На охоте всем распоряжался молодой парень в офицерском белом полушубке, ладно сидящем на его подтянутой фигуре. При нем рация, по которой он покрикивал на егерей и оцепление.
Все беспрекословно ему подчиняются, включая полковника Романова.
Члены комиссии с недоумением переглядывались: кто такой? Но, надо признать, мероприятие организовано безупречно. Все было предусмотрено, включая термосы с черным кофе и аппетитные бутерброды с салями, невесть как попавшей в здешнюю провинцию. В министерском буфете не видели ничего подобного.
Кабан выкатился, проваливаясь в глубоком снегу, прямо на номер, где стоял генерал Тягунов. Собаки заливались от злости. Прервав размышления, генерал вскинул карабин.
– Номер четвертый! – кричал по рации молодой, срывающийся голос. – На тебя бежит кабан! Уснул, что ли?
– Да погоди! – вскипел от негодования, смешанного с охотничьим азартом, генерал Тягунов. – Подпущу поближе…
Сережа Горюнов опустил бинокль и усмехнулся. Вот мы и на равных, мой генерал! Раз уж проглотил мое хамство, куда теперь денешься.
Проглотишь и все другое…
Генерал выстрелил. Перекрестие прицела дернулось вверх и в сторону, исчез из поля зрения черный загривок кабана, зарывшегося в снег после удара пули. Во вскинутые прицелы и бинокли видны были брызги крови на снегу. Ай да генерал!
И уже бегут к мертвому кабану со всех номеров подчиненные. Спешат отметиться. Им уже не до лая собак, продолжающих гон.
А сам генерал смотрит не насмотрится на поверженного красавца. Давно он не переживал подобного волнения в крови. Вот что делают охотничьи забавы с сильным мужиком, вот что делают пробудившиеся первородные инстинкты!
Будто вернулась к нему острота ощущений забытой уже молодости.
– Прекрасный выстрел! – возбужденно говорят сбежавшиеся члены комиссии. – Поздравляем, Геннадий Матвеевич!
Но самого генерала сейчас больше интересует, что скажет этот молодчик в белом полушубке, перепоясанном офицерским ремнем.
– Куда? – кричит он на членов комиссии. – Куда, мать вашу так! Почему покинули номера? Вон другие кабаны и олени! На вас гонят! А ну на место!
Только сейчас все замечают – гон идет вовсю. И молча, беспрекословно, возвращаются на свои места. И трещат новые выстрелы, прерывая лай собак.
Тягунов с интересом посмотрел на этого молодца. Вон как покрикивает на старших офицеров. Кто он – штатский, простой егерь?
Но так ничего и не спросил о нем генерал. Он был признателен ему за то упоение, которое только что испытал. Хотя самое «упоительное» было впереди.
Потом была сауна с переходом в русскую баню с веничками и обжигающим паром. И опять этот молодчик оказался на высоте.
Уж как он хлестал распаренные телеса московских начальничков! Будто отыгрывался на них за всех подчиненных, кои когда-либо мечтали вот так «утюжить» своих отцов-командиров.
А те только блаженно охали и требовали наддать еще и еще, как женщина, которой повезло с любовником.
И опять вопрос: кто он такой? В бане – все принцы. Ни тебе погон, ни тебе документов. Все в форме Адама.
А интерес к личности молодчика нарастает…
После баньки, известное дело, пожалте к столу. Чем Бог послал. А на сегодня Бог послал много чего, все больше скоромного, что только в московских ресторанах и увидишь. А главное – разносили эту снедь пригожие молодки крутого замеса в соблазнительных халатиках, потяни за поясок – сами распахнутся.
И опять помалкивает строгий председатель комиссии, хотя понимает, к чему все идет. Сам распорядитель, как и все присутствующие, сидит распаренный, завернутый в простыню, угощает… А на столе-то, на столе! Куда там московским ресторациям! Дымящаяся кабанятина, недавно еще бегавшая и сейчас издающая такие ароматы. А уж здешние грибочки плюс мочености-солености-копчености… И все несут румяные молодки, коим уже запросто можно, после третьей-четвертой рюмашки, положить руку пониже талии.
Ну чего душе угодно – все есть!
Потом оказывается все, да не совсем. Ибо наш распорядитель уже достает откуда-то гитару, и проснувшийся захмелевший было старенький «батя» просит:
– Давай, Сережа, мою любимую! Знаете, как он поет? Ко мне в полк прибыл прямо из консерватории этой, а после прямо из аэропорта, когда дембель пришел, ко мне снова прибежал – не могу, говорит, жить без полка!
Гости переглянулись. Да уж настолько все набрались да расчувствовались, что больше вопросов по поводу статуса тамады ни у кого не возникало. Больше того, как запел он своим проникающим до самых печенок голосом: «Ой, мороз, мороз…» – многие прослезились, стали подпевать, а когда спел, полезли к нему целоваться-обниматься. Ну уважил так уважил!
Даже сам генерал Тягунов не удержался и выпил с Сережей на брудершафт. И другие члены высокой комиссии решили не отставать от начальства. Все потянулись к нему, расплескивая из своих рюмашек.
А Тягунов, которому Сережа уже как родной стал, начал показывать ему свои семейные фотографии, которые достал из бумажника.
Вот это его сын, только что закончил училище, лучший курсант. А это его молодая жена, только что поженились, на сочинском пляже, куда ездили отдыхать. Генерал жалуется:
– Ведь все дороги открыты! Нет, не хочет служить при мне, ни в какую. Желает, как его дед, армейскую лямку тянуть. Романтику ему подавай. И невестка эта… Фотомодель. Капризная, своенравная и тоже строптивая, не приведи Бог.
– А давай их ко мне! – говорит пьяненький «батя», обняв генерала за плечи. – Тут этой романтики, не говоря уж об экологии, – хоть жопой ешь! Как, Сережа, сделаем?
И опять переглядываются гости. Всесильный он, что ли, этот Сережа?
А он тем временем разглядывает невестку генерала на фото. В одном купальнике, стройная, улыбающаяся.
Едва оторвался, так засмотрелся.
– А… Да можно. Сделаем. В лучшем виде их примем…
14
Все рассыпалось на глазах. Когда мне принесли акты баллистических экспертиз, я готов был провалиться сквозь пол на глазах Славы Грязнова. Ничего похожего. То есть там и там винтовка Драгунова. И схожий почерк убийства. Но сами винтовки, из которых произведены выстрелы, – разные.
Это что же – ждать, пока снова кого-то убьют подобным образом, чтобы выявить некую закономерность? Нужно впрягаться в трудоемкую работу. Оба потерпевших были знакомы с Сергеем Горюновым. Весьма интересная деталь, но туманная. Следует прояснить ее, выяснить: отчего такое совпадение?
А тут еще прибежал Фрязин с последними новостями с перрона Курского вокзала. Оказывается, подозреваемый, то есть жилец Марии Авксентьевны, за день до убийства Салуцкого мирно беседовал с участковым милиционером и даже предъявил ему свои документы.
Хоть стой, хоть падай… Во-первых, Александр Борисович, спросим себя, любимого, отчего мы с маниакальной последовательностью, переходящей в шизофреническое упорство, числим этого дяденьку в подозреваемых? Чем он перед нами провинился? Что у нас есть на него, кроме пресловутой, хотя и знаменитой, интуиции?
Я старался не смотреть в глаза Славе. А он мне как мог сочувствовал.
– Может, допросить Горюнова? – спросил Слава. – У него вид, как будто он следующий. И не знает, где спрятаться.
– От него не спрячешься, – угрюмо сказал я. – В толпе, среди оравы телохранителей киллер его увидит и пристрелит с колокольни Ивана Великого. Неужели непонятно?
Грязнов пытливо посмотрел на меня.
– Означает ли сие, что всех предполагаемых потерпевших следует передать под опеку президента? – усмехнулся Грязнов.
– Это означает лишь то, что следует по-быстрому переговорить с Костей Меркуловым, – пожал я плечами. – Подумать, в каком направлении вести следствие. Пусть болит голова у нашего руководства.
– Так что мне делать? – спросил бедный Володя, не вовремя высунувшийся со своими новостями насчет участкового. – Продолжать поиски свидетелей? Сделать фоторобот этого подозреваемого, жильца то есть?
– Именно так, – сказал я.
– Мы не можем сидеть сложа руки и ждать, пока начальство решит, в каком направлении продолжать следствие, как жить нам дальше, – назидательно произнес Слава.
– Зачем ждать? – Я открыл сейф. Там как раз такого случая дожидалась нераспечатанная бутылка коньяка.
Слава, ясное дело, оживился. Володя, напротив, затуманился, как красная девица.
– Ты же не пьешь? – спросил его Слава. – Тем более на работе. Так что не жди, не стой в ожидании, пока твой начальник надерется, чтобы составить на него компромат. Иди и составляй фоторобот этого жильца по показаниям свидетелей. А когда протрезвеем, покажешь, что у тебя получилось.
Володя посмотрел на меня, индифферентного, и вышел.
Мы молча разлили по стаканам и выпили. Потом замерли в блаженном ожидании, пока тепло растечется по жилам.
– Может, пощупать Горюнова? – спросил Слава. – Должны быть у него какие-то подозрения насчет убийцы. Малый явно перетрухал, хоть и помощник замминистра обороны. Убили парочку его приятелей. Общественность замерла в ожидании – кто следующий? И при всем этом все смотрят на него. Следующий – именно он. В таких условиях люди соображают куда шустрее, чем обычно.
– Более трех минут я его не выношу, – сказал я.
– Стареем! – объяснил Слава и снова налил в стаканы. – Становимся нетерпимы к потенциальным жертвам.
– Да кому он нужен… – отмахнулся я.
– Плохо дело, – покачал головой Грязнов. – Раздражаемся. Озлобляемся. А я бы, кстати, не спешил отметать эту версию. Ой, не спешил бы.
– Что-то непонятное, – вздохнул я. – Стреляет как профессионал высшей пробы, а ведет себя непредсказуемо, как новичок. Если верна эта версия.
– И это означает… – поднял Слава указательный палец. – Что?
Мы переглянулись.
– Что его специально не готовили, – сказал я. – Просто очень хороший стрелок. И только.
– Значит, инструктировать его было некому, – добавил Слава.
– Одинокий волк? – спросил я.
Мы уже не отрываясь смотрели друг на друга.
– Черт его знает! Словом, не киллер в прямом смысле этого слова. Тот бы себя так не повел, – заключил Слава. – Ну, еще по одной?
– Потолкуй с Горюновым, – сказал я, после того как мы выпили. – Что-то там не так. Прибежал ко мне искать защиты, представляешь? Хотя его шеф мог бы выделить ему в охрану целый батальон спецназа.
– Есть чем гордиться, – хмыкнул Слава. – Значит, до сих пор производим впечатление, пусть даже обманчивое.
В это время зазвонил телефон. Я мельком взглянул на себя в зеркало, машинально поправил то, что называю прической, как если бы абонент мог меня увидеть, и только после этого снял трубку. Не дай Бог, Костя Меркулов! Как всегда не вовремя…
Но это был не он. Это был давешний портье из гостиницы «Мир» по фамилии Бычков.
– Я кое-что вспомнил, – сказал он. – Может, это и пустяк… Но вы сами сказали, чтобы я вспомнил все, что покажется странным.
– Ну-ну, – сказал я, подмигнув Славе. Мол, еще один чайник на проводе.
– Знаете, все спешили, метались, переговаривались, когда это произошло. А один человек… кстати, я его больше не видел, вел себя не как все.
– А в чем это выражалось? – поинтересовался я. – Может, он был просто пьян?
– Пьяных я вижу сразу, – сказал Бычков. – Этот… как вам сказать… тоже шел на выход, чтобы посмотреть вместе со всеми… Но как будто это мало его интересовало. Шел не спеша, поглядывая на себя в зеркало. Как, мол, выглядит. Все спешили, обгоняли его или, наоборот, спешили назад в гостиницу. Оживленно друг другу рассказывали. Хватались за головы…
– Понятно, – сказал я. – Потом вы его видели? На другой день, к примеру.
– К сожалению, не запомнил. Не до того было, понимаете. Вы будете смеяться, мол, начитался детективов. Но даже тогда, в этой суматохе и толчее, он показался…
– Не как все, – подсказал я.
– Именно так. Вы же сами просили рассказать, если вспомню что-нибудь необычное.
– Так-так. И какой же он был? Что необычного?
– Пожалуй, он выделялся ростом. Был высок, хотел я сказать.
– Как здоровье швейцара, кстати говоря? – спросил я, переглянувшись со Славой.
– Швейцара? – переспросил Бычков.
– Ну да, вы говорили, что у него температура.
– Завтра обещал выйти. Вы думаете, он что-нибудь знает?
– Ничего я не думаю, – зевнул я прямо в трубку. – Вы говорили, что человек болен. Вот я и хотел узнать, как его самочувствие. И спасибо за звонок.
– Кажется, я только зря отнял у вас время, – произнес он извиняющимся тоном.
– Отнюдь, – сказал я. – Наоборот, ваши сведения очень важны, сейчас я подошлю в гостиницу своего помощника, он запишет ваши показания.
– Он обратил на него внимание, поскольку клиент был высокого роста? – спросил Слава, едва я положил трубку.
– Вроде того… Старичок, тебе не кажется, что слишком много в этой истории косвенного, случайного, необязательного, а? Как никогда.
– Высокий рост, – продолжал он. – Хоть это совпадает. Плюс непрофессиональное поведение при высокопрофессиональной стрельбе.
Я вызвал к себе в кабинет следователя Могилинца, члена моей бригады, и попросил его съездить в гостиницу допросить Бычкова.
– Что-то Костя давно не звонил, – сказал я. – Сидишь тут, как на чемоданах, тебя уже, возможно, отстранили, а ты еще о чем-то размышляешь…
– Позвони ему сам, – сказал Слава. – Стесняешься, что ли? И все как есть скажи. Или мы работаем, или отдыхаем! Пусть скажет.
– Сам, поди, ждет, что и как, – сказал я. – Значит, что мы имеем? Рост – высокий, меткость – еще выше. Может, это олимпийский чемпион по стрельбе, которого позабыли-позабросили, а он в отместку подался в криминальные структуры?
– Вот ты бы туда подался, будучи олимпийским чемпионом? – спросил Слава.
– Разве что от скуки, – пожал я плечами. – Но ты мне не ответил.
– А что тут отвечать? – развел он руками. – Сам сказал, хотя тебя еще не отстранили, – непрофессиональное поведение при профессиональной стрельбе. Или это мои слова? А структуры бы это не допустили.
– Есть еще вариант, – сказал я. – Использовали и ликвидировали. Потом ликвидировали того, кто ликвидировал. Черт знает что…
– Это они сделали бы сразу после убийства Салуцкого, – серьезно и трезво сказал Слава. – Помнишь, я о деле Звонарева рассказывал?
– А может, им понравилось, – настаивал я. – Здорово у него с банкиром вышло. Решили еще попробовать. Стрелок-то какой!
– Все понял, – сказал Слава, придвигая к себе лист бумаги. – Значит, надо выяснить в Федерации стрелкового спорта, кто бы это мог быть. Что еще?
– Не забудь про рост, – подсказал я. – И узнай по моргам, не попадался ли им мужчина высокого роста, убитый в последний день-два. Тут могут по-всякому, но наверняка – пырнуть, удавить, отравить.
– Тоже не просто, – вздохнул Слава. – Любой киллер, когда берется за столь ответственное дело, подозревает, что от него захотят избавиться. И потому всегда начеку. Но если что-то подходящее есть – молодой, высокий, сухой, загорелый… так? Сравним с фотороботом, если он получится.
– Здорово начинаешь соображать, – сказал я. – Ну а еще какие-нибудь светлые мысли приходят в твою голову?
– Мои сосуды расширились настолько, – сказал Слава, – что я уже перестаю понимать, зачем нам все это надо. Пусть «старший брат» возьмет это на себя.
– Они висяков не любят, – сказал я.
– А кто их любит? – заскучал Слава. – Только желтая пресса.
– Может, сами позвоним Косте? – спросил я. – Так, мол, и так. Сидим, как мокрые вороны под дождем критики средств массовой информации, и обтекаем.
– Мне, кстати, уже звонили из известных тебе газет, – сказал Слава. – Такие радостные. Как же, еще одно заказное убийство, которое нашим славным органам не по зубам.
– Пошли они… – сказал я.
– Они-то пойдут. И просить не придется. А нам что дальше делать? – снова занудил Слава.
– Так звонить или не звонить? – снова спросил я.
– Сначала пожуй что-нибудь, – ответил Слава. – Он запах через трубку распознает. И почти всегда угадывает.