– Она так призывает, будто это так же легко, как завести щенка.
Я промолчала, потом всё же вступилась:
– Заткнись. Она старается как может. Помнишь, какая она была красивая, когда ещё только заняла этот пост, перед Крысиным Рождеством? А сейчас? Представляешь, четырнадцать лет рулить такой страной, как наша, потому что больше никто не хочет?
На этот раз права была я. Госпоже Президенту исполнилось только тридцать шесть лет, когда её избрали, а выглядела она и того моложе. До этого она была сначала полицейской, затем депутатом, а потом некоторое время министром чего-то там. Я тогда ещё мало что знала о политике, но Гертруду Шённ – так её звали – считали очень умной женщиной. И несмотря на достаточно молодой в сравнении с другими кандидатами возраст, её выбрали со значительным перевесом – наверно, это сделали в основном мужчины. И случилось это как раз перед тем, как… всё произошло.
Крысиное Рождество уничтожило почти всех членов нового правительства и большую часть недавно обновившейся партийной верхушки. Госпожа Президент, у которой семьи не было, осталась почти одна, пытаясь выжить. За четырнадцать лет она изменилась – сильно похудела, стала походить на скелет и почти разучилась улыбаться. Но была всё так же безукоризненно элегантна, ухожена и классно притворялась, что ещё во что-то верит. Что и говорить… Госпожу Президента я уважала больше, чем любую другую женщину. И даже хотела бы, чтобы она была моей мамой, наверно…
Мы прошли под щитом и вошли в город. И здесь сразу привычно сосредоточились, готовясь в случае чего бежать и спрятаться. Но на полупустых улицах мало кто мог обратить на нас внимание.
Миновав несколько полузаброшенных районов, отличающихся лишь надписями на заколоченных дверях, мы наконец дошли до большого магазина, в котором обычно закупались. Уже глядя сквозь стекло витрины, я поняла: с продуктами не особенно хорошо. Впрочем, чего удивляться – даже в столице у нас почти не достанешь ничего.
Внутри оказалось не много людей. Скучали две кассирши, из дальних отделов доносились глухие голоса. Мы с Алом пошли вдоль полупустых полок. Глядя на них, я даже радовалась тому, что мы не приучены к хорошей еде и нам не нужно ничего, кроме картошки, хлеба и, может быть, какой-нибудь дешёвой колбасы. И что Маара сама обеспечивает молоком наших «живых овощей» – я бы этим заниматься просто не стала.
Мы быстро прошли через магазин и взяли всё нужное. У кассы я не удержалась и прихватила пару шоколадок – для Карвен, я знала, что это почти единственное, что она любит. Алл, заметив это, что-то осуждающе буркнул, но я тут же наступила ему на ногу. Кассирша, подняв взгляд, приветливо улыбнулась: она меня знала, я уже несколько раз приходила в этот магазин.
Взрослые улыбались мне очень редко, и я изо всех сил постаралась, чтобы ответная улыбка вышла тёплой. Кассирша начала пробивать продукты, я стала складывать их в сумки и совершенно забыла про…
– Ал! – боковым зрением я увидела, как он незаметно схватил что-то с полки и сунул в карман.
От злости и страха у меня даже потемнело в глазах: чтобы ещё и здесь нас считали ворами…
– Положи на место немедленно! – зашипела я, пользуясь тем, что женщина считала деньги, которые я ей только что отдала.
Он пожал плечами, показывая, что не понимает, о чём это я. Продолжая кипеть, я схватила его за руку и разжала пальцы, в которых, разумеется, ничего уже не было.
– Возьмите сда…
Не слушая кассиршу, я попыталась вывернуть Аллу запястье, и перчатка тут же сползла, обнажив руку. Но в себя я пришла, лишь услышав истошный, полный отвращения крик какой-то стоявшей за нашими спинами женщины:
– ААА! КРЫСЫ!
Прежде, чем я успела как-то отреагировать, Ал схватил одной рукой пакеты, другой меня и ломанулся к выходу. Я даже не сопротивлялась, потому что услышала тяжёлый топот за нашими спинами. Обернувшись, я увидела двух охранников и какого-то высокого мужчину с замотанным шарфом горлом. Судя по злобному блеску его глаз, это был кто-то из горожан, считающих, что всех нас нужно не только изолировать, но и перестрелять.
Один из пакетов, которые волок Ал, порвался, и он бросил его.
– Придурок! – на бегу рявкнула я, подхватывая этот пакет под мышку. Мои ноги, закованные в туфли, и так заплетались, а с несколькими килограммами картошки меня начало заносить в сторону. – Что ты спёр?
– Батарейки, мне надо…
– Тебе некуда их вставить, идиот!
– Очки… – он тоже уже запыхался и явно не считал нужным ничего больше объяснять.
Наши преследователи не отставали. Наверно, теперь их подгонял животный азарт к охоте. Не думаю, что охрана погналась бы за Алом из-за двух батареек. И мне совершенно не хотелось попасться как вчера. Алан вдруг замедлил бег и крикнул:
– Давай к центру. Я их отвлеку, встретимся в логове.
Резко развернувшись, он бросился навстречу преследователям, а потом скользнул в какой-то переулок. Я решила не ждать, кого из нас они выберут своей жертвой, и рванула вперёд, крепче зажимая пакет с картошкой и хлебом под мышкой. Нога у меня подвернулась, и, шипя от боли, я прямо на бегу сбросила туфли. Думать о возможности наступить на стекло или обломок асфальта было некогда. Главное – я могла бежать быстрее. И больше я не оборачивалась, радуясь тому, что Госпожа Президент запретила выдавать магазинной охране оружие, снабдив их лишь электрошокерами.
Я выскочила на одну из центральных улиц – её можно было назвать почти оживлённой. Машин здесь было больше, чем на всех остальных городских дорогах вместе взятых.
Нога у меня уже начала сильно болеть, и я остановилась, молясь о том, чтобы за мной больше никто не гнался. Кажется, было тихо, но…
Проверить это я не успела: проезжавший мимо белоснежный лимузин вдруг замедлил движение. Задняя дверца распахнулась, чья-то рука схватила меня за запястье и втянула в салон. Автомобиль тут же сорвался с места, и я совершенно без сил откинулась на спинку, ощущая запах дорогой кожи. Запах этот был мне знаком – точно так же, как и голос поприветствовавшей меня девочки:
– Вэрди, ты что, опять украла что-то?
Я открыла глаза. Первое, что я увидела, было отражение водителя в небольшом зеркальце. На водителе был боевой противогаз, и это окончательно подтвердило мою догадку:
– Сильва…
Моя бывшая лучшая подруга с соседней улицы, дочка знаменитого доктора Леонгарда, сидела, скрестив ноги, и с любопытством рассматривала меня. Безукоризненно чистые светлые волосы вились колечками, уголки аккуратно накрашенных губ поднялись в улыбке, а тонкие руки по-прежнему сжимали моё запястье. Я вздохнула:
– Как ты….
– Случайно, – не дав закончить вопрос, ответила она и начала оглядывать рассыпавшуюся по салону картошку. – Маф, давай покатаемся немного! Домой не надо! Не ожидала тебя увидеть, Вэрди. Я просто ехала с танцев, а тут ты…
Я невольно рассмеялась и почувствовала уже привычный лёгкий укол зависти. Сильва Леонгард была моей ровесницей, но не была изгоем. Из-за того, что её отец не умер во время Крысиного Рождества, Сильве не пришлось испытать на себе даже малой части наших проблем. Она жила в просторном уютном доме, и отец давал ей абсолютно всё. Правда, соседи и прислуга всё равно считали её опасной и обходили стороной. Даже Мафусаил, личный водитель Леонгардов, если ему приходилось отвозить куда-то Сильву, всегда одевался так, словно собирался на войну, и никогда не забывал об этом нелепом противогазе.
Но едва ли Сильву это волновало. За пределами района, где жили Леонгарды, её истории никто не знал. Правда, она тоже не росла – но и в этом не видела проблемы. В отличие от меня, Сильва любила и умела маскироваться под взрослую – носить каблуки, краситься и одеваться так, что ей завидовали многие женщины. Когда она в своей шубке и сапожках шла по улице, определить, сколько ей лет, было просто невозможно. Но больше двадцати уж точно.
Вместе с тем Сильва могла позволить себе побыть и папиной маленькой принцессой – избалованной и счастливой. Большую часть свободного времени она проводила, занимаясь всем, чем когда-то мы мечтали заниматься вместе, – училась рисовать, шить, плавать. Всё это она теперь уже умела, и ей пришло в голову еще и научиться танцевать.
– Рассказывай, что случилось, – потребовала Сильва, открыв маленький автономный холодильник и вынув из него тарелку с треугольными сэндвичами. – И давай поедим, я устала.
И это она говорила мне! Пробежавшей, наверно, километров пять с этим двухкилограммовым пакетом. Впрочем… она меня спасла, и причин злиться не было. Кроме одной… Я была «крысёнком», а она нет.
Сильва наливала сок в два стакана, а я молча смотрела в окно. Мне было плохо. Как и всегда, когда я встречала маленькую фройляйн Леонгард. Ведь она очень любила меня – без страха приходила к поезду, часто приносила нам еду и лекарства. А ещё никогда не забывала про мой день рожденья. Я любила её. Но у меня с ней было связано слишком много воспоминаний.
– Этот идиот тебя опять подвёл? – она протянула мне сэндвич с говядиной.
Я молча кивнула и мысленно выкинула всё из головы: лучше заняться едой, чем раз за разом скакать по знакомому кругу неприятных мыслей. Сильва вздохнула:
– Он попался?
– Не знаю, – с набитым ртом отозвалась я. – Он сказал встретиться с ним в логове.
– Значит, туда и поедем, – Сильва ободряюще улыбнулась, отдала мне тарелку и, опустившись на колени, стала собирать с пола картофелины и запихивать их в пакет. – Судя по количеству продуктов, вы ещё и лишились некоторой части провианта?
Я промолчала, потому что знала, что она предложит. И она предложила:
– Сначала заедем в магазин поближе к центру, и я всё докуплю. И добуду тебе кроссовки. Потом отвезу тебя до заграждения. Дальше я боюсь… – она покосилась на водителя. – Сама знаешь, чего.
– Спасибо, – глухо ответила я. – Наверно, это будет самое бесполезное времяпрепровождение в твоей жизни.
Инспектор
[Архивы. 13:34]
Карл устало потёр глаза: от букв и цифр в них уже рябило. И, как обычно, за несколько часов, проведённых в архиве Управления, он не нашёл абсолютно ничего.
Маленькое, похожее больше на военный бункер здание архива располагалось отдельно от управления, в таком же бедном окраинном районе, как тот, где Ларкрайт снимал квартиру, но на противоположном конце города. Со времён Крысиного Рождества материалов накопилось столько, что держать их в порядке было просто невозможно. Нераскрытые дела, фотографии из картотеки преступников, старые видеоплёнки с записями следственных экспериментов – всё это загромождало ящики и стеллажи, покрываясь пылью.
Сотрудница архива, толстая и добродушная фрау Вебер, первое время пыталась помогать Карлу с поиском, но вскоре махнула на это рукой: даже она не могла навести порядок в собственном мирке, куда уже лет десять никто не заявлялся со служебными проверками. Поэтому когда молодой человек приходил, она обычно здоровалась и вальяжно удалялась в маленькую дальнюю комнату к чайнику и любовным романам, предоставляя Ларкрайту возможность самому разбираться в груде коробок и бумаг.
Сегодня он читал протоколы осмотров родителей «крысят» – их проводил НИИ Леонгарда. Данные были записаны в стандартизированной форме: «Признаков насильственной смерти нет, остановка сердца вызвана неизвестным нервным импульсом. Ядовитых или наркотических веществ в организме не обнаружено». И «Труп лежал…»
Дальше начиналось некоторое разнообразие: кого-то находили на улице, кого-то – прямо в доме, кого-то – на расстоянии от него: обычно это были люди, только что вышедшие в магазин или к соседям. И вот тут…
Карл неожиданно вздрогнул, раскрыв два протокола на последних страницах. Его взгляд скользнул по почти в точности повторяющемуся описанию и остановился на графе «предполагаемое время смерти». В листе, описывающем тело Карины Варденга, стояло «между 5:30 и 6:00 утра». А в протоколе с информацией о смерти некоего Тома Вайеса отчётливо значилось «8:25» – это время подтверждал бездомный, мимо которого мужчина проходил точно в тот момент, когда его затрясло, скрутило и какой-то «дьяволовой» (по словам свидетеля) силой швырнуло на снег.
Карл снова перечитал материалы. Карина Варденга в предполагаемое время смерти находилась со своим мужем и дочерью – она готовила индейку. А Том Вайес находился где-то в квартале от своего коттеджа, где спали его дочери-близняшки…
Ларкрайт начал смотреть другие дела. Уже через десять минут он обнаружил достаточно простую закономерность: чем дальше находились от детей родители, тем позже они умирали. То же заключение он сделал, просмотрев дела по «второй волне» смертей.
Некоторое время Карл задумчиво смотрел на бумаги. Обнаруженные совпадения ни о чём ему не говорили. По крайней мере, пока. Наверно, стоило рассказать об этом Рихарду… а может, поговорить с Чарльзом Леонгардом как с медиком, занимавшимся выяснением обстоятельств массовой гибели родителей? Но если Ланн узнает об этом, то Карлу не поздоровится. Комиссар не доверял доктору, а комиссар редко ошибался.
Ларкрайт снял копии с нескольких протоколов, спрятал их в сумку и вышел в коридор. Спайк тут же вскочил и завилял хвостом: за это время он успел изгрызть картонную папку, забытую фрау Вебер. Инспектор поспешным пинком отправил испорченные документы под шкаф и вместе с псом покинул здание.
Улица встретила его серостью и моросящим дождём – от утреннего чахлого солнца не осталось и следа. Спайк с лаем понёсся по дороге: настроение у него было намного лучше, чем у хозяина. Карл слегка ускорил шаг, ему хотелось поскорее вернуться в свою квартиру. И он был благодарен Рихарду за то, что тот позволил ему не возвращаться на работу вечером, а прийти только следующим утром.
Чтобы добраться до своего дома, Карлу нужно было почти час ехать по линии наземного метро. Таких веток было всего две, и только они прорезали город почти насквозь, начинаясь в одних нищих окраинных районах и заканчиваясь в других – столь же нищих. Хотя, в общем-то, теперь уже почти все районы города можно было назвать нищими.
Спайк перепрыгнул через низкий турникет и остановился у ведущей на платформу лестницы. Ларкрайт мельком глянул на дремлющую в своей будке пожилую смотрительницу и бросил в специальную щель медный жетон, звякнувший где-то в железных недрах допотопного механизма.
Высокая платформа продувалась всеми ветрами. Дождь усилился, Карл спрятал нос в воротник и ссутулился. Голова у него немного кружилась от почти бессонной ночи и плохого алкоголя. Он на пару секунд опустил веки, а, вновь открыв глаза, неожиданно увидел, как далеко впереди, за станцией, по дороге несётся чёрный автомобиль на огромных красных колёсах. Такая машина – неуклюжая, но мощная, собранная из деталей множества других, как Франкенштейн из частей тела разных людей, – была на его памяти всего одна. И она принадлежала Котам. Ларкрайт нахмурился: возвращение этих двоих в город не сулило ничего хорошего. Никому, а особенно «крысятам». Вот об этом точно нужно было предупредить Рихарда: Джина и Леон Кац стояли в его личном списке врагов на втором месте – после Чарльза Леонгарда.
Но слишком долго думать о Котах он не смог: глухое гудение сообщило о прибытии поезда – как всегда почти пустого в это время. Карл на всякий случай придержал Спайка за ошейник, вошёл в вагон и, опустившись на сиденье, повернулся к мокрому окну. Некоторое время смотрел сквозь пелену дождя на дома, потом отвёл взгляд. Откинулся на спинку, вытянув ноги, и прикрыл глаза. Краем уха услышал недовольное ворчание Спайка, а потом звук, будто что-то тяжёлое упало на сидение. Он приоткрыл глаза… это запрыгнул пес и улегся рядом, немного поцарапав обивку лапами. К счастью, в вагоне не было людей, и никто не стал возмущаться по этому поводу. Хотя желание возмущаться обычно исчезало, стоило взглянуть на форменное пальто Карла.
Глаза у Ларкрайта слипались, и, как он ни старался держать их открытыми, ему этого не удавалось. Он ощутил, что голова сама клонится вниз, и в последний момент подхватил свалившиеся очки. Мелькнула неожиданная мысль: Рихард был бы рад, если бы они разбились, эти очки его раздражали. Тем более, комиссару было известно, что Карл неплохо видит и без них. Но всё же для того, чтобы выстрел по дальней цели был максимально точным, зрение было недостаточно острым. А стрельба могла понадобиться в любой момент. И к чёрту Рихарда с его привычкой придираться ко всему, особенно если это «всё» имело отношение к Карлу. Инспектор нахмурился и начал тереть пальцами виски – уже не столько борясь со сном, сколько пытаясь выкинуть из головы комиссара.