– Но если… – Гвен хмуро уставилась на него. – Если не ревность, то что же?
– Не знаю. Пока не знаю. – Вульф уперся руками в край стола, отодвинул кресло и встал. – Домой-то вы собираетесь?
– Да. Но…
– Тогда вам лучше поторопиться. Уже поздно. Ваше новоявленное пристрастие к честности весьма похвально, однако умеренность прежде всего. Будет честно, если вы признаетесь отцу, что побывали у меня, – вот вернетесь домой и все ему расскажете; но если вы так поступите, он решит, что вы помогли мне опровергнуть заявление мистера Кейна, а это неправда. Значит, честнее всего будет солгать, то есть сказать ему, что вы ездили к другу.
– А я так и сделала, – объявила Гвен. – Ведь вы на самом деле друг. Я хочу еще немного с вами поговорить.
– Не сегодня, – решительно возразил Вульф. – Я жду посетителя. Увидимся как-нибудь в другой раз. – И торопливо добавил: – Предварительно договорившись, конечно.
Бедняжке не хотелось уходить, но что она могла поделать? Я подал ей горжетку, она послушно поднялась, но, желая потянуть время, стала задавать разные вопросы, однако односложные ответы в конце концов вынудили ее уйти.
После ее ухода я тут же высказал Вульфу все, что о нем думаю.
– Счастье само идет к вам в руки, – с жаром восклицал я. – Может, она и не «Мисс Америка» сорок девятого года, но далеко не уродина, к тому же богатая наследница и без ума от вас. Забросите работу, начнете жить в свое удовольствие. А вечерами будете втюхивать ей, как хорошо вы ее понимаете, ведь ей, судя по всему, ничего другого и не надо. Наконец-то и вы попались на крючок. Самое время. – Я протянул ему руку. – Сердечно поздравляю!
– Заткнись! – Он посмотрел на часы.
– Еще минутку. Правильно вы ей наплели, что ждете посетителя. Самая подходящая тактика: распалите ее своей недоступностью…
– Ступай в постель. Я действительно жду посетителя.
Я пристально посмотрел на него:
– Снова женщину?
– На этот раз мужчину. Я сам ему открою. Убери со стола этот хлам и отправляйся спать. Сейчас же.
Подобное случалось не чаще двух раз за пять лет. Бывало, меня выставляли из комнаты, зачастую приказывали положить трубку, если я слушал по параллельному аппарату (когда речь шла о высоких материях, недоступных моему пониманию), но практически никогда не отсылали наверх, чтобы я даже одним глазком не мог взглянуть на посетителя.
– Мистер Джонс? – полюбопытствовал я.
– Сейчас же убери этот хлам!
Я сложил бумаги, разбросанные по его столу, и снова затолкал их в свой ящик, а потом заметил:
– Мне это не по душе, вы же знаете. Одна из моих обязанностей – защищать вашу жизнь. – Я подошел к сейфу. – Что, если, спустившись утром в кабинет, я найду вас бездыханным?
– Однажды так и случится. Но не теперь. Не запирай сейф.
– Здесь пятьдесят тысяч!
– Знаю. Не запирай.
– Ладно, как хотите. Пистолеты лежат во втором ящике моего стола, только они не заряжены.
Я пожелал ему спокойной ночи и вышел.
Глава девятнадцатая
Утром трех десятых от пятидесяти тысяч как не бывало. Пятнадцать тысяч долларов! Я поклялся себе, что, прежде чем настанет мой смертный час, непременно взгляну на мистера Джонса хотя бы издали. Нельзя упустить возможность взглянуть на типа, который требует за сдельную работу такие деньжищи, да еще и вперед.
Я проснулся в семь утра, проспав всего пять часов. Брать пример с Гвен и подслушивать у дверей я не стал, но и мирно посапывать в кроватке, пока Вульф в своем кабинете встречался с таинственной личностью, на которую мне запретили даже смотреть, тоже не собирался. Не раздеваясь, я взял пистолет, лежавший на столе, прошел по коридору и уселся на верхней ступеньке лестницы. Отсюда, с высоты двух пролетов, я слышал, как этот тип пришел, в прихожей раздались два голоса (один принадлежал Вульфу, другой его гостю), дверь кабинета захлопнулась, а затем в течение почти трех часов я с трудом улавливал лишь слабое бормотание, доносившееся снизу. Последний час мне приходилось предпринимать неимоверные усилия, чтобы не заснуть. Наконец дверь кабинета открылась и голоса стали громче, через полминуты посетитель удалился, и я услышал, как заработал лифт. Я тут же ретировался в свою комнату. Опустив голову на подушку, устроился поудобнее и тут же уснул.
По утрам я, как правило, появляюсь в кабинете не сразу – сначала мне надо полчасика посидеть в кухне с Фрицем, позавтракать, изучить утреннюю газету. Но в ту пятницу я первым делом заглянул в кабинет и отпер сейф. Вульф не тот человек, чтобы запросто расстаться с пятнадцатью тысячами, не имея ясного представления о том, для чего он это делает, поэтому мне показалось вполне вероятным, что ему в любой момент может понадобиться моя помощь. Когда пробило восемь и Фриц, относивший в комнату Вульфа поднос с завтраком, снова спустился вниз, я был уверен, что сейчас меня позовут на второй этаж. Ничего подобного. По словам Фрица, мое имя даже не упоминалось. В обычный час, без трех минут девять, уже сидя за своим столом в кабинете, я услыхал звук поднимающегося лифта. Судя по всему, Вульф снова вернулся к священному распорядку, согласно которому время с девяти до одиннадцати он проводил в оранжерее. Теперь, когда помощь со стороны уже не требовалась, они с Теодором управлялись там вдвоем.
Признаки жизни он подал только один раз. В девять с небольшим затренькал внутренний телефон. Звонил Вульф: он хотел знать, не пришел ли кто из ребят. Я ответил, что еще нет, и тогда он сказал, что, если придут, я должен отослать их восвояси. Я спросил: и Фреда тоже? Он ответил: да, это касается всех, без исключения. Я поинтересовался, будут ли для них новые указания; он сказал: нет, просто вели, чтобы уходили.
На этом наше общение закончилось. Я потратил два часа, разбирая утреннюю почту и наводя порядок в ящике с бумагами. В одиннадцать ноль две явился Вульф, пожелал мне доброго утра (от этого правила он никогда не отступал, даже если перед этим мы разговаривали по телефону), водворился за письменным столом и брюзгливо пробормотал:
– Вопросы есть?
– Нет, сэр, никаких.
– Тогда я хочу, чтобы мне никто не мешал. Никто.
– Да, сэр. Вам плохо?
– Да. Я знаю, кто убил мистера Рони, каким образом и за что.
– Знаете? И это причиняет вам боль?
– Да. – Он тяжело вздохнул. – Дьявольщина какая-то. Когда ты знаешь об убийце все, что тебе нужно знать, что, как правило, бывает легче всего доказать?
– Ну, это ясно. Мотив.
Он кивнул:
– Но не в данном случае. Я вообще сомневаюсь, что это возможно. Ты ведь знаешь, что в прошлом я уже прибегал к рискованным уловкам, правильно?
– Еще бы. Бывало, вы так рисковали, что мне начинали сниться кошмары.
– Так вот, все они ничто по сравнению с этой хитростью. Я разработал новый маневр и потратил на это пятнадцать тысяч долларов. Но если только мне удастся придумать что-нибудь получше, я без колебаний откажусь от него. – Он опять вздохнул, откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза и пробормотал: – Прошу меня не беспокоить.
Затем Вульф на девять с лишним часов погрузился в молчание. Кажется, после одиннадцати часов девяти минут вплоть до восьми двадцати вечера он в общей сложности произнес не более восемнадцати слов. В кабинете он сидел с закрытыми глазами, время от времени втягивая и выпячивая губы и глубоко вздыхая, от чего его грудная клетка увеличивалась в объеме дюймов на пять, не меньше. За обедом и ужином аппетит у него по-прежнему был отменный, однако никаких застольных бесед не велось. В четыре пополудни он, как всегда, на два часа поднялся в оранжерею, но когда мне понадобилось зайти туда, чтобы проверить кое-что у Теодора, Вульф неподвижно восседал в своем кресле в комнате с горшечными растениями, а Теодор обращался ко мне исключительно шепотом. Мне так и не удалось внушить Теодору, что, если Вульф поглощен своими мыслями, можно хоть криком кричать у него перед носом – он все равно не услышит; главное, не пытаться втянуть его в разговор.
Из восемнадцати слов, которые Вульф изрек в течение этих девяти часов, только девять (по слову в час) имели отношение к тому маневру, который он разрабатывал. Вскоре после ужина он пробормотал:
– В какое время мистер Коэн освобождается вечером?
Я ответил, что незадолго до полуночи.
Когда после ужина он перешел в кабинет и снова устроился в кресле, откинувшись на спинку и закрыв глаза, я подумал: «Господи, да ведь это будет последнее дело Ниро Вульфа. Он потратит на него всю оставшуюся жизнь». Днем я неплохо поработал и не видел смысла весь вечер просиживать задницу, прислушиваясь к его дыханию. Обдумав различные варианты, я решил заглянуть к Филу, поиграть на бильярде, и только было открыл рот, чтобы сообщить о своем намерении, как Вульф тоже заговорил:
– Арчи! Как можно быстрее вызови ко мне мистера Коэна. Пусть захватит с собой фирменный бланк и конверт «Газетт».
– Да, сэр. Вы уже созрели?
– Не знаю. Посмотрим. Вызывай.
«Наконец-то дело сдвинулось с мертвой точки», – мелькнуло у меня в голове. Я набрал номер, немного подождал – в это время в редакции вовсю кипела работа, готовился к выходу утренний номер – и наконец услышал голос Коэна:
– Арчи? Выпивку поставишь?
– Нет, – твердо ответил я. – Сегодня ты должен быть трезв как стеклышко. Когда сможешь подъехать?
– Куда?
– К Ниро Вульфу. Ему нужно кое-что тебе сообщить.
– Уже не успеем, – лаконично ответил Лон. – Если новость важная, говори прямо сейчас.
– Тут дело в другом. Материал пока сырой, но до того любопытный, что Вульф, вместо того чтобы послать мальчика на побегушках, то бишь меня, хочет встретиться с тобой лично. Так когда ты подъедешь?
– Я могу кого-нибудь послать.
– Нет. Нужен именно ты.
– Дело хоть стоящее?
– Да. Вполне.
– Тогда часа через три буду. Не раньше. Может, позже.
– Хорошо. Только никуда не заглядывай по дороге. У меня найдется и выпивка, и закуска. Ах да, прихвати с собой фирменный бланк и конверт «Газетт». У нас кончились канцелярские припасы.
– Хохмишь, значит?
– Нет, сэр. Нисколько. Может, даже получишь повышение.
Я повесил трубку и обратился к Вульфу:
– Если хотите, чтобы он был кроток и мил, и вам не жаль ради такого дела бифштекса, я велю Фрицу вытащить мясо из морозилки, чтобы оно начало оттаивать.
Он согласился, что бифштекса не жалко, и я отправился на кухню вести переговоры с Фрицем. Вернувшись в кабинет, я сел и еще некоторое время прислушивался к дыханию Вульфа. Минута за минутой, прошел целый час. Наконец он открыл глаза, распрямился и вынул из кармана какие-то сложенные бумаги, на поверку оказавшиеся листами, вырванными из его блокнота.
– Достань свою записную книжку, Арчи, – сказал он с видом человека, принявшего какое-то решение.
Я вынул из ящика стола книжку и снял с ручки колпачок.
– Если дело не выгорит, – сердито бросил он в мою сторону, будто я один был во всем виноват, – другого шанса у нас не будет. Я пытался устроить так, чтобы в случае неудачи мы могли пойти другим путем, но ничего не получается. Поймать его можно лишь этим способом, больше никак. Простая бумага, через два интервала, две копирки.
– Заголовок? Дата?
– Не надо.
Он мрачно воззрился на листы, которые вытащил из кармана.
– Пиши. – И принялся диктовать:
Девятнадцатого августа тысяча девятьсот сорок восьмого года в восемь часов вечера в гостиной на девятом этаже жилого дома на Восточной восемьдесят четвертой улице в Манхэттене собралось двадцать человек. Все они занимали высокие посты в Коммунистической партии США. На этой и ей подобных встречах разрабатывалась стратегия и тактика предвыборной кампании, которую проводили Прогрессивная партия и ее кандидат в президенты США Генри Уоллес. Слово взял высокий худощавый мужчина с темными стрижеными усиками:
«Никогда не забывайте, что Уоллесу нельзя верить. Ни по характеру, ни по своим умственным способностям он не заслуживает доверия. Мы можем рассчитывать на его тщеславие, с этим у него все в порядке, однако, поддерживая его, мы должны постоянно помнить, что он в любую минуту может выкинуть что-нибудь такое, что Ставка тут же отдаст распоряжение избавиться от него».
Словом «Ставка» верхушка американских коммунистов именует Москву или Кремль – вероятно, из предосторожности (хотя не ясно, зачем она нужна, если они и так пребывают на подпольном положении), а может, по застарелой привычке не называть вещи своими именами.
Затем выступил тучный мужчина с лысым черепом и пухлым лицом…
Часто сверяясь со своими бумагами, Вульф диктовал мне до тех пор, пока я не исчеркал тридцать две страницы своей записной книжки. Наконец он остановился, поджал губы, немного помолчал, а затем велел мне напечатать текст, что я и сделал, не забыв про два интервала. Заканчивая очередной лист, я передавал его Вульфу, и тот карандашом вносил изменения. Вообще он редко правил надиктованные им тексты, но данный случай, по-видимому, относился к разряду совершенно особых. И я был полностью с ним согласен. В этом тексте, который от страницы к странице становился все интереснее и интереснее, содержались такие подробности, знать о которых полагалось лишь лицам рангом никак не ниже заместителя комиссара, – конечно, если они соответствовали действительности. Мне очень хотелось прояснить последний пункт, но если работу предполагалось завершить до прихода Лона Коэна, времени на досужие разговоры у нас не было, и я удержался от вопросов.
Я давно уже вытащил из пишущей машинки последний лист, но Вульф все еще пыхтел над ним, когда раздался дверной звонок. Я вышел в прихожую, чтобы открыть Лону.
Когда мы познакомились, Лон числился рядовым сотрудником «Газетт», теперь же он был вторым человеком в отделе городских новостей. Насколько я знал, повышение почти не вскружило ему голову и у него появилась только одна небольшая странность: он завел в своем столе расческу и каждый вечер, после работы, перед тем как махнуть в любимое питейное заведение, долго и тщательно причесывался. Других недостатков за ним не водилось.
Он обменялся с Вульфом рукопожатием и обратился ко мне:
– Ну и плут! Ты же мне обещал… А, вижу, все есть. Привет, Фриц! Ты в этом доме единственный, кому я могу верить.
Он взял с подноса бокал, слегка поклонившись Вульфу, одним махом выдул треть содержимого и уселся в красное кожаное кресло.
– Бумагу я прихватил, – сообщил он. – Три листа. Получите ее, как только расскажете, как некто по имени Сперлинг сознательно и преднамеренно отправил на тот свет Луиса Рони.
– Именно этот сюжет, – отозвался Вульф, – я и хотел вам предложить.
Лон навострил уши.
– Сперлинг? – воскликнул он.
– Нет. Я неточно выразился. Имя пока подождет. Но об остальном мы побеседуем.
– Черт побери, уже полночь! Вы же не думаете…
– Не сегодня. И даже не завтра. Но когда я все выясню, вы первый получите информацию.
Лон внимательно посмотрел на него. Вошедший в эту комнату беспечный выпивоха на глазах превратился в хваткого репортера. Ради исключительного права на материал об убийстве Луиса Рони стоило на время забыть об отдыхе.
– Боюсь, одних бланков с конвертами вам будет маловато, – проговорил он. – Что, если я в придачу наклею марки?
Вульф кивнул:
– Этого хватит. Но я могу предложить кое-что еще. Как вам понравится предназначенная именно для вашей газеты серия статей, где со всеми подробностями будет рассказываться о собраниях руководителей американской Компартии?
Лон склонил голову набок.
– Вам не хватает только длинной белой бороды и красной шубы, – заявил он.
– Нет, я слишком толстый. Так вам интересно?
– Еще бы. А кто поручится за достоверность?
– Я.
– То есть вы подпишете статьи своим именем?
– Господи, ни в коем случае. Статьи будут анонимными. Но я предоставлю свои гарантии, если потребуется – письменные, что источник сведений надежен и заслуживает доверия.