- А я беседовала с Анастасией Павловной, вот на этой софе, мы никуда не отлучались вовсе. – Все как по приказу обернулись ко мне, пришлось подтвердить.
- Да, мы беседовали и никуда с комнаты не отлучались. Вишневецкая Анастасия Павловна. – Я обернулась к Николаю, он улыбнулся мне, как старому другу, и аккуратно записал эту важную информацию в свой блокнот.
Оставив в покое Вдовиных, Семен Михайлович, взялся за нас. Так как я уже ответила, он перевел вопросительный взгляд на Софи, она гордо встретила его взгляд, и кокетливо улыбнувшись, проворковала:
- Васильева София Александровна, если вы уже забыли, Семен Михайлович
От такой изысканной фамильярности, наш друг растерялся и невольно покраснел, вызвав легкое оживление у присутствующих, но не так просто было сбить его с толку, быстро справившись со смущением, господин сыщик, задал свой обыкновенный вопрос:
- Так, где же вы были, София Александровна, в последние полчаса, перед тем как услышали крик и побежали наверх?
- Сначала здесь, в этой гостиной, потом пошла, искать дамскую комнату, спросила лакея подававшего напитки, где это находится, он объяснил, я была там, когда услышала крик. Очень жуткий крик, я тут же вышла и увидела, что все поднимаются по лестнице, побежала за всеми.… Все.
- Хорошо, а вы Анна Ивановна, с вами мы тоже знакомы, Николай запишет вас, что можете сказать вы?
- Ничего нового, Семен Михайлович, все время провела здесь, со мной был Алексей Петрович, сейчас его нет, но он подтвердит, никуда не выходила, с госпожой Витт близко знакома не была, почему она поднялась наверх, не знаю.
Окинув нас всех задумчивым взглядом. Семен Михайлович обернулся к хозяевам
- Всеволод Петрович, если я правильно понял последние полчаса, вы провели у себя в кабинете?
- Да, хотя нет, сначала я был здесь, потом пошел проводить лично, господ Гилле и Дитриха, наша семья имеет некую долю акций в Жирардовской мануфактуре, они по делам были в Киеве, и пришли почтить память матушки, Ангелины Федоровны. Потом я вернулся, но Ники, то есть, Вероника Гердовна, сказала, что в кабинете меня ждет Евгения Николаевна и я пошел к ней, далее все было, как госпожа Светлицкая уже рассказала.
- А вы, Ванда Гердовна?
- Я.… Не помню… Сначала здесь, потом меня позвала, Ольга, наша экономка, я была на кухне, потом, в буфетной, отдавала распоряжения… Потом, потом вернулась сюда… - Она отвечала неуверенно, как будто все это было очень давно, и ей трудно вспомнить.
Семен Михайлович со всем возможным тактом, задал следующий вопрос.
- Знаете ли вы, зачем Каролина Гердовна пошла в ту комнату?
- Я встретила ее у лестницы, Лина спросила, есть ли у нас что-нибудь от головной боли, у меня имеется порошок, храню его в шкафчике в своей спальне, я сказала Лине, где искать, она поднялась…. О, Господи!
- Так это в вашей спальне нашли Каролину Гердовну?
- О, Господи! Нет! – она выкрикнула это с таким отчаянием, словно ее только что обвинили в убийстве.
Семен Михайлович помолчал, внимательно изучая хозяйку, рука его автоматически потянулась к галстуку, губы шевелились, задумчиво оглядев всех нас, он принял решение.
- Спасибо господа за терпение и подробные ответы, на сегодня можете быть свободны, сообщите только Николаю Александровичу свои адреса и если будет нужно, то мы сами к вам обратимся. – Он поклонился со всем возможным достоинством и удалился.
Получив долгожданную свободу, гости разом кинулись к бедному Николаю, спеша сообщить свои адреса, дабы поскорее покинуть эту опостылевшую комнату.
Хозяева остались сидеть в своих креслах, совершенно обессиленные. Мы все по очереди подходили к ним, бормоча приличествующие случаю соболезнования, неловко прощались и спешили покинуть злополучный дом.
В прихожей случилось небольшое столпотворение, слава Богу, летом хоть не было необходимости в галошах и шубах. Подойдя к зеркалу, поправить шляпу, неожиданно встретилась глазами с горничной, которая внимательно изучала меня, любопытно, чем это я ее так заинтересовала?
Это была личная горничная покойной баронессы, я узнала ее. Обычно прислуга не особо запоминается, но в тех обстоятельствах, в которых довелось с ней познакомиться, невольно запомнишь человека. Было в ней что-то необычное, но что, трудно объяснить, неожиданно даже для самой себя, вспомнила строки из многострадальной новеллы «Кармен»: «то была странная и дикая красота, лицо, которое на первый взгляд удивляло, но, которое нельзя было забыть». Конечно, горничная не была одета в экзотические одежды андалусской цыганки, и волосы ее не украшал жасмин, но лицо было именно таким, «где с каждым недостатком соединялось достоинство». Из странного оцепенения меня вывела тетушка.
- Ты еще не смотрелась на себя? Может, пойдем уже. – Тетя, нервно схватила меня под руку и потащила к двери. – Достаточно с меня на сегодня этого дома!
- Тетушка, не надо так спешить, не думаю, что пристав погонится за нами и велит вернуться!
- Не знаю, не знаю, мне это кажется вполне возможным!
Софи поджидала нас на улице. Рядом с ней стояла госпожа Вдовина и, судя по виду Софи, общество этой дамы ее не радовало.
- Почему так долго?! Я уже полчаса жду!
- Милая, совсем не полчаса. Не преувеличивай. – Я освободилась от крепких объятий тети и оглянулась, – как добираться будем?
- Об этом позаботился Поль. – Софи указала на гостиничный экипаж, стоявший неподалеку, папочка как всегда был предусмотрителен.
- Давно, наверно, ждет нас бедолага.
- Не переживай, бедолага, не пропустит такого и запросит тройную цену. – Фыркнула тетушка и направилась к экипажу.
На улице уже собралась порядочная толпа зевак, порой мне казалось, что слухи распространяются быстрее, чем происходят сами события.
Госпожа Вдовина пошла следом за нами.
- Я тут испросила у Софьи Александровны позволения проехать с вами, мы живем на Меринговской, от «Континенталя» всего в нескольких шагах. – Мы с тетушкой обратили укоризненные взоры на мою, некстати раздобрившуюся мачеху, та только повела плечом, и приподняла брови, всем своим видом, как будто отвечая: «вы же видите какая она назойливая».
Дорогой мы молчали, желания говорить не было, зато госпожа Вдовина тараторила не умолкая.
- Ох, какое несчастье, какое несчастье постигло бедного Адольфа Петровича! Хотя и то сказать, Каролина Гердовна доставляла ему много хлопот. – Елизавета Матвеевна перешла на заговорщицкий тон, - уж знаю я, за каким таким лекарством поднималась бедняжка наверх! – Она умолкла, ожидая реакции на это заявление, но мы молчали, сил удивляться чему бы то ни было, у нас уже не хватало. Тетя издала какой-то звук, отдаленно напоминающий удивленное «да», и Елизавета Матвеевна продолжила, удовлетворившись этим невнятным ответом. – Бедная женщина любила выпить, очень любила. – Многозначительно поведала она, выдохнув на нас винными парами. – На третьем этаже, в будуаре у Ванды Гердовны, имеется небольшой винный шкафчик, там хранилось нужное ей лекарство! Только зачем страдалица пошла в гостевую спальню только Бог ведает. А уж эта, госпожа Светлицкая.… За деньгами явилась, хоть бы обождала для приличия, девять дней. Она ведь, знаете ли, пенсион получает, каждый месяц, по завещанию покойного баронета. Она его внебрачная дочь! – Удалось-таки заинтересовать нас хитрой сплетнице.
- Откуда вы знаете? Он ее признал официально? – спросила Софи, опередив меня.
- Ну, это не был особый секрет, в семье, знаете ли, утаить что-то трудно. – Особенно от таких как ты, мы только улыбнулись, но Вдовина наших усмешек не замечала. – Мать ее была гувернанткой, говорили еще та бестия, не столько красива, сколько проворна. Герд Генрихович падок был до молодых девиц, не то что бы он так уж открыто… это делал, серьезный человек был, пусть с Богом почивает, но шило в мешке трудно утаить? Так ведь? Когда живот у гувернантки округлился подозрительно, ее тихо уволили, без шуму, ну что бы без позору обошлось, а барон стал ей выплачивать содержание. Говорят, ежели мальчик был, то старик и официально признал бы, очень уж он сына хотел, но родилась девочка. Он девицу эту в завещании упомянул, как дочь умершего друга и назначил ей пенсион, выплачивать его велено было в последнюю неделю каждого месяца, и возлагалась эта обязанность на старшую дочь, вот так вот.
Карета остановилась, прервав поток пикантных сведений. Мы с облегчением попрощались с назойливой госпожой.
Сегодняшний день оказался столь утомительным, что порешили к ужину не спускаться, хотелось провести остаток дня в благословенном одиночестве.
Пожелав друг другу спокойной ночи, разошлись по номерам.
Войдя в комнату, обессилено опустилась в кресло. Голова болела, слишком много событий для одного дня, какой-то ужасный калейдоскоп из людей, слов, улиц, слишком много для одного дня.
Где-то должен быть порошок от головной боли. Я не особо увлекалась лекарствами, к порошкам прибегала редко, но не сомневаюсь, что заботливая Даринка не забыла положить хозяйке в дорогу столь нужное лекарство.
Маленькую серебряную шкатулку, украшенную затейливым узором, мне подарила мама, в детстве я хранила в ней свои тайные сокровища: какие-то камешки, бабочку, пойманную в саду, кукольное зеркальце, разноцветные стеклышки.… Воспоминания о тех беззаботных годах почему-то еще больше расстроили меня.
Теперь эта шкатулка служила для хранения лекарств и Даринка должна была положить ее в чемодан.
Я распахнула гардероб, вытащила несессер, так и есть, она была здесь, валялась на дне пустого чемоданчика для туалетных принадлежностей.
Странно, что это под шкатулкой? Я вытряхнула содержимое несессера на кровать и не поверила своим глазам: вместе со злополучной шкатулкой выпали брильянтовое колье, серьги и незапечатанный конверт….
Глава 6
Вот уже битый час я рассматривала свои неожиданные находки.
То, что на первый взгляд показалось мне похожим на колье, на самом деле оказалось диадемой, кроме нее и сережек, я нашла еще, упавший на пол брошь-букет, они составляли изысканную парюру. Украшения эти, вероятно принадлежали в свое время, весьма богатой даме времен Елизаветы Петровны, когда в моде были пышность, торжественность и вычурность. Я дивилась искусству ювелира, создавшего из золота и камней удивительный узор - букет роз, из которых пили нектар изящные брильянтовые пчелки. Украшения явно побывали в руках многих ростовщиков и перекупщиков, утратили свой прежний блеск, некоторые камни были утеряны или скорее небрежно сколупаны, они нуждалось в чистке и починке, но если отдать комплект в руки умелого мастера, то он засиял бы своей первозданной красотой. Баронесса все-таки имела вкус и талант увидеть красоту под слоем грязи.
Вдоволь насмотревшись на драгоценности, и, даже, примерив их на себя, я обратилась к пухлому конверту. Он все еще лежал на кровати, и манил свое загадкой, вызывая противоречивые чувства: воспитание предписывало не читать чужую корреспонденцию и немедленно отдать в руки владельца, или, в данном случае, наследников, но любопытство и осторожность советовали все же заглянуть в содержимое письма.
На конверте не было надписей указывавших имя адресата, возможно, все это вовсе не принадлежало баронессе? Бог его знает, откуда взялись странные вещи в моем несессере? А возможно несессер вовсе не мой? Возможно, случилась какая-то ошибка, может вещи перепутали, например гостиничные служащие, доставлявшие багаж в номера? Но пристальное изучение злополучного чемоданчика, доказало, что ошибки никакой не было, когда мы купили этот комплект в «Магазине для путешественников», муж заказал сделать вензеля, они красовались на подкладке всех наших чемоданов, да и шкатулка для лекарств точно принадлежала мне. Так что сомнений быть не могло – несессер принадлежал мне.
Решившись, наконец, я, дрожащими руками, вынула бумаги из конверта. Вычурным, мелким почерком, с завитками и штрихами, заглавными буквами было выведено слово: ЗАВЪЩАНІЕ. Далее, шел обычный текст такого рода документов: « я, дворянка такого-то рода, завъщаю свое имущество…», и, очень подробно по пунктам, распределено имущество, судя по цифрам немалое, между дочерьми и внуками. Надо сказать, что зятья не упоминались вовсе. Большая часть состояния отходила старшей дочери и ее детям, почти вся «коллекція драгоцънностъй» завещалась младшей дочери, а средней в основном «процънтные бумаги» да «долговыъ обязатільства», (судя по длинному списку, баронесса была не такой уж и неприступной), с язвительной припиской, мол, муж ее умеет с такими бумагами обращаться. Небольшие сумы отходили верным слугам, еще упоминался в завещании племянник, но ему доставались сущие гроши, хотя для некоторых людей сто пятьдесят рублей золотом - огромные деньги.
Подписан документ был тремя весьма уважаемыми людьми: доктором Долиновским Аркадием Ивановичем, главным управляющим отеля «Континенталь» - Шарлем Лянчиа и господином Дашкевичем Станиславом Яновичем, о последнем я только знала, что он является одним из владельцев «Санкт-Петербургского Торгово-экспортного Акционерного общества» к коему имел прямое отношение и супруг покойной, барон фон Айзенхардт. Душеприказчиком назначен был некий, господин Шульман Петр Петрович, его имя мне ничего не говорило.
Завещание, как и полагалось, было написано на цельных листах бумаги, должным образом скреплено и подписано. Баронесса понимала толк в деловых бумагах, я не сомневалась, что опрос свидетелей будет удовлетворительным и суд признает завещание действительным. Вот только, что, столь тщательно составленный документ делал в моем несессере? И как он туда попал? На эти вопросы у меня не было ответа.
Вечерние сумерки не принесли ожидаемой прохлады. Несмотря на открытые окна в комнате было душно, а с улицы вместо свежего ветерка, хлынул тяжелый, наполненный запахами большого города, воздух. Я стояла у окна, уставившись невидящим взглядом на улицу. Внизу бодро проезжали нарядные экипажи, из отеля ручейком потянулись изысканно одетые дамы и господа, вспыхнули электрические фонари, в их призрачном, желтоватом свете, улица приобрела загадочный, таинственный облик. Причудливые тени, двигаясь и перемещаясь, сплетаясь в сложные узоры, отчего-то напомнили мне бегство из охваченного чумой города, описанное Даниелем Дефо в «Дневниках чумного города». Странное сравнение, люди заполнившие мостовую были богато одеты, никуда не торопились, слышался их смех и оживленный разговор, но моё усталое воображение упорно рисовало мрачные картины и дорогие экипажи превращались в убогие повозки, а смех звучал зловеще.
Отвернувшись от окна, уставилась на лежащие, на туалетном столике драгоценности, они тускло поблескивали в неверном свете. Отчего же я столько времени ломаю себе голову, есть простое и верное решение, надо отнести мои находки Семену Михайловичу и пусть он разгадывает загадки, это, в конце концов, его обязанность.
Я долго стучала в двери тетиного номера, на шум даже стали выглядывать жильцы соседних номеров, но тетушкин храп, доносившийся из-за двери, не предвещал ничего хорошего. Скорее всего, устав от волнений и неожиданностей этого дня, она приняла изрядную дозу снотворного и теперь ее не добудишься до утра, пришлось смириться.
Пометавшись по комнате, как дикий зверек, загнанный в тесную клетку, я решилась на неслыханную, для себя авантюру – оправиться к Семену Михайловичу и Георгию самой, сейчас же, не дожидаясь утра.
Вызвала звонком Катерину. Наскоро умывшись, переоделась в более скромное светло-коричневое платье, велела причесать волосы в самый заурядный узел и выбрала строгую шляпку-котелок с негустой вуалью, а сверху накинула шелковый бурнус, слава Богу, заботливая Даринка, всунула в мой багаж этот легкий плащ, несмотря на жару, установившуюся в середине лета. Пристально оглядев себя в зеркало, осталась довольна результатом, на легкомысленную девицу, определенного занятия, не походила никак. Катерина, поняв, что пани куда-то собирается, на ночь глядя, робко предложила свои услуги в качестве сопровождения, но я отказалось, любопытство горничных всем известно, а томить девушку, где-нибудь в холе незнакомой гостиницы мне не хотелось. Да и я же, все-таки тридцатилетняя уважаемая вдова, мне позволено несколько больше, чем юным девицам.