День закрытых дверей (сборник) - Блейк Крауч 6 стр.

В его правой руке Бет увидела нож с костяной рукояткой.

Очевидно, им недавно пользовались.

Неподалеку открылась дверь. Дженна высунула голову.

– Я в порядке, милая, – дрожащим голосом произнесла Бет. – Оставайся в своей комнате.

Лютер повернулся к девушке:

– Слушайся мать.

– Зачем вы это делаете? – расплакалась Дженна.

– Уйди в комнату! – завопила Бет.

– Что происходит?

– Уйди в комнату!

Дженна захлопнула и заперла дверь.

Бет снова повернулась к незнакомцу и увидела, что он сменил нож на дубинку.

– Повернись, – приказал Лютер. – Мне нужно видеть твой затылок.

– Зачем?

– Ударю этой штукой по затылку, чтобы не портить лицо.

– Не трогай моих детей.

– Повернись.

– Поклянись, что не тронешь…

Лютер схватил ее за волосы и ударил по затылку.

Согласно данным официального веб-сайта www.wafflehouse.com, тринадцать сотен заведений «Уоффл-хаус» на территории Соединенных Штатов совместно продают за двадцать четыре часа столько колбасных лепешек, что из этого мяса можно построить цилиндр высотой с Эмпайр-стейт-билдинг. И каждый год они продают столько полосок брайанского бекона, что ими можно было бы семь раз выложить путь от Атланты до Лос-Анджелеса. Припоминая эти любопытные факты, Лютер спускается с шоссе I-40 по съезду 151 в городе Стейтсвилл, Северная Каролина. Хотя часы и показывают 4:13, два заведения все же открыты. Первое – это круглосуточный «Супер Уолмарт» на его стороне подземного переезда, а второй – расчудесный «Уоффл-хаус»; нужно лишь свернуть налево у светофора и проехать двести ярдов по улице. Его яркий, светящийся знак бодро манит путника. Лютер улыбается. Давненько он не баловал себя посещением этого заведения.

Он въезжает на автостоянку и выключает двигатель своей «Импалы» 85-го года выпуска. Мало того, что машина провоняла луком, так еще и двигатель греется, и есть опасение, что она просто не протянет оставшуюся часть пути. Учитывая спящий в багажнике груз, поломка стала бы непоправимым несчастьем.

На ветровом стекле соседнего автомобиля мороз нарисовал сложный узор, как будто выложил кружевную вышивку. Коснувшись пальцем хрупких кристаллов, Лютер передергивает плечами и поворачивается к затихшему в предрассветной дреме городу. С того места, где он стоит, мир складывается из мотелей, заправок, ресторанчиков быстрого питания, однообразного гула автострады и растянувшегося вдалеке сияющего «Супер Уолмарта». Последний расположен на холме и смотрит на город сверху вниз, грозно, как средневековая крепость.

Для начала Лютер направляется в душевую. Хотя его рабочая одежда и лежит в пакете для мусора на заднем сиденье, возможности помыться у него еще не было. Руки и лицо забрызганы кровью, и он, стоя под душем, видит, как розовая вода, кружась, устремляется в сток.

Даже в этот ранний утренний час в «Уоффл-хаус» шумно, и яркий свет из больших подвесных шаров разгоняет густое облако сигаретного дыма. Гриль шипит и плюется без остановки, в воздухе гуляет фирменный запах несвежего кофе, дыма и перегоревшего жира.

В кабинку Лютера заглядывает официантка:

– Ну что, сладенький, с заказом определился?

Он уже знает, чего хочет, хотя и продолжает листать иллюстрированное меню.

– Ванильную «Кока-колу». Колбасу. Бекон. Гритс. Яичницу. Блинчики. И побольше кленового сиропа. Тех капель, что в диспенсере, мне мало.

– Блинчиков у нас нет, – усмехается официантка.

Лютер отрывает взгляд от меню:

– Ты что, шутишь?

– Ммм… видишь ли, это «Уоффл-хаус». У нас подают вафли.

Держится она дружелюбно, даже немного игриво, но Лютера на это не возьмешь. Он чувствует только одно: унижение. Официантка юная и очень беременная. Была бы даже ничего, если б не кривые зубы. Зовут ее, судя по бейджику, Брианна.

– Терпеть не могу вафли.

– Ну, у нас и кроме них кое-что есть. Мне, к примеру, картофельные оладьи нравятся. Попробуй трипл-хэшбраун. Такую вкуснотищу не забудешь.

– Ладно.

– Так что, попробуем?

– Ладно.

– Остальное, что называл, тоже возьмешь?

– Да.

Брианна уходит, а Лютер откидывается на оранжевую спинку сиденья. Он старается не зацикливаться на том, каким разочарованием стало известие, что в «Уоффл-хаус» не подают блинчики. И как же это он так облажался? Официантка, наверное, считает его тупицей. Может, стоит добавить ее в ту компанию в багажнике…

Стены облеплены стикерами, и Лютер, ожидая «Кока-колу», пробегает по ним взглядом.

СЫР-И-ЯЙЦА: ФИРМЕННОЕ БЛЮДО УОФФЛ-ХАУС

У ТЕБЯ БЫЛ ВЫБОР, И ТЫ ВЫБРАЛ НАС. СПАСИБО

ЧИЛИ БЕРТА: НАШ ЭКСКЛЮЗИВНЫЙ РЕЦЕПТ

ЛУЧШИЙ КОФЕ АМЕРИКИ

Одновременно с заказом по звездному небу растекается первый свет утренней зари.

– Потом скажешь, как оладушки понравились, – говорит Брианна. – Но блинчики тоже хороши.

Ничего подобного трипл-хэшбрауну Лютер еще не едал. Основа из резаной жареной картошки покрыта расплавленным сыром, луком, кусочками копченой ветчины, чили, нарезанными помидорами и кусочками перца халапеньо. Это даже лучше блинчиков, и когда Брианна приносит вторую ванильную колу, он благодарит ее за рекомендацию и уже не смущается из-за того, что заказал блинчики в заведении, не зря названном «Уоффл-хаус».

Расслабленно потягивая напиток, Лютер смотрит на оживающее за заляпанным стеклом небо.

Дела идут.

Где бы ни прятался Эндрю, похищение Карен Прескотт и Элизабет Лансинг не может не привлечь его внимание.

Уже направляясь к выходу, Лютер натыкается у одной из ближайших кабинок на старичка лет шестидесяти пяти – семидесяти с болезненно-землистым, посыпанным седой щетиной лицом и налитыми кровью глазами. Старик отводит глаза и рассеянно смотрит в окно. В руке у него дымится сигарета.

На парковке стоит грузовичок. Судя по бейсболке с надписью «Джей. Ар. Тракинг» и общей гигиенической запущенности, грузовик принадлежит старику.

Лютер чувствует его одиночество.

– Доброе утро, – говорит он.

Шофер отворачивается от окна.

– Доброе.

– Ваш грузовик на стоянке?

– Мой.

– Куда путь держите?

– В Мемфис.

– Что везете?

– Сахар.

Старик затягивается сигаретой и давит окурок в нетронутом яичном желтке.

– Одиноко на дороге, а?

– Да уж точно.

Его не раздражают короткие ответы старика. Дело не в грубости и не в плохих манерах, а скорее в унылом, безрадостном существовании. Было бы что сказать, он бы сказал.

Лютер застегивает фуфайку и кивает старику. Тот поднимает чашку с кофе.

Расплачиваясь у кассы за завтрак, Кайт дает Брианне десятку сверху.

– Видишь того старика в кабинке? Я плачу за его завтрак.

Он выходит через переднюю дверь и смотрит на рассвет.

Выезжая с парковки возле «Уоффл-хаус», Лютер обнаруживает, что глаза закрываются сами собой. Сейчас понедельник, 6:00, и с вечера пятницы ему удалось поспать всего лишь четыре часа в центре отдыха на окраине Маунт-Эйри, Северная Каролина.

При первой же возможности Лютер сворачивает влево, на Пондсайд-драйв, улицу в жилом районе, до такой степени засаженную деревьями, что когда он смотрит вперед, через ветровое стекло, то видит только кусочки пурпурного неба.

Пондсайд-драйв переходит в Кэттейл, которая уже через четверть мили заканчивается темным тупиком с разбитым тротуаром под слоем алеющих листьев.

Лютер выключает зажигание и перебирается на заднее сиденье. Лежа на холодной липкой виниловой обивке, он достает магнитофон, нажимает кнопку «плей» и засыпает под мольбы мистера Уортингтона пощадить его семью.

Кайт просыпается в 11:15. Кристально чистый свет октябрьского утра вливается в «Импалу», и винил под щекой греет не хуже бутылки с горячей водой.

В центре Стейтсвилла Лютер выезжает на шоссе 64 и мчится на восток через предгорье Северной Каролины и сонные городки Моквилл, Лексингтон, Эшборо и Сайлер-Сити.

Небо растягивается в бесконечную слепящую голубизну. Возле Питтсборо шоссе 64 пересекает огромное озеро Джордан с пылающей по берегам листвой. Лютер уже не помнит, когда ему было так хорошо.

К полудню снова напоминает о себе голод.

В «Уоффл-хаус» городка Роки-Маунт, штат Северная Каролина, Лютер заказывает свое новое любимое блюдо: картофельные оладьи и охлажденную ванильную «Кока-колу». За окном листья сои золотят рыжевато-коричневое поле.

На середине ланча до него вдруг доходит.

Он допустил небрежность в доме Уортингтонов.

Оставил там кое-что.

Очнувшись, Бет подумала, что умерла и отправилась в ад, который оказался не таким, как ей представлялось. Образ преисподней сложился у нее под впечатлением от картины, выставленной недавно в Художественном музее Северной Каролины. Написанная в 1959 году маслом на мазонитовой доске преподобным Маккендри Робинсом Лонгом, картина называлась «Апокалипсическая сцена с философами и историческими фигурами».

На ней изображено некое подобие пещеры и тьма-тьмущая обреченных душ, гонимых демонами к огненному озеру. Среди философов и исторических личностей – Эйнштейн, Фрейд, Гитлер, Сталин и Маркс. Другие в ужасе цепляются за каменистый берег; на них вечерние платья, как будто их выхватили прямо с роскошного бала. С потолка в кипящее озеро падают обнаженные мужчины и женщины, а в недостижимой дали два сияющих ангела парят вокруг белого креста – постоянное и мучительное напоминание о любви, отвергнутой проклятыми. «Мой ад хуже, – подумала Бет, – потому что он – настоящий».

В этой пустой тьме у нее ужасно болела голова, а еще она плохо помнила последние события. Перед глазами мелькали лица Дженны и Джона Дэвида, а когда она представляла их троих на пирсе, что-то ломалось внутри. Что-то такое, чего уже нельзя собрать.

Бет резко села, ударилась лбом о пенопласт и упала на чью-то безвольную руку.

– Кто тут? – вскрикнула она.

Ей никто не ответил.

Бет нащупала в темноте руку и сжала ее.

– Вы меня слышите? – прошептала она. Если это труп, меня вырвет.

Невнятный женский голос пробормотал что-то… вздох… руку отдернули.

– Меня зовут Бет. А кто вы?

– Карен, – прохрипел голос. Звук был такой, словно женщина говорила сквозь зубы.

– Это ад? – прошептала Бет.

– Это багажник машины какого-то психопата.

И все, что она забыла, вернулось в бурном, вихрящемся потоке сознания.

– Где мои дети?

– Ваши дети?

– Что он сделал с ними?

– Я не знаю.

Роняя слезы, Бет постаралась засунуть страх в свой зоб, в ту загрубевшую нишу, которую обнаружила после смерти мужа.

Он забрал только меня. Этот зверь не тронул моих детей. Пожалуйста, Господи, не допусти, чтобы это случилось.

Лежа на боку, лицом к лицу в кромешной тьме, женщины держались за руки. Они даже чувствовали дыхание друг друга – теплое успокаивающее касание воздуха.

Машина снова тронулась с места, и теперь сила инерции бросала их в темноте то туда, то сюда при малейшем изменении направления или скорости. Внизу, под ними, с шорохом, скрипом и визгом проносилось дорожное полотно, и пленницы придвигались ближе и ближе. Карен гладила Бет по волосам и вытирала ее мокрые щеки. Она уже жалела, что не соврала и не сказала, что ее дети целы и невредимы и им ничто не угрожает.

Через несколько часов машина остановилась, двигатель умолк, дверца со стороны водителя открылась и закрылась.

Карен напряглась, прислушалась.

Шаги удалялись.

Держа Бет за руку, она сосредоточилась на едва слышных звуках за пределами их мрачной тюрьмы: где-то хлопали дверцы, урчали моторы, плакали дети, скрипели колеса тележек.

– Мы на парковке, – прошептала Карен.

Неподалеку хлопнули сразу три дверцы.

– Шэннон, хватит прихорашиваться, ты отлично выглядишь, – произнес мужской голос.

– Не хочет разочаровать Криса, – насмешливо вставил другой.

– Да пошел ты. И ты тоже.

– Помогите! – крикнула Бет и, вырвавшись из объятий Карен, прижалась губами к пенопласту. – Помогите! ПОЖАЛУЙСТА!

– Молчи! – прошипела Карен. – Он убьет нас, если…

– ПОЖАЛУЙСТА! ПОЖАЛУЙСТА! У МЕНЯ ДЕТИ!

Карен обхватила Бет, зажала ладонью рот и оттащила на грязный коврик.

– Все хорошо, милая. Все хорошо. – Бет билась и вырывалась из ее рук. – Все уладится. Но нельзя…

Снаружи опять донеслись голоса:

– Перестань, Шэннон, нет ничего в этом багажнике. Тебе просто показалось. Идем.

– Я слышала звуки. Как будто собака лаяла. Каким же надо быть психопатом, чтобы запирать собаку в багажнике!

– Да ладно. Идем, Крис ждет.

Бет ткнула Карен под ребра, вырвалась и снова закричала. Она кричала и кричала, пока могла, пока не сорвала голос.

А потом, когда сил уже не осталось, в багажнике снова установилась тишина, и Бет слышала только собственное надсадное дыхание и гулкое биение сердца.

Лютер берет тележку из длинной, изгибающейся, как гусеница, вереницы и катит мимо пожилого, в голубом жилете, гритера местного «Уолмарта».

– Ты как, сынок, сегодня?

– Офигительно. – Лютер и впрямь в отличном настроении: «Уолмарт» – его любимый универсам.

Первым делам он направляется в отдел СЛАДОСТИ/ЗАКУСКИ, где бросает в тележку десять пакетиков конфет «Лемонхедс». Потом вскрывает один пакетик и бросает в рот сразу три желтых шарика. В среднем на один день ему требуется два-три пакетика. Конфеты он ест так: высасывает кислый желтый слой и выплевывает белую сердцевину.

Вот откуда гнилые зубы.

Вообще-то пришел он только за конфетами, но потом в голову приходит, что было бы забавно записать на камеру то, что он сделает с Карен. И Лютер сворачивает в отдел ЭЛЕКТРОНИКА. Десятка два выстроившихся у задней стены телевизоров разного размера показывают один и тот же мультик. Невыносимый шум со всех сторон: из громкоговорителей с потолка льется спокойная элеваторная музыка; ближайшая стереосистема выплевывает рэп; какая-то видеоигра разражается пулеметной пальбой и криками жертв.

Лютер останавливается и внимательно смотрит на мальчика, который держит в руках пульт и не сводит глаз с экрана, на котором кровавые сцены сменяются сценами насилия. В игру мальчик ушел с головой, и его остекленелый взгляд отражает смесь сосредоточенности и благоговейного ужаса.

Оставив тележку в проходе между стеллажами с компакт-дисками, Лютер подходит к прилавку, опускается на колени и рассматривает цифровые камеры под стеклом.

Потом поднимается и откашливается.

Сидящий на стуле продавец держит телефонную трубку между ухом и плечом. Зовут его, если верить бейджику на голубом жилете, Дэниел. Он высок и худ, у него короткие выбеленные волосы и аккуратные черные бачки.

– Хочу посмотреть «Сони Сайбершот Р51».

Дэниел закрывает глаза и поднимает палец.

Лютер ждет, мысленно начав отсчет.

Дойдя до шестидесяти, он снова говорит:

– Хочу посмотреть «Сони Сайбершот Р51».

– Меган, можешь подождать секундочку? – Теперь трубка прижата к груди. – Сэр, вы не могли придержать коней на минутку?

– Я уже придерживал коней на минутку. А сейчас хочу посмотреть камеру.

Кровь унижения бросается Лютеру в лицо. Дэниел снова подносит телефон к уху, соскальзывает со стула и поворачивается к покупателю спиной.

– Меган, я тебе перезвоню. Извини. Да, думаю, Джек ведет себя неблагоразумно, но… – Дэниел смеется. – Да, да.

Разговор продолжается.

Лютер снова считает до шестидесяти. Закончив счет, возвращается к тележке, выводит ее из отдела ЭЛЕКТРОНИКА и, не заплатив, катит через переполненную автостоянку к своей серой «Импале». Бросает пакетики с конфетами на заднее сиденье и садится за руль. Из блокнота на пассажирском сиденье вырывает чистый лист, на котором пишет: НЕ РАБОТАЕТ. НЕ ВХОДИТЬ! Из «бардачка» достает скотч, в карман сует пригоршню конфет и возвращается в «Уолмарт».