А если... если теперь кто-то узнает?-шмыгнула носом Лерка.-Как я... как маме в глаза потом буду смотреть?
-Не узнает.-ответила я.
Хотя, конечно такой уверенности у меня не было.
Зато были кое-какие соображения.
Чтобы как-то отвлечь Лерку я попросила её сыграть мне что нибдь новенькое из своего репертуара.
Логинова согласилась.
Я выслушала две её новые песни. Логинова смущаясь, пробормотала, что они ещё не доработаны.
-А по-моему это было прекрасно.-заметила я поедая её арахис из вазочки.-Ничего не меняй.
-Они будут не очень...
-Не идеальны, ты хотела сказать?-я покачала головой.-Идеальность Лер, понятие сугубо абстрактное.
-Это как?
-Это так, что у этого значения нет четкого определения.
-Почему это?
-Потому, что идеальность величина сравнительная. А искусству, как мне кажется, она только навредит.
Я пожала плечами.
-Искусство должно оставаться реалистичным, реальным, живым.
Лера улыбнулась, сложила руки на корпус гитары.
-Ты считаешь стремление к идеалу отнимает у искусства натурализм?
-Скорее именно жизнь... жизненность. Понимаешь, например скульптор, когда лепит свою скульптуру, обязан сделать так, чтобы у его работы не было каких-то там трещинок, неровностей, не соблюденных пропорций и так далее... но-о... сама его скульптура, совсем не обязана быть эталоном красоты. Понимаешь про что я?
Логинова задумалась. Чуть нахмурилась.
-Кажется, да.... И ты думаешь, что последний куплет тоже не менять.
-Последний куплет, как по мне самый лучший.-заверила я её.-Ты там перечисляешь всё то, о чём думают люди, когда им не везёт в любви... Там мало рифмы, и нет сочетания, зато, чёрт возьми, слова действительно берут за душу. Они пропитаны жизнью, потому, что большинство людей на планете хоть раз, но чувствовали нечто подобное.
Лера несколько раз кивнула, усмехнулась. Провела рукой по грифу гитары.
-Ладно... Поверю твоим словам.
-Спасибо.
Она посмотрела на меня, слегка удивленно.
-Для меня это много значит.-проникновенно сказала я.
-Твоё мнение для меня тоже.-призналась Лерка.
-Спасибо.
Через час я ушла из Леркиного дома. И направилась по адресу, который мне дала Лера.
Именно там находилась студия этого поганца, который фотографирует обнаженную натуру несовершеннолетних девочек.
И верить в то, что он это делает ради искусства, я категорически отказываюсь!
Это оказалось старое, но сохранившее презентабельный вид кирпичное здание с пятью этажами. У него были широкий фасад и плоская крыша.
Похоже всё здание не давно реставрировали. Заменили окна, подравняли кладку.
Переделали подъезд, крыльцо и ступени.
Все чинно, красиво и стильно.
Я сидела в закусочной неподалёку. Наблюдая за входом в здание, я делала вид, что поглощена соком и увлечена изучением страниц своих одноклассниц в инстаграме.
Я заметила движение на улице.
Посмотрела в окно. Девушка лет шестнадцати, в фиолетовом свитшоте и джинсах подошла к крыльцу кирпичного здания. Открыла двери.
Свет солнца сверкнул дверном окне. Девушка зашла внутрь.
Я открыла лежащий рядом блокнотик. Сделала запись.
Конечно, не все, кто входил в пятиэтажное кирпичное здание шли на фотоссесию к извращенцу с ненормальными пристрастиями.
Его фотостудия, я узнала, находиться на четвёртом этаже.
«Perfection» называется. Довольно самоуверенное и высокомерное название, если честно. Особенно учитывая род занятий владельца фотостудии.
Кроме «Совершенства» в здании находились ещё небольшая турфирма, рекламное агентство, отделение банка, контора нотариуса и школа актёрского мастерства.
Вычислять гипотетических жертв фотографа-извращенца было не трудно.
Их возраст должен колебаться от тринадцати до восемнадцати, может быть девятнадцати лет. Как-то так.