- О, это так… ужасно. – Она смотрела на меня с таким восторгом и ожиданием, что пришлось как-то отреагировать, ничего умнее в голову не пришло, но госпожа Вдовина осталась довольна.
- Да, ужасно! Только непонятно для чего ее травить-то было?
- За наследство, наверно?
- С этим наследством и так все понятно, тетя не сильно жаловала родственников и, хотя постоянно переписывала духовную, все имущество все равно делилось только между дочерьми. – Елизавета Матвеевна бросила на хозяек недовольный взгляд. – Да и они сами, не очень-то нуждаются. Вот хотя бы Каролина Гердовна, муж ее управляющий банком, поди, тысяч пятьдесят доходу в год имеет, а жадная до неприличия. И такая вся правильная, пункту… это пунктуальная. – Последнее слово моя охмелевшая собеседница выговорила с трудом, но помолчав минуту, продолжила, медленнее, тщательно выговаривая слова. – Немка она и есть немка! Все у нее по часам, обед ровно в два, ужин ровно в восемь, если надо придти, то изволь записаться, опоздаешь, могут не принять. У нее зиму снегом…, то есть снегу зимой не выпросишь. А младшенькая, ангелочек на вид, да и только, а сколько маменьке этот ангелочек неприятностей доставил, не представляете. И муж ее, тоже умер при загадочных обстоятельствах…
Но узнать о загадочных обстоятельствах смерти господина Цаппа мне не удалось. Громкий, пронзительный крик, заставил всех сорваться со своих мест. Кричала женщина. В первую минуту все растерялись, понять, откуда доносились вопли, было невозможно, казалось, звук этот заполонил дом полностью, раздавался со всех сторон одновременно, эхом отбиваясь от стен и высоких потолков. Но через минуту крик затих, и мы услышали шум и голоса, доносившиеся со стороны лестничной площадки, все, не сговариваясь, кинулись туда.
Вслед за хозяевами мы поднялись на второй этаж, судя по всему, тут располагались спальни. Около распахнутой двери, слева от лестничной площадки, в конце длинного коридора столпились слуги, они стояли, не шевелясь, как будто сошли с картин голландских художников. Увиденное, словно очаровало их, они даже не сразу заметили хозяйку. Ванда Гердовна растолкала свою прислугу, ворвалась в комнату, но через секунду вышла, покачиваясь, не произнеся ни звука, она медленно, по стене сползла вниз.
С этого момента началось настоящее столпотворение. Все одновременно что-то кричали, все пытались увидеть, что же там такого необычного в той комнате, а увидев, начинали вести себя как сумасшедшие, кто кричал, кто падал в обморок. Ники, превратилась в соляной столб, она застыла посреди коридора, с бледным лицом и широко открытыми глазами, не реагируя на толчки.
Мы аккуратно обошли ее, решившись посмотреть, что же случилось, когда большинство уже заглянуло в зачарованную спальню. Тетушка вцепилась мне в руку, Софи дышала в затылок.
В голове крутилась только одна мысль: «Господи, только бы не очередная смерть, Господи!». Но Господь был не на нашей стороне сегодня: посреди комнаты, на полу лежала госпожа Витт, лицом вниз, голова была неестественно повернута, на ковре медленно расплывалось кровавое пятно. Рядом с ней стояли господин Голубовский и Алексей Петрович, муж покойной, сидел в кресле, сложив руки, на коленях как прилежный ученик, не отрываясь, смотрел на жену.
Софи вскрикнула за моей спиной, тетушка еще сильнее вцепилась в мою руку и тихо прошептала, как заклинание:
- Прости Господи, только не это, только бы не опять….
?Здание № 16 по ул. Лютеранской в Киеве, является памятником архитектуры. Возведено в 1833-1835 годах, потомками гетмана Ивана Сулимы. По завещанию Уляны Степановны Ловцовой, было передано Киевскому благотворительному обществу помощи бедным, которое открыло в нем приют для стариков и сирот. Этот филантропический комплекс киевляне называли «Сулимовка». До наших дней сохранилась только часть комплекса, в частности часовню, построенную по проекту архитектора Людвика Станзани, снесли в 30-х годах 20-го века.
?Гражданский губернатор Киева с 1839 по 1852, Иван Иванович Фундуклей – знаменитый гражданский губернатор Киева, бывший на этом посту при небезызвестном Бибикове. Сказочно богатый человек, Фундуклей был и сказочно щедр. Он сделал много доброго для горожан. Годы его правления, были годами наибольшего расцвета Киева. Ивану Ивановичу удалось почти полностью искоренить коррупцию в городском правлении, для этого он доплачивал жалование чиновникам из своего кармана. Также ввел обычай, по которому богатые землевладельцы и жители города, создали своеобразный фонд поддержки городской полиции. Фундуклею принадлежат слова: «Если богатые помещики не будут платить жалование полиции, то она станет получать средства от воров».
?В 1873 году в доме №1 по Лютеранской ул. В Киеве, открыл фотоателье Владимир Викентьевич Высоцкий. «Уже вскоре он получил несколько наград на различных фотовыставках, титул фотографа Киевского университета Св. Владимира и Двора Её Императорского Высочества Великой Княгини Александры Петровны, стал вице-президентом Киевского технического общества" В его ателье делал семейную фотографию Иван Франко, в этом фотоателье также сделана самая известная фотография Леси Украинки, в веночке. «Высоцкий был также известен как поэт, представитель «украинской школы» в польской поэзии. Значительная часть его стихотворений посвящена исторической тематике, особенно временам расцвета Речи Посполитой».
Глава 5
Приезд полиции срочно вызванной, как оказалось позже, экономкой, прекратил суматоху. Нас, гостей, водворили, обратно, в парадную гостиную, просили остаться, ответить на несколько вопросов. Ждать пришлось часа два.
Говорить не хотелось. Госпожа Цапп и муж покойной, господин Витт, сидели в двух креслах ближе к входным дверям, он был совершенно подавлен, имел отрешенный вид и, кажется, так и не смог осознать того, что случилось. Ники, время от времени, осторожно, пожимала руку свояку, но старалась не смотреть на него, внимательно изучая узор на ковре, не плакала, хотя отсутствие слез можно было объяснить сильнейшим потрясением.
Мы, с тетушкой и Софи, расположились в креслах вокруг чайного стола. Тетя ворчала про себя, проклиная этот год и все несчастья, которые он принес, правда при этом, почему-то, помянула и бедного Мишу, и своего мужа, и даже давно умерших батюшку с матушкой.
Софи не отставала от тети в жалобах и стенаниях. Я, сколько могла, успокаивала их.
Женщина с дочерьми заняла то самое кресло, в котором сидела раньше.
Чета Вдовиных, устроилась на диванчике у окна.
Казалось, ожиданию не будет конца. За это время нам успели предложить чаю, кофе, бутербродов, вина и фруктов (прислуга в этом доме была хорошо вышколена), но никто не прикоснулся к предложенным яствам и напиткам. Каждый раз, когда приходила мысль о еде, перед глазами вставала лежащая в луже крови женщина и к горлу подступала тошнота, отбивая всякий аппетит.
В комнату быстрым шагом вошел Всеволод Петрович, вызвав среди нас некоторое оживление, нет ничего хуже длительного ожидания. Хозяин дома, выглядел уставшим, лицо его осунулось, под глазами появились темные круги, он остановился посреди комнаты, беспомощно оглянулся и глухим, безжизненным голосом сообщил:
- Прибыл господин пристав Дворцового участка Гуранский Василий Иванович, просит уделить ему минуту и ответить на некоторые вопросы. – Всеволод Петрович запнулся, и слегка поклонившись камину (кажется, поклон предназначался нам) продолжил, – от нашего с Вандой Гердовной имени, хочу просить у вас прощения за столь… за то, что… за эти события, столь неприятные.
Произнеся свою путаную речь, господин Голубовский резко обернулся и почти, выбежал из комнаты, едва не столкнувшись в дверях с высоким, хмурым человеком.
Вошедший мужчина, имел еще более усталый вид, чем наш многострадальный хозяин. Он был уже не молод, лет около пятидесяти пяти, с коротко стриженными, полуседыми волосами; прямой нос, впалые щеки, густые модно подстриженные усы, плотно сжатые губы. Господин пристав, если я правильно поняла, это был он, нещадно потел, мял в руках большой белый платок, поминутно вытирая им лоб. Окинув нас проницательным взглядом, обратился, как и прежде хозяин, скорее к камину, чем к нам,
- Прошу прощения дамы и господа, за неудобства. Произошло убийство и мы обязаны опросить всех свидетелей. Опрос проведет помощник начальника сыскной полиции, порошу господ содействовать нам и ответить на вопросы как можно более подробно. – Говорил господин пристав отрывочно, резко, словно отдавал приказания, но закончить речь ему не дала, некстати вмешавшаяся, тетушка. Поскольку я, как и все, с открытым ртом внимала высокому полицейскому начальству, то не смотрела на раздувшуюся от негодования тетю, она же не упустила возможности выразить свое недовольство господину Гуранскому.
- Простите, за то, что вмешиваюсь, мы, конечно, ответим на все вопросы, но не думаю, что смогу много сказать. Я, лично, ничего не знаю и ничего не видела, поскольку все время находилась здесь в этой комнате и последние два часа тоже! - тетя продолжила бы изливать свое негодование, но Василий Иванович мягко прервал ее.
- Мы, конечно, понимаем, сколько доставили вам неудобств, но потерпите еще некоторое время, обещаю, долго вас не задержат. – Это было сказано вполне вежливо и светски, но покровительственно-снисходительный тон, подействовал на мою тетю как красный плащ тореадора на быка: она расправила плечи, покраснела вся, и ринулась бы в атаку, если бы я вовремя не ткнула ее в бок. Может оттого, что на нас смотрели во все глаза, может оттого, что толчок был ощутимый, Анна Ивановна стиснула зубы и промолчала. Пристав облегченно вздохнул и продолжил свою речь.
- Представляю вам господина Рудавского Семена Михайловича. Он будет проводить это следствие, прошу относиться к его работе с пониманием. А теперь позвольте откланяться. – Он отвесил глубокий поклон и, с облегчением проведя платком по лбу, поспешил удалиться.
Семен Михайлович войдя в гостиную, тут же замер, уставившись на нас. Теперь уже меня раздувало от негодования! Каковы конспираторы! Ездили в Санкт-Петербург повидаться со старыми друзьями! В Киеве проездом! Разве нельзя было сказать, о новом назначении?! Может я и выплеснула бы свои эмоции, сказав какую-нибудь глупость, но тетя легонько сжала мою руку давая понять, что сейчас не время, ну что ж, подождем!
Следом за господином сыщиком вошли Николай и, еще один человек, в форме околоточного, этот занял пост у дверей, Николай же, прошел к ближайшему креслу, уселся поудобней и приготовил блокнот и карандаш, значит все, что мы скажем, будут записывать.
Видимо, день у Семена Михайловича случился тяжелый, поскольку его галстук был, уже почти, совершенно развязан. Он, снова, привычным движением поправил его, приведя в полный беспорядок, и обернулся к господину Витту, собираясь задать первый вопрос, но тут вошли чета Голубовских, пришлось обождать, пока они усядутся.
Убедившись, что все в сборе, и никто больше не прервет его, господин помощник начальника, обратился к мужу покойной:
- Простите, если можно для начала, назовитесь, пожалуйста, полным именем, это для ведения протокола?.
Господин Витт не сразу понял, что обращаются к нему. Веронике пришлось нагнуться и что-то шепнуть свояку, тот удивленно повел глазами и, встретившись с вопросительным взглядом Семена Михайловича, ответил, таким скрипучим голосом, как будто его одолевала страшная жажда.
- Как меня зовут? Адольф Петрович Витт, к вашим услугам.
- Адольф Петрович, будьте любезны ответить, где вы находились последние полчаса, перед тем как обнаружилось, это… э… несчастье? – подчеркнутая вежливость Семена Михайловича, призванная успокоить убитого горем мужа, нужного действия не оказала, тот почему-то возмутился заданным вопросом.
- Что значит, где я был! Уж не подозреваете ли вы меня в этом подлом деле?!
- Ну что вы, Адольф Петрович, мы пока никого не подозреваем, этот вопрос будет задан всем находящимся в доме, а сейчас извольте ответить! – Семен Михайлович перешел на официальный тон, угрожающие нотки зазвучали в его голосе.
- Я был здесь в этой гостиной.
- И никуда не отлучались?
- Нет, не отлучался.… Разве, что на пару минут, проводил своего помощника, я отдавал ему некоторые распоряжения, что должно быть выполнено в мое отсутствие. Потом проводил его к двери и вернулся сюда, в эту гостиную.
- Как долго вас не было?
- Не знаю. – Раздраженно ответил Адольф Петрович. – На часы не смотрел, может минут пять, не больше!
- И наверх вы не поднимались?
- Нет! Зачем мне было это нужно?!
- А зачем поднималась ваша жена? – вкрадчиво спросил следователь.
- Откуда мне знать, я не заметил, как она ушла, и она не говорила мне зачем! – раздражение господина Витта росло, он сорвался на визг.
- Хорошо, вы не знали. – Примирительно сказал Семен Михайлович и обернулся к Ники, – а вы, где были вы в это время?
- Я? – она, казалось, не поняла вопроса. – Я? Меня зовут Вероника Гердовна Цапп, два пе в конце, вам это, кажется, нужно для протокола? Я, тоже все время находилась в этой комнате.
- И никуда не отлучались?
- Ну, я помогала Ванде, госпоже Голубововской, провожать гостей, выходила в переднюю с ними, потом возвращалась сюда, перед тем как мы услышали крики, опять выходила, но всего на пару минут, проводила госпожу Светлицкую в кабинет Всеволода Петровича. – Она указа на женщину с дочерьми.
Семен Михайлович обернулся к ней, та поспешила подтвердить.
- Да, Вероника Гердовна, была так добра.
- Хорошо. – Сыщик снова обернулся в сторону Ники. – И сколько времени вы отсутствовали?
- Позвольте, я, так же, как и Адольф Петрович, на часы не смотрела!
- Где находится кабинет?
- На этом этаже, в конце коридора, справа от лестницы, рядом с библиотекой.
- Вы только проводили госпожу Светлицкую и сразу вернулись сюда?
- Да. Сегодня слуги были очень заняты, и я подумала, что могу оказать такую услугу, нашей доброй знакомой.
- Вы можете сказать, зачем ваша сестра поднималась наверх?
- Нет, не могу! – Ники, сказала это с вызовом, словно ставила точку в разговоре. Семен Михайлович пристально посмотрел на нее и обернулся к новой жертве, женщине с дочерьми.
Та поспешила ответить, предваряя вопрос
- Светлицкая Евгения Николаевна. Большую часть времени провела здесь, в этой гостиной, потом Вероника Гердовна провели в кабинет, мне надо было поговорить с Всеволодом Петровичем, мы еще находились в кабинете, когда раздался крик, оттуда и побежали наверх, черной лестницей, она оказалась ближе. Зачем Каролина Гердовна поднимались, не знаю. – Семен Михайлович окинул ее заинтересованным взглядом и спросил:
- А ваши дочери?
- Они все время находились здесь!
- Все же, может они ответят сами. – Он уставился на старшую девочку, отчего та покраснела как спелый помидор. Мать нервно повела плечами, но утвердительно кивнула дочери, девочка сделала легкий книксен и ответила, тоненьким голоском:
- Мама велела оставаться здесь и ждать ее, мы стояли у окна, того окна. – Она указала на крайнее окно. – И ждали маму. – Напряженная поза и испуганный взгляд говорил, что скорее руку дадут себе отсечь, девочки, чем признаются при матери в непослушании.
Семен Михайлович вздохнул и обратил взгляд на чету Вдовиных.
- С кем имею честь?
- Вдовин Владимир Саввич, Вдовина Елизаветта Матвеевна. – Представил обоих супруг.
- Тот же вопрос – где находились вы?
- Я разговаривал с Алексеем Петровичем и Анной Ивановной, отлучался, также, всего на минуту, искал… э… мужскую комнату... Вы понимаете? Побродил по коридору, мне указал ее один лакей. Потом вернулся сюда.