— Что-то случилось, господин барон? — участливо спросил секретарь. Видимо, выражение лица финансиста говорило само за себя.
— Да!
— Король примет вас немедленно.
Когда через десять минут Эрвин Редлих зашел в кабинет, где его ждал король, барон уже немного пришел в себя. Настолько, что понял, как глупо все это выглядит. Просить у короля чего? Вернуть женщину, которая сбежала из-под венца с другим?
— Что случилось, Эрвин? — тем же тоном, что и секретарь, спросил у него король, который искренне считал барона Редлиха своим другом. Поэтому и называл его по имени.
— Возникли некоторые вопросы, касающиеся нового закона… — медленно выговорил барон. — Я хотел бы с вами посоветоваться…
— Я готов тебя выслушать. Докладывай.
И барон заговорил о том, что его сейчас волновало меньше всего: о новом законе.
Вернувшись домой, он закрылся у себя в кабинете. У него впервые болело сердце. Причем эта боль не была похожа на головную или на боль в ногах. Вообще ни на какую другую. Это была боль, природу которой Эрвин Редлих плохо понимал. Если бы ему сказали, что у него разбито сердце, он бы рассмеялся. Но именно так он себя сейчас и чувствовал. Будто у него в груди, с левой стороны, образовалась тысяча осколков. А самого сердца там, где ему положено быть, не осталось. Боль эта была невыносимой.
«Я никогда ее больше не увижу», — подумал он и стал один за другим выдвигать ящики секретера, пока в самом нижнем не увидел пистолет. Именно эту вещь он и искал. Ему показалось, что это единственное верное средство от невыносимой боли в груди.
Он довольно неловко зарядил пистолет, поднес его к груди и тут же выстрелил.
Когда слуги выломали дверь и в кабинет вбежал насмерть перепуганный секретарь, Эрвин Редлих лежал на полу, зажимая рукой рану на боку.
— Что с вами?! — закричал секретарь.
— Несчастный… случай… — с трудом выговорил барон. — Прикажи… врача…
Боль физическая, как ни странно, принесла ему облегчение. Теперь все его чувства, а главное, мысли, сосредоточились на ней. Приехавший врач обнаружил, что рана хоть и опасная, но не смертельная. Видимо, барон слишком торопился.
…К чести парижан, никто не поверил, что барон Редлих — банкрот. Хотя кулуарная версия была именно такой: барон пытался покончить с собой из-за финансовых проблем. Принятие нового закона о налогах было встречено общественностью в штыки, начались волнения. Все это потянуло за собой ряд крупных банкротств и новый виток инфляции. И только один остряк неловко пошутил, что сначала упал барон Редлих, сраженный пулей, а потом уже биржа рухнула к его ногам, исключительно из сочувствия.
Официальная же версия (которой само собой никто не верил вследствие ее нелепости) гласила, что барон пытался почистить свой пистолет, а тот случайно выстрелил. Тем более, что все благополучно обошлось.
Через месяц барон Редлих был уже абсолютно здоров, но по-прежнему никого не принимал. Произошло то, чего все так боялись: после всего случившегося характер у барона окончательно испортился. В нем появилась подчас необъяснимая жестокость, непомерная требовательность к людям, желчность и эгоизм. Словом, он превратился в тирана.
В мае богатые парижане потянулись на воды в Дьепп или в свои загородные поместья, у кого они были. Сезон, отмеченный такими яркими событиями, закончился.
Следующей осенью все уже говорили об индийском набобе, который привез в Париж белого слона…
Глава 14
Три года спустяОстров Капри«Мои четыре часа, — с улыбкой думала Александра, медленно спускаясь вниз по ступенькам широкой и длинной лестницы, вырубленной в островных скалах. — Время, когда я принимаю весь мир: море, солнце и виды, которым в природе, кажется, нет равных. Вернее, этот скалистый остров принимает меня у себя в гостях, каждый раз открываясь по-новому, да так, что вновь захватывает дух».
Она ненадолго задержалась, глядя вниз и любуясь открывшимся видом. С высоты каменных ступенек, проходящих по самому краю скалы, морская бухта была как на ладони. Ее охраняли сыновья Капри, три каменных колосса, в одном из которых сама природа предусмотрительно образовала арку, словно бы обозначая вход в райские кущи этого маленького острова в Тирренском море. По бирюзовой глади, подобно порхающим бабочкам, скользили белоснежные паруса бесчисленных лодок. Весеннее солнце так щедро золотило воду, что у самой своей поверхности она превращалась в жидкую лазурь, которую оживляли лукавые солнечные зайчики. Казалось, что море живое, оно двигается и дышит, и пребывает сегодня в отличном настроении, благодаря хорошей погоде. И на своей гладкой, как у дельфина, ярко-синей спине катает, порою резвясь и играя, белоснежные парусники и рыбацкие лодки.
Эту лестницу все называли Финикийской. Хотя теперь оставалось лишь догадываться, откуда она взялась и кто именно вырубил ее в скалах? Длиннющая каменная лестница соединяла город Анакапри с портом, и даже спустя века этот путь к морю был самым продуманным и удобным. За три года Александра узнала здесь каждый поворот и, кажется, уже узнавала на ощупь каждую из девятисот ступенек. На одной была выщербленка, на другой трещинка, третью время, дожди и ветра так обточили, что от неосторожного движения нога могла соскользнуть. Точнее, их было девятьсот двадцать одна, этих ступенек. Александра уже не единожды их пересчитала, спускаясь к морю, а потом поднимаясь наверх, в город, где они с Сержем сняли небольшую виллу.
Утро она отдавала сыну, вечер Сереже, хотя теперь они за ужином все чаще молчали. День же принадлежал ей. Уложив маленького сына спать и оставив его под присмотром няни, Александра шла на прогулку одна, отказавшись от сопровождающих. Спуск занимал минут сорок, зато подъем… Но Александра знала: оно того стоит.
Она надолго уходила из дома в любую погоду, лишь бы побыть одной. Но в солнечные дни, а еще больше в штиль она любила гулять больше всего. В такие дни, как этот, у нее был праздник. Внизу, в морской гавани, ее ждала лодка. Александру здесь все уже хорошо знали. Знали, зачем мадам приходит на берег, и знали ее щедрость. Хоть и с опаской, но ее прихоть местные рыбаки исполняли.
Увидев ее, лодочник заулыбался и поспешно стянул с головы соломенное канотье:
— Чао, синьора! — низко поклонился он Александре, махнув канотье и вновь нахлобучив его на черные кудри. День был жарким, солнце пекло, сама Александра тоже была в шляпе с огромными полями.
Платье же, надетое на ней, длиной было по щиколотку. Так ей было удобнее. Подобрав юбки, она полезла в лодку. Пока лодочник греб, напевая, Александра руками придерживала шляпу, защищая лицо от солнца и соленых брызг.
Место, куда они плыли, было одним из самых красивых на земном шаре. Александра свято в это верила, потому что, побывав там однажды, возвращалась вновь и вновь, как только позволяла погода. Серж не знал об этих ее прогулках, иначе он бы их запретил. Даме так себя вести не пристало. Одной, без сопровождения, в утлой рыбацкой лодке плыть в место, которое не может не считаться опасным. Среди рыбаков о нем ходила дурная слава, как о кладбище духов. Александра не сразу нашла человека, который согласился бы ее туда отвезти. И Серж бы эту затею не одобрил.
Но Александре было все равно, что скажет Серж. Сам он давно уже не спрашивал у нее разрешения, прежде чем совершить очередной необдуманный поступок. Их совместная жизнь оказалась тем, чем она и ожидала. Первый год она была абсолютно счастлива. Остров оказался хоть и маленьким, но приветливым и очень красивым, они с Сержем все время проводили вместе. Все было как сейчас на море: штиль, ласковое солнце и такая же ласковая волна. Но потом начало штормить. Теперь же это вылилось в самую настоящую бурю. Невольно Александра сравнивала свою семейную жизнь с морем, потому что море теперь стало неотделимо от нее. Они жили на острове, со всех сторон омываемом морем, их пищу зачастую составляли лишь морские дары, вид на море открывался изо всех окон их маленькой виллы, воздух, которым они дышали, был весь пропитан морем и на вкус соленым.
И счастье неслышно куда-то ушло, словно бы его смыло море, как оно смывает башню из песка, построенную у самой кромки прибоя. Первая же сильная волна, набежавшая на берег, не оставила от былого веселья и следа.
Год назад Александра родила сына Алешу, который скрасил ее жизнь, а главное, скрасил одиночество. Капри оказался забытым маленьким островом, за который еще в начале века шла непримиримая война. Он мог бы стать для людей раем на земле, а стал яблоком раздора. Сейчас, когда островом опять завладели французы, все понемногу восстанавливалось, но все равно, людей на Капри было немного, и жили они бедно. Все их богатство составляли уникальная природа и море.
А еще это чудо света, называемое Grotto azzurro. Лазурный грот. когда-то давно его красоту ценили, о чем говорили найденные здесь статуи римских богов. Это был тайный храм, где якобы пели сирены. Они и населяли этот остров, укладываясь на ночь спать в прекрасном Лазурном гроте. Подплывая к нему, Александра невольно прислушивалась. Не заманило ли и ее сюда пение сладкоголосых морских дев?
Но, судя по взглядам, которые тайно бросал на Александру лодочник, сам он считал сиреной ее. В самом деле, сейчас ее глаза были такого же цвета, как и вода в волшебном гроте, — лазурные. И золотые кудри, которые трепал легкий ветерок, — мечта сирен. А еще — ослепительного цвета кожа, яркие губы. Александра была удивительно хороша в этот солнечный день, словно сама весна плыла в рыбацкой лодке к Лазурному гроту, но что толку? Счастья ей это, увы, не принесло.
— Гротто азурро, синьора! — весело сказал лодочник. На загорелом дочерна лице ослепительно блеснули зубы.
Она кивнула и легла на дно лодки. Сам лодочник тоже пригнулся, насколько возможно, медленно работая веслами. Вход в Лазурный грот был низким, чуть больше метра в высоту. Поэтому, чтобы попасть туда, надо было лечь на дно лодки. В шторм же и в высокую волну вход был закрыт морем. Несколько раз Александра сильно рисковала, заплывая в грот перед самым приливом.
«Я умею плавать, — каждый раз думала она. — Как бы то ни было, мы спасемся», — и она косилась на невозмутимого загорелого лодочника. Кто бы сомневался, что он тоже умеет плавать? По-моему, его заветная мечта — спасти синьору. Или же утонуть в объятиях золотоволосой сирены. Он ведь очень рисковал, соглашаясь отвезти ее в пещеру духов. Хотя здесь уже побывали однажды европейцы, которые почти развеяли дурную славу Лазурного грота, и теперь местные рыбаки не боялись к нему подплывать, как раньше. Но все равно, далеко не каждый решался пересечь заветную черту, отделяющую реальность от древней легенды.
Наконец Александра распрямилась. Теперь она была в синей сказке. Лазурный грот состоял из череды пещер, с одним только маленьким окошком, через которое они сюда и попали. В это оконце лился солнечный свет, уже не золотя, а серебря ярко-синюю воду. Александра медленно опустила в нее руку, которая тотчас стала серебряной. Это было завораживающее зрелище! Из лазурной воды выступали синие скалы, которые отбрасывали глубокие сиреневые тени. А внизу эти скалы словно были отлиты из чистейшего серебра. Дна же не было видно совсем, казалось, что стены пещеры уходят в вечность. Там, внизу, было совсем черно, так что захватывало дух, стоило лишь замереть и вглядеться в синюю воду. Воздух здесь тоже был каким-то особенным, звенящим и на вкус немного сладким. Или ей так казалось?
Какое-то время они плыли молча, потом лодочник запел. Александра ему не мешала. Она черпала ладонью синюю воду, медленно пропуская ее сквозь пальцы. Душа понемногу успокаивалась.
«Мои четыре часа, — с грустью думала она. — Казалось бы, чего мне еще? Но я должна признать: это была ошибка. Потому что я несчастлива. Мы несчастливы…»
Когда все это началось? Когда прошло упоение любовью? А прошло оно быстро. Хватило нескольких месяцев, чтобы они друг другом насытились. До сих пор любовь у них с Сережей была краденая, они встречались урывками, не беря на себя никаких обязательств. Теперь же им никто не мешал. И ничто не мешало. Хотя они и не могли сочетаться браком: Соболинский все еще был несвободен. Но здесь, на Капри, все считали их супругами, у них родился сын, да и вообще, какое дело окружающим их людям до того, законны ли их отношения?
Вот эта-то вседозволенность и оказалась роковой. Они все чаще ссорились, причем для этого не было причин. Разве что одна: деньги. Они утекали сквозь пальцы, Серж ведь не привык ограничивать себя в расходах. Александра все это терпела, пока не начала продавать свои драгоценности. Но и они должны были вскоре закончиться.
Наконец, когда родился Алеша, Серж вынудил ее написать Мари. Для Александры унизительно было просить денег у сестры, она словно бы требовала отступного за старшего сына, который остался с теткой. Мария Васильевна так это и поняла.
«Я рада, что ты опять стала матерью, — писала она. — Я это и предсказывала. Правда, твой выбор я не одобряю. Лучше бы ты вышла за барона Редлиха, чем жить вне брака с таким ненадежным человеком, как месье Соболинский. Но сердцу не прикажешь. Что касается Миши, то он здоров и ни в чем не нуждается. Дела наши идут прекрасно, Мишенька уже говорит по-французски лучше, чем по-русски. Я приставила к нему гувернера, да не одного. За сына не беспокойся. Что же до денег, которые ты просишь, то просьба твоя справедлива. Иванцовка процветает, а ты имеешь на нее некие права. Также процветают и владения твоего покойного супруга. Хотя требуемую сумму я не могу тебе выплатить, поскольку считаю ее чрезмерной. Все ж таки ты изгнанница и живешь с мужчиной вне брака. Насколько могу, я тебя поддержу. Но не требуй от меня слишком многого…»
Когда Александра читала это письмо, у нее от стыда пылали щеки. Мари предательница! Разве не отпустила она младшую сестру с месье Рожером почти что на верную гибель? А теперь еще и выговаривает: не вышла, мол, за барона Редлиха! А между строк легко читается: лучше бы ты тогда умерла!
Несколько раз Александра уже говорила Сереже, как ей тяжело брать деньги у сестры. Но тот лишь с пренебрежением отмахивался: да не все ли равно, откуда берутся деньги. Слава богу, здесь, на Капри, он не мог предаваться своей пагубной привычке: игре в рулетку и картам. Но быстро завел другую.
Александра с грустью думала, что он неисправим. Никогда Серж Соболинский не станет примерным супругом. Он просто не рожден для семейного счастья. Это лишь орудие для наслаждений, которым и она, к стыду своему, охотно пользуется, и в эти ночи они мирятся. Но кроме физического влечения их почти ничего не связывает…
— Синьора! Ля финита! — грустно позвал ее лодочник.
Александра словно очнулась: они подплыли к выходу из грота. Ей в глаза ослепительно било солнце. Она послушно легла на дно лодки, подумав при этом: «Как бы я хотела остаться здесь навсегда! В этой синей сказке!»
На берегу лодочник, как обычно, получил щедрое вознаграждение. А она поспешно стала подниматься по лестнице. У человека непривычного этот подъем занял бы около двух часов, но Александра так часто сюда ходила, что уже привыкла карабкаться вверх по ступенькам. Тем более эти ступеньки были очень удобные. Она не шла — летела! Дома ее ждал маленький сын, который, должно быть, уже проснулся.
Она боялась, что Серж обеспокоится ее долгим отсутствием и они опять поссорятся. Поэтому и торопилась.
Его она нашла в спальне лежащим на диване. Соболинский был в халате и в греческом колпаке. Похоже, что он еще не вставал. Перед ним стоял кальян, едва войдя, Александра почувствовала сладковатый дурманящий запах. Ее самое Серж словно бы не заметил.
— Сережа, ты не хочешь зайти к сыну? — спросила она. — Похоже, что ты весь день не выходишь из этой комнаты. Позволь хотя бы проветрить… — она направилась к окну.
— Не стоит утруждаться… — зевнул он.
— Но ты хотя бы завтракал? — она остановилась, не дойдя до окна.
— Я не голоден.
— Я, кажется, понимаю, в чем дело! А ведь я тебя просила! Но ты опять куришь гашиш!