Сердце гулко билось. Кроме этих ударов, больше ничего не было слышно: ни шагов, ни смеха. Абсолютная, полная, давящая тишина. Не знаю, сколько времени я так простояла. Сердце постепенно успокоилось и снова стало стучать неслышно. По чердаку больше никто не ходил и никто не смеялся у меня над ухом. Может, мне все это померещилось или приснилось? Может, я до сих пор сплю? Ага. И хожу во сне. А еще прыгаю, как кенгуру.
Я на цыпочках подкралась к окну, потом, поколебавшись, открыла одну створку и высунула голову наружу. Видимость по-прежнему была прекрасная. Луна, как огромный фонарь, освещала улицу, двор, палисадник. И лестницу на чердак.
Тот, кто там ходил, по-прежнему находится на чердаке. Потому что другого пути отступления, кроме этой лестницы, у него нет. Жаль, что отсюда не видно, закрыта ли дверь чердака на крючок. Чтобы это увидеть, нужно выйти на улицу, а мне что-то не хочется. Прохладно. Хотя какие могут быть сомнения? Конечно, крючок не накинут. Не мог же этот кто-то просочиться на чердак через закрытую дверь.
Итак, я буду стоять, смотреть в окно, и, рано или поздно, увижу, кто это здесь куролесит. О том, как он (она, оно?) мог хохотать над моим ухом, находясь на чердаке, я вообще думать не буду. Завтра подумаю, при солнечном свете. Я с грохотом закрыла окно, чтобы обмануть бдительность неизвестного, но форточку оставила открытой, чтобы было лучше слышно. Я принесла стул и села у окна, подперев голову руками.
Через несколько минут мои глаза начали слипаться. Я упорно боролась со сном, растирая глаза и встряхивая головой, но сон оказался сильнее. Я задремала, а, когда проснулась, в окно уже пробирались первые солнечные лучи. Еле доковыляв до кровати на онемевших от неудобной позы ногах, я рухнула и уснула, даже не вспомнив, что нужно хотя бы взглянуть на дверь чердака.
Весь день я бродила по дому, как лунатик, натыкаясь на углы кроватей и комодов и спотыкаясь о некстати завернувшиеся коврики. Воздух казался мне густым и вязким, все предметы — чужими и странными, а в голове была похмельная тяжесть. Иногда так бывает во сне. Что-то ищешь в каких-то незнакомых непонятных местах, потом забываешь, а что, собственно, нужно было найти и, наконец, понимаешь, что окончательно заблудилась и искать нужно выход, а его нет…
Солнце сегодня и не думает показываться. На небе — исключительно серые оттенки, и даже ветер вялый и безжизненный. Лениво перебирает листочки яблонь, а разгонять нависшие над Васильками тучи — это не его забота. Лучше бы уж дождь пошел, чем так: ни рыба, ни мясо.
Ближе к вечеру пришли Белка с Алинкой и вытащили меня на свежий воздух. Оказывается, тучи уже убрались подобру-поздорову, и солнце, перед тем как окончательно скрыться за холмами, предстало благодарной публике во всей своей красе и сиянии. Теплый ветерок разогнал туман в моей голове, а звонкий алинкин смех окрасил мои воспоминания о вчерашнем в более жизнерадостные цвета. Ха! Да это же просто цирк! А я в нем — единственный зритель. Ну что ж, буду и дальше наслаждаться разыгрываемым для меня представлением.
— Знаешь, что я заметила? — спросила я Белку, которая пыталась накормить очень полезной овсяной кашей свою Алинку. Алинка вертелась, размахивала ложкой, и каша чаще оказывалась на столе или на ее щеках, чем во рту.
— Ладно, — решительно сказала Белка. — Не хочешь, не ешь.
Алинка, довольная, вскочила со стула, схватила со стола конфету и умчалась смотреть, как баба Груша загоняет корову.
— Пойди умойся! — крикнула ей вслед Белка, но как и следовало ожидать, была проигнорирована.
— Что ты там заметила? — спросила Белка, вытирая стол.
— В этом деле слишком много «в». Васильки, ванная, варенье… Ваня.
— Добавь еще «веселые шаги», — хмыкнула Белка.
— Почему это — «веселые»?
— Ну, они же смеялись…
— Смеялись…, - я вспомнила это смех и у меня мурашки пробежали по спине целым табуном.
Во время прогулки мы с Белкой всесторонне обсудили ночное происшествие и пришли к однозначному выводу: кто-то меня разыгрывает. Сейчас, ближе к ночи, этот вывод уже не казался мне таким уж однозначным. Но признаваться в этом я не собиралась.
— Последний пункт наиболее интересен, — Белка закончила уборку и села напротив меня на табуретку.
— Какой это? — я опустила глаза, не выдержав ее пристального взгляда.
— Возможно, вы влюблены, — проговорила она.
— Глупости, — сказала я. — Невозможно.
— Время — восемь вечера, — Белка показала на часы.
— Прекрати! — взмолилась я.
— Это ты обнаружила, что где-то здесь слишком много «в».
— Как-то само пришло в голову. Думала обо всем об этом, думала… и придумала.
— Это значит, что в твоей жизни наступило время «в», — торжественно провозгласила Белка.
— Ладно, пойду домой, — вздохнула я. — У меня там посуда не вымыта, и вообще.
— Возможно, встретишь Ваню, — сказала Белка.
— Ты опять!
— Да я так. Просто хотела сказать: встретишь, передай привет.
— С чего это я его встречу?
— Что-то мне подсказывает, что он околачивается где-то рядом. В блестящих доспехах.
Когда я подходила к дому, от забора отделилась широкоплечая фигура и перегородила мне дорогу.
— Привет, — сказал Ваня. Белка оказалась права.
— Добрый вечер, — вежливо сказала я.
— Гуляешь?
— Просто иду.
— А куда идешь? — спросил Ваня.
— Домой.
— Что-то мне так чаю захотелось, — Ваня сглотнул слюну. — Аж зубы свело.
— Хочешь меня скомпрометировать?
— Что? — не понял Ваня.
— Время позднее, — объяснила я. — Я живу одна. Что потом обо мне будет говорить деревенская общественность?
— Какая еще общественность? Тебя что, волнуют пересуды старушек, которые таращатся из-за занавесок?
— Я переживаю за свою репутацию. Мне в Васильках очень нравится. Вдруг я сюда насовсем перееду.
— И что?
— Мне не хочется, чтобы за моей спиной шушукались: а, это та самая вертихвостка, которая к себе по ночам водит симпатичных молодых мужчин, у которых неизвестно какие намерения, — иногда мне бывает трудно остановиться, даже если я понимаю, что уже пора.
- Я знаю, что нужно сделать, — уверенно заявил Ваня.
— Да, и что же?
— Сейчас мы пойдем к тебе пить чай, а завтра я лично обойду всех местных старушек, по списку, и сообщу им, что намерения у меня самые серьезные.
Я открыла рот, но, не придумав ничего остроумного, снова его закрыла и махнула рукой.
— Ладно, пошли. Фиг с ней, с моей репутацией.
Честно говоря, я была даже рада, что не придется заходить домой в одиночестве. Наступала ночь и то, что в обществе Белки и Алинки казалось пусть не очень смешными, но все же шутками, теперь приобретало зловещий оттенок. И мне вовсе не хотелось сейчас увидеть или услышать что-нибудь пугающее.
Ваня согласился с моим предложением выпить чаю в беседке и даже помог мне накрыть на стол. Я зажгла спираль от комаров, накинула на плечи мягкую бабушкину шаль и удобно устроилась в старом и продавленном, но очень уютном кресле. Ваня сел рядом на стул с высокой спинкой.
Мы пили чай с вареньем, печеньем и шоколадом, причем выяснилось, что Ваня — большой любитель варенья, особенно вишневого и клубничного. А еще он любит джем, мармелад и рахат-лукум. Я тоже люблю рахат-лукум, но только настоящий, а это такая редкость…
Сумерки постепенно сгущались. На веранде горел свет, но в беседке никакого освещения не было, поэтому предметы начали терять четкость очертаний, да и чай совсем остыл…
— Ты кого-то ждешь? — вдруг спросил Ваня.
— С чего ты взял? — удивилась я.
— Ты все время оглядываешься, — сказал он.
— Я оглядываюсь? — еще больше удивилась я. И поняла, что, действительно, с наступлением темноты усиливается мое беспокойство и мне все время хочется посмотреть, не подкрадывается ли ко мне кто-нибудь сзади.
Ваня молча смотрел на меня.
— Может, и жду, — медленно проговорила я. — Но в гости я никого не звала…
И я, совершенно неожиданно для самой себя, рассказала ему обо всех странных происшествиях, которые происходили в последние несколько дней.
Ваня внимательно выслушал меня и сказал:
— Понятно. Кто-то развлекается. У меня прям кулаки зачесались — так хочется попробовать на прочность физиономию этого «кого-то»…
— Сначала неплохо было бы узнать, чья это физиономия, — сказала я.
— Обязательно, — согласился Ваня.
— Может быть, в следующий раз я не испугаюсь, возьму фонарик… конечно, если это будет ночью. А, может, следующего раза вообще не будет. Может, ему уже надоело. Или ей.
— Ей? — переспросил Ваня. — У тебя что, есть враги или недоброжелатели… женского пола?
— У меня вообще нет врагов, насколько я знаю. Может, это друг. Со специфическим чувством юмора.
— Все равно, хотелось бы посмотреть на этого «друга».
— В общем, ничего не понятно, — вздохнула я.
— Ничего, разберемся, — успокоил меня Ваня.
И мне в самом деле стало легко и спокойно. И даже захотелось, чтобы прямо сейчас кто-нибудь захохотал или бросил в меня каким-нибудь не очень тяжелым предметом.
— А, может, ничего этого вообще не было, — выпалила я неожиданно.
— Как — не было? — удивился Ваня.
— Я хочу сказать, — попыталась я объяснить свою мысль, что все это может быть… неправдой.
— То есть ты…
— Да нет, — я посмотрела на него с упреком, услышав сомнение и недоверие в его голосе. — Я не вру. У меня вообще такой привычки нет.
— Кать, не обижайся, я и не думал…
— Просто может оказаться, — медленно начала я, — что все это — всего лишь стечение обстоятельств. Разных событий, не связанных друг с другом. А еще — моих ошибок и фантазий.
— То есть ты сама себе не веришь?
— Конечно. Как можно в такое поверить? Может, я чокнутая? — спросила я Ваню.
— Не может, — твердо сказал Ваня и задумался.
— А ты на чердак поднималась? — спросил он после нескольких минут раздумий.
— На чердак… — протянула я, — вообще-то поднималась, но давно и совсем по другому поводу.
— Испугалась, — догадался Ваня.
— Кто, я? Ну вот еще. Просто как-то времени не было. Весь день то одно, то другое…
— Понятно. А завтра у тебя найдется время?
— Слазить на чердак?
— Да. Вместе со мной, конечно.
— Ну, если постараться, можно найти. Хорошо, я постараюсь. Приходи.
Мы попрощались, и я направилась в дом, совершенно забыв обо всех страхах и беспокойствах. Я даже что-то напевала себе под нос.
Уже засыпая, я вспомнила, точнее никак не могла вспомнить, был ли сегодня утром накинут крючок на двери чердака. Ладно, неважно. Кажется, был. Я же несколько раз проходила мимо и смотрела на эту дверь. Если бы что-то было не так, я бы заметила. А, может, и нет… Я сегодня весь день была сама не своя, как будто заколдованная.
Глава 8, в которой Катя пугается по-настоящему
— Что-то ты сегодня весь день носишься туда-сюда с таинственным видом, — сказала мне Белка, стоящая у калитки бабыгрушиного дома.
Я как раз возвращалась из магазина, с пакетами в обеих руках.
— С каким видом я ношусь? — переспросила я.
— С таинственным, — сказала Белка.
— Объясни, — потребовала я.
— Ну, не знаю. Просто по тебе сразу видно, что ты что-то задумала. То ли глаза у тебя слишком сильно блестят, то ли руками размахиваешь больше, чем обычно… А, может, у меня просто очень развита интуиция. Ну что, я права?
— Передай своей интуиции, чтобы ела больше фосфора, — сказала я и помчалась дальше.
— Значит, не скажешь? — спросила Белка у моей спины.
— Заходи в гости, сама увидишь, — прокричала я.
Ваня появился, когда солнце было в зените. Я уже успела переделать все свои утренние домашние дела и сидела в беседке, в своем любимом кресле, с книгой в руках.
— Доброе утро, — сказал Ваня.
— Утро? — я подняла одну бровь и посмотрела на него.
— Ну, день, — поправил себя Ваня. — Немного проспал. Сегодня тебя никто не беспокоил?
— Спала, как убитая, — сообщила я.
— Это хорошо. Ну что, приступим?
— Приступим, — согласилась я.
И мы полезли на чердак. На первый взгляд здесь все было так же, как и в прошлый раз. И на второй взгляд тоже. Ваня внимательно осматривал и ощупывал стены и пол, я бродила туда-сюда, не зная, на чем остановить взгляд.
— Сколько тебе лет? — неожиданно спросил Ваня.
— Я уже один раз обшарила весь чердак, — сказала я. — Несколько дней назад. И с тех пор здесь ничего не изменилось. Правда, тут есть одно место, куда я толком не заглядывала. Там очень темно и страшно.
— Где это?
— А вон там, — я показала рукой. — Там, за перегородкой, небольшой закуток. Совершенно темно, свет не попадает. Нужен очень-очень мощный фонарик.
Ваня хлопнул себя по лбу.
— У меня как раз есть такой. Я его принес, оставил у калитки, — он повернулся к выходу. — Размером с маленький телевизор, светит так далеко, что можно лунных человечков разглядывать.
— Ну, далеко-то как раз не надо. Там довольно тесно.
— Ну, понятно. Метра два-три, не больше.
Ваня задумался, стоя у перегородки.
— Двадцать один, — неожиданно выпалила я.
— Метр? — удивился Ваня.
— Год.
Ваня смотрел на меня и забавно хлопал глазами.
— Мне — двадцать один год. Ты спрашивал.
Ваня вздохнул с облегчением.
— А я уж думал…
— Что я чокнутая?
— Что я что-то недопонимаю. Двадцать один, значит. А я все думал: есть тебе восемнадцать или нет?
— А что — хочешь научить меня пить водку? Или продумываешь план соблазнения?
— Ну чего ты сразу кусаешься? Просто ты ведешь себя, как будто тебе лет четырнадцать. А выглядишь — максимум на семнадцать.
— Ладно, проехали. А тебе сколько лет?
— Двадцать пять.
— В армии был? — строго спросила я.
— Так точно, — по военному четко ответил Ваня.
— Женат? Дети есть?
— Нет…
— Образование? Привлекался? Родственники за границей?
— Может, ты анкету составишь, а я заполню?
— В следующий раз. А пока — иди за фонариком.
— Есть, командир.
— Я тут кое о чем подумал, — сказал Ваня, когда мы, наглотавшись пыли и не обнаружив ни одной стоящей улики, в том числе и в закутке, решили устроить перерыв с чаем и бутербродами.
— Да?
— Тут недалеко живет один человек, который мог бы нам помочь.
— Помочь в чем? Прогнать полтергейст? — хмыкнула я.
— Можно и так сказать, — медленно кивнул Ваня. — Только я бы лучше употребил слово «поймать». Мне так больше нравится.
— Полтергейст поймать нельзя. Он нематериальный, — объяснила я.
— Поймаем, тогда и разберемся, — сказал Ваня.
— А что за человек? Экстрасенс какой-нибудь?
— Гораздо лучше. Зовут его Степан Пантелеевич, а дом его примерно в двадцати километрах от Васильков. — Ваня поставил чашку с чаем на стол и уставился на нее в глубокой задумчивости.
Вот это новости! Неужели тот самый Степан Пантелеевич, возле которого в бабушкином блокноте нарисован глаз? Я во все глаза смотрела на Ваню и ждала продолжения. Но не дождалась.
— И что? — не выдержала я.
— Что — что? — спросил Ваня.
— Ты начал говорить про Степана Пантелеевича, который… не знаю что. Маг и волшебник?
Ваня пожал плечами.
— Я и сам толком не знаю. Но, когда один мой друг попал в очень непростую ситуацию, он ему здорово помог.
— Расскажи, — потребовала я.
— Как-нибудь в другой раз, — сказал Ваня.
Я уже собиралась обидеться или попытаться воздействовать на него другими запрещенными методами, но тут у калитки появилась Белка, и мне пришлось заглушить свое любопытство. Это было нелегко, так как любопытство — одно из самых труднозаглушаемых человеческих чувств.
Белка выпила с нами чаю, а потом мы решили провести эксперимент. Ваня полез на чердак, я пошла в свою комнату, а Белка осталась снаружи, чтобы согласовывать наши действия.