— Расплата за грехи, Ватсон… Расплата за грехи! — негромко произнес он. — Рано или поздно она всегда приходит. Бог свидетель, нагрешил он достаточно, — добавил Холмс, беря со стола коричневую книгу. — Вот книга, о которой говорила та женщина. Если она не сможет помешать браку, то и ничто другое не сможет. Но она помешает, Ватсон. Должна помешать, потому что ни одна уважающая себя женщина не смирится с этим.
— Это дневник его любовных похождений?
— Скорее, дневник его распутства. Хотя не имеет значения, как это называть. Как только женщина рассказала нам об этой записной книжке, я сразу понял, какое мощное оружие может попасть к нам в руки, если удастся заполучить ее. Тогда я не стал говорить об этом, потому что женщина могла ненароком проговориться и выдать мои планы. Однако я запомнил ее слова и стал думать, как можно использовать полученные от нее сведения. А потом это покушение на меня дало мне возможность сделать так, чтобы барон посчитал меня выбывшим из игры. Все это было к лучшему. Я бы выждал еще немного, но его поездка в Америку заставила меня поторопиться. Ясно, что он не оставил бы здесь такой компрометирующий документ. Поэтому нам пришлось действовать немедленно. Влезть к нему в дом ночью и выкрасть дневник было невозможно: он постоянно настороже. Однако оставался шанс сделать это вечером, если бы точно знать, что внимание его отвлечено. Тут на сцену вышли вы с вашим голубым блюдцем. Но мне нужно было наверняка знать, где хранится книга, потому что у меня имелось всего несколько коротких минут, так как мое время напрямую зависело от ваших познаний в китайском фарфоре. Поэтому в последний миг я и позвал с собой девушку. Как я мог догадаться, что находится в том небольшом пакете, бережно упрятанном под ее плащом? Я-то считал, что она пришла помочь мне, а у нее оказались собственные планы.
— Он догадался, что это вы меня послали.
— Я этого и боялся. Впрочем, вы достаточно долго его отвлекали, чтобы я успел найти книгу, хотя и не достаточно долго, чтобы дать мне уйти незамеченным. А, сэр Джеймс, рад вас видеть!
Еще до моего возвращения Холмс успел вызвать нашего друга аристократа. Он с глубочайшим вниманием выслушал отчет сыщика о последних событиях.
— Вы просто творите чудеса! Я восхищен! — воскликнул сэр Джеймс, дослушав до конца. — Но, если эти раны действительно так страшны, как говорит доктор Ватсон, то можно считать, что брак не состоится, и нам даже не придется использовать эту ужасную книгу.
Но Холмс покачал головой.
— Женщины такого склада, как де Мервилль, ведут себя по-другому. Если она увидит в нем изувеченного мученика, она станет любить его еще больше. Нет, нет. Нам необходимо уничтожить его моральный облик, а не физический. Но эта книга заставит ее образумиться… Я не могу себе представить, что еще могло бы помочь нам. Здесь все написано его рукой. Она не сможет оставить такое без внимания.Сэр Джеймс ушел вместе с книгой и драгоценным блюдцем. Поскольку мне тоже было пора, я вышел на улицу следом за ним. У подъезда его ждал роскошный брум. На ходу дав указания извозчику в шляпе с кокардой, он запрыгнул внутрь, и экипаж с грохотом умчался. Хоть наш знакомый и высунул край плаща, чтобы прикрыть герб на дверце, свет лампы, пробивавшийся из полукруглого окошка над нашей дверью, все же позволил мне разглядеть его. От удивления я ахнул. Потом развернулся и взбежал по лестнице обратно к комнате Холмса.
— Я узнал, кто наш клиент! — закричал я с порога. — Холмс, вы не поверите, это…
— Это надежный друг и настоящий джентльмен, — произнес Холмс, жестом сдерживая мой пыл. — Давайте удовлетворимся этим навсегда.
Мне не известно, как использовали дневник барона Грюнера. Возможно, это сделал сэр Джеймс. Хотя более вероятно, что столь деликатная задача была доверена отцу юной леди. Во всяком случае результат полностью удовлетворил наши ожидания.Через три дня в «Морнинг пост» появилась заметка с сообщением о том, что свадьба барона Аделберта Грюнера и мисс Виолетты де Мервилль не состоится. Та же газета опуб ликовала и протокол первого слушания по делу мисс Китти Винтер, обвиняемой в нанесении увечий посредством серной кислоты. Благодаря обстоятельствам, которые всплыли на суде, был вынесен самый мягкий приговор из предусмотренных законом за подобное преступление. Шерлоку Холмсу угрожало обвинение в квартирной краже со взломом, но, когда цель благородна, а клиент достаточно именит, даже суровый британский закон становится гуманным и гибким. На скамью подсудимых мой друг так и не попал.
Дело VII. Приключение с побелевшим солдатом
{66}
Определенная ограниченность кругозора моего друга Ватсона в полной мере компенсируется его чрезвычайным упорством. Уже очень давно он не дает мне покоя просьбами написать собственный рассказ о каком-нибудь из своих дел. Возможно, я сам спровоцировал подобное преследование, поскольку не раз указывал ему на то, насколько поверхностны его сочинения, и обвинял в стремлении угодить вкусам публики вместо того, чтобы сосредоточиться на фактах и цифрах. «Попробуйте сами, Холмс!» — часто бросал он мне в ответ, и теперь я вынужден признать, что, взявшись за перо, начинаю понимать: любую историю следует излагать в такой форме, которая будет интересна читателю. Случай, который я хочу описать, несомненно вызовет интерес, поскольку в моей коллекции это одно из самых странных дел, хотя в коллекции Ватсона его описание почему-то отсутствует. Говоря о своем старом друге и биографе, я хочу воспользоваться этой возможностью, чтобы объяснить, почему я в своих различных маленьких приключениях, если и обременяю себя спутником, то делаю это не из сентиментальных побуждений и не по прихоти, а потому что Ватсон наделен некоторыми замечательными качествами, о которых он из-за своей скромности чаще всего умалчивает, уделяя слишком много внимания моей персоне. Спутник, который предвидит твои заключения и действия, всегда опасен, но тот, кому каждый новый поворот событий неизменно кажется неожиданным и для кого будущее является тайной за семью печатями, является просто идеальным помощником.
Отметка в моей записной книжке напоминает, что в январе 1903 года, вскоре после окончания англо-бурской войны {67} , мне нанес визит мистер Джеймс М. Додд, высокий, энергичный, загорелый британец. Добрый Ватсон в то время покинул меня и жил с женой {68} (это единственный его эгоистичный поступок за все время нашего знакомства, который я могу вспомнить), поэтому я был один.
Я имею привычку садиться спиной к окну и усаживать своих посетителей напротив, чтобы свет падал на них. Мистер Джеймс М. Додд, кажется, несколько растерялся и не знал, как начать разговор. Помогать ему я не стал, поскольку затянувшееся молчание давало мне возможность получше рассмотреть его. Считая полезным с самого начала удивить клиента своими возможностями (это внушает уважение), я сразу же выложил ему кое-какие из своих наблюдений.
— Вижу, сэр, вы недавно из Южной Африки?
— Да, сэр, — слегка удивился он.
— Служили в Имперских кавалерийских частях, надо полагать?
— Совершенно верно.
— Мидлсекский корпус, несомненно.
— Да. Мистер Холмс, вы просто волшебник.
Видя изумленное выражение его лица, я улыбнулся.
— Когда в мою комнату входит джентльмен столь бравого вида с таким загаром на лице, какого наше английское солнце произвести не может, и носовой платок его находится не в кармане, а в рукаве, не так уж сложно определить, кто он. Ваша короткая бородка говорит о том, что вы не из регулярных частей. У вас выправка кавалериста. Что касается Мидлсекса, то на вашей же визитной карточке написано, что вы работаете клерком на Лондонской фондовой бирже. В какой же другой полк мог записаться такой человек?
— Похоже, от вас ничто не скроется.
— Вижу я не больше вашего, только приучил себя анализировать увиденное. Однако, мистер Додд, вы этим утром заглянули ко мне не для того, чтобы обсуждать искусство наблюдения. Что стряслось в Таксбери-олд-парк?
— Мистер Холмс!..
— Дорогой сэр, что вас так удивляет? На письме, которое вы мне предварительно прислали, был указан именно этот адрес, и, поскольку вы очень настаивали на срочной встрече, значит, случилось нечто неожиданное и важное.
— Да, в самом деле. Но то письмо было написано в полдень, и с тех пор произошло очень многое. Если бы полковник Эмсуорт не выставил меня… — Выставил вас?
— Ну, в общем, по-другому этого не назовешь. У полковника Эмсуорта очень непростой характер. В свое время он слыл самым отъявленным солдафоном во всей армии. К тому же тогда не было принято следить за речью. Я бы рядом с полковником и минуты не провел, если бы не Годфри.
Я закурил трубку и откинулся на спинку кресла.
— Может быть, вы все же объясните, что произошло?
Мой клиент лукаво улыбнулся.
— А я уж было решил, что вам ничего объяснять не надо, вы и сами обо всем догадываетесь, — сказал он и, посерьезнев, добавил: — Но я расскажу вам, что произошло, и всем сердцем надеюсь, что вы сможете все объяснить мне. Я всю ночь не спал, ломая себе голову над всем этим, и чем больше я думаю, тем более невероятным мне кажется случившееся.
Когда в январе 1901 года, ровно два года назад, я записался в армию, в тот же эскадрон попал и Годфри Эмсуорт. Он — единственный сын полковника Эмсуорта, в его жилах течет та же воинственная кровь, поэтому нет ничего удивительного, что он пошел добровольцем. В нашем полку не было парня лучше Годфри, и мы с ним подружились… Это была та особенная дружба, которая возникает между людьми, которые долго живут бок о бок и разделяют радости и печали друг друга. Он стал моим товарищем, а в армии это не пустой звук. Год мы воевали с ним плечо к плечу, прошли вместе огонь и воду. Потом во время операции под Даймондхилл у Претории {69} он получил пулю из крупнокалиберной винтовки и был отправлен в госпиталь. Первое письмо я получил от него из Кейптауна {70} , а второе — из Саутгемптона. С тех пор от него не было ни слова… Ни единого слова, мистер Холмс, за шесть месяцев, и это от лучшего друга!
Когда война закончилась и все мы вернулись домой, я написал его отцу и спросил его, где Годфри. Ответа не последовало. Какое-то время я подождал, потом написал снова. На этот раз я получил ответ, короткий и грубый. Годфри, мол, отправился в кругосветное путешествие и вряд ли вернется раньше, чем через год. И это все.
Я не поверил этому, мистер Холмс. Все это показалось мне уж слишком неправдоподобным. Он был славным малым и не забыл бы своего боевого товарища просто так. На него это совсем не похоже. Я знал, что он наследник большого состояния, к тому же в разговоре со мной как-то обмолвился, что с отцом своим не всегда ладит. Старик порой перегибал палку, а молодой Годфри был слишком вспыльчивым, чтобы терпеть это. Нет, мне все это очень не понравилось, поэтому я решил все же докопаться до истины и выяснить, что происходит. Но после двухлетнего отсутствия мне еще нужно было дома навести порядок в собственных делах, поэтому только на этой неделе я смог снова заняться Годфри. И теперь уж я не успокоюсь, пока не выясню, что случилось с моим другом.
Мистер Джеймс М. Додд был из тех людей, с кем лучше дружить, чем ссориться. Его голубые глаза сурово блеснули, квадратная челюсть чуть выступила вперед.
— Что же вы предприняли?
— Во-первых, я поехал к нему домой, в Таксбери-олдпарк, это рядом с Бедфордом, чтобы самому увидеть, что к чему. Я отправил письмо его матери… Его батюшки, старого ворчуна, с меня было довольно, я прямо так и написал, что Годфри — мой друг, у нас с ним много общего, я мог бы рассказать ей много чего интересного о нашей с ним жизни, я буду неподалеку, и если она не возражает, мог бы заехать, ну и так далее в том же духе. Ее ответ был вполне дружелюбным, она написала, что я мог бы заехать к ним и остаться на ночь. Поэтому в понедельник я отправился к ним.
В «Таксбери-олд-парк» очень трудно добираться, до ближайшего населенного пункта от него — пять миль. На станции экипажа не оказалось, поэтому мне пришлось идти туда пешком с чемоданом в руках, и когда я добрался до места, уже почти стемнело. Это был старый дом довольно внушительного размера, с большим парком. Мне показалось, что там были намешаны разные стили, наверняка дом достраивался и перестраивался много раз. Начался он с наполовину деревянного елизаветинского фундамента, а заканчивался викторианским портиком. Внутри обшитые панелями стены были все в гобеленах и старых выцветших картинах. Прямо настоящий дом теней и загадок. Был там дворецкий, Ральф, который выглядел почти таким же старым, как сам дом, и его жена, может быть, еще старше. Годфри вырос у нее на руках, он мне много о ней рассказывал, и больше, чем ее, он любил разве что свою мать. Так что, несмотря на невзрачную внешность, старуха мне сразу понравилась. Мать Годфри мне тоже понравилась — такая тихая белая мышка. Вообще, я не сошелся только с полковником.
Мы с ним в первую же минуту поругались, и я бы прямо тогда и ушел обратно на станцию, если бы не подумал, что именно этого он и хочет. Меня провели в его кабинет, там я полковника и увидел. Огромный сутулый мужчина с дубленой кожей и клочковатой седой бородой, он сидел за своим заваленным бумагами письменным столом. Его огромный нос в красных прожилках напоминал клюв стервятника. Из-под нависших кустистых бровей на меня глядела пара серых неприветливых глаз. Когда я его увидел, мне стало понятно, почему Годфри редко рассказывал о своем отце.
— Итак, сэр, — сказал он неприятным скрипучим голосом, — меня интересует истинная причина вашего визита. Я сказал, что все объяснил в письме его супруге.
— Да-да, вы написали, что познакомились с Годфри в Африке. Разумеется, об этом мы знаем только с ваших слов.
— У меня с собой его письма.
— Позвольте взглянуть.
Он вскользь просмотрел оба письма, которые я ему вручил, и небрежно швырнул их на стол.
— Хорошо, и что вам нужно? — спросил он.
— Мы были друзьями с вашим сыном, сэр. Мы много времени провели вместе, и нас связывает множество воспоминаний. Неужели вы находите странным, что меня обеспокоило его внезапное молчание и я захотел узнать, что с ним случилось?
— Мне кажется, сэр, я уже писал вам по этому поводу и в своем письме рассказал, что с ним случилось. Он отправился в кругосветное путешествие. После Африки здоровье его значительно ухудшилось, и мы с его матерью посчитали, что ему необходим полный отдых и смена обстановки. Если вас не затруднит, передайте это объяснение и другим его друзьям, которых этот вопрос может интересовать.
— Конечно, — ответил я. — Но, может быть, вы назовете судно, на котором он уплыл, и пароходную компанию, а также дату. Я не сомневаюсь, что смогу связаться с ним.
Эта просьба, похоже, и удивила, и разозлила хозяина. Его огромные брови опустились на глаза, он нетерпеливо забарабанил пальцами по столу. Наконец он снова посмотрел на меня, и взгляд у него был, как у шахматиста, который придумал, как отразить опасную атаку противника.
— Знаете, мистер Додд, — медленно произнес он, — многие сочли бы ваше упрямство несносным и решили бы, что подобная настойчивость граничит, черт возьми, с неуважением.
— Но она объясняется исключительно заботой о вашем сыне, сэр.
— Вот-вот. Именно поэтому я до сих пор и терплю ваше присутствие. Однако я вынужден просить вас прекратить дальнейшие поиски, потому что в каждой семье есть свои внутренние дела, которые не обязательно знать посторонним, какими бы благими ни были их побуждения. Моя жена будет рада выслушать ваш рассказ о прошлом Годфри, для чего вы, собственно, и были приглашены сюда, но я прошу вас больше не касаться настоящего и будущего. Эти поиски ни к чему не приведут, сэр, они только поставят нас в неудобное положение.
Как видите, мистер Холмс, я оказался в тупике. Мне ничего не оставалось, как только сделать вид, что я смирился с ситуацией, и пообещать себе, что не успокоюсь, пока не узнаю о судьбе моего товарища. Я проскучал весь вечер. Мы втроем поужинали в большой темной старой гостиной. За столом леди с интересом расспрашивала меня о своем сыне, но старый полковник сидел молча, с сердитым видом, казалось, поглощенный какими-то тягостными раздумьями. В конце концов я не выдержал и под благовидным предлогом удалился в свою комнату. Это было большое почти пустое помещение на первом этаже, такое же мрачное, как и остальной дом, но после года, проведенного в палатке посреди вельда, мистер Холмс, я был не слишком придирчив к обстановке. Я раскрыл шторы, закрывающие стеклянную дверь в сад, и выглянул на улицу. Помню, тогда еще удивился, до чего ярко светит луна, и подумал, что ночь выдалась на удивление тихой и спокойной. Потом я уселся с книжкой перед пылавшим камином у столика, на котором горела лампа, и попытался занять себя романом. Но вскоре чтение было прервано появлением Ральфа, старого дворецкого, который явился со свежей порцией угля для камина.