Обозов оглянулся на дверь.
– Тише, – попросил он, – я действительно говорил по телефону, но это совсем не то, что вы думаете.
– Я думаю, Марк Лабунский не особенно обрадовался бы вашим переговорам, – заметил Дронго, – и еще я думаю, что он напрасно так доверял вам.
– Не говорите так, – испугался Обозов.
– С кем вы разговаривали? И учтите, что врать не имеет смысла, я ведь легко могу проверить по номеру телефона, с кем именно вы говорили.
– Вы же прекрасно знаете, какая сейчас конкурентная борьба, – вздохнул Обозов, – я его не предавал. Просто информировал руководство банка, с которым мы работаем, об условиях договора.
– Мне кажется, что эта информация достаточно конфиденциальная, – парировал Дронго, – впрочем, я думаю, что угрызения совести вас не мучат.
– Но я его не убивал, – судорожно выдохнул Обозов, – честное слово, я его не убивал. И не могу себе представить, кто это мог сделать. Жураев – самовлюбленный индюк, Соренко – настоящий кретин. Его Марк всегда не жаловал. Торчинский слишком себя любит, чтобы пойти на такое преступление. Я действительно не знаю, кто из них мог оказаться убийцей. И главное, когда было подготовлено убийство. Ведь для этого нужно было проникнуть в номер и отравить сигары.
– А если это сделала женщина? Клавдия была в номере у своей двоюродной сестры?
– Да, была, – кивнул Обозов. – Она, конечно, стерва, но как она могла решиться на такое? А Елена Жураева? У этой бы не хватило мозгов на убийство.
В комнату вернулись комиссар и Хеккет. Комиссар достал еще одну сигарету. Мрачно закурил и, взглянув на Обозова, глухо сказал:
– Сигары принесли именно вы, сеньор Обозов. Вы были единственным человеком, у которого были ключи от номера. У вас было время отравить эти сигары.
– Было, – кивнул Обозов, – но я этого не делал. В фирме Марка Лабунского я получал пять тысяч долларов в месяц. Как вы думаете, неужели я похож на кретина, который готов отказаться от таких денег? Я его не убивал и никогда бы не пошел на такое преступление.
– Тогда кто? – в упор спросил Террачини. – Кто, по-вашему, мог решиться на эти убийства. Кто их совершил?
– Я настаиваю на версии Торчинского, – вставил Хеккет, – это он задушил женщину, а затем отравил сигары. Ведь он должен сегодня утром улететь в Вену. Таким образом, убийство должно было произойти, когда он был бы уже в Вене. Абсолютно гарантированное алиби. Я считаю, что вы должны немедленно арестовать Торчинского, комиссар.
– Арестовать я его всегда успею, – рассудительно сказал комиссар, – мне важнее найти доказательства его вины.
Он не успел договорить, когда в комнату вошел Паоло. Он был перепачкан землей. В руках у него была сигара, завернутая в специальный целлофановый пакет. Следом за ним вошел уже знакомый эксперт-криминалист со своим чемоданчиком.
– Мы нашли ее внизу, прямо под балконами, – сказал Паоло, тяжело дыша, – видимо ее кто-то закурил и потом выбросил.
– Нет, – возразил Дронго, – он не выбросил сигару. Она выпала у него из рук.
– Дайте сюда сигару, – попросил эксперт. Он взял пакет, надел перчатки, осторожно достал сигару, понюхал ее, затем пинцетом отковырнул кусочек и проделал с ним прежние манипуляции. После этого он посмотрел на комиссара и сказал:
– Сигара отравлена.
– Вот и все, – невесело сказал комиссар, – сеньор Дронго, я приношу вам извинения за мои подозрения. Вы помогли мне найти орудие убийства. Если бы не вы, никому в голову не пришло искать эту сигару под балконами. Ведь мы полагали, что яд был в стакане Лабунского. Обозов, подождите нас в соседнем номере.
Обозов поднялся. Он посмотрел на Дронго, слово ища у него поддержки. И не сказав ни слова, вышел из комнаты.
– Здесь действовал один убийца, – торжествующе сказал Хеккет. – Сначала он задушил женщину, затем отравил сигары, зная, что после такого стресса муж обязательно захочет закурить. Все было точно рассчитано. И есть некий налет театральности. Это Торчинский, сеньор Террачини. Вы можете даже не сомневаться.
– Паоло, – обратился комиссар к своему помощнику, – я приказал провести обыск во всех номерах, где живут подозреваемые. Конечно, за исключением сеньора Дронго. Ищите шприц или остатки яда. Ты меня понял? Проконтролируй действия наших ребят. Они уже полчаса проверяют каждый номер. Обратите особое внимание на номер сеньора Торчинского.
– Да, комиссар.
Паоло вышел из комнаты.
– Не думаю, что ваша версия точна, – сказал Дронго, обращаясь к Хеккету.
– Почему?
– У меня есть еще одно доказательство, – сказал Дронго, доставая из кармана коробку спичек с изображением всадника с копьем.
– Какое доказательство? – не понял Хеккет.
– Вот эта коробка спичек. Обратите внимание, как она изогнута, словно под давлением пресса. Когда мы уходили из номера, эта коробка была на столе. Когда мы пришли и я случайно оказался в номере, ее там не было. И затем, когда мы появились в апартаментах Лабунского сразу после убийства, – коробка уже была на месте.
– Ну и что?
– Посмотрите, как она изогнута, Хеккет. Словно ее пытались раздавить. Если ваша теория не верна и убитая женщина не открывала своему убийце дверь из коридора, тогда получается, что убийца заранее просчитал возможность войти с аварийной лестницы. Но чтобы попасть в коридор, нужно было оставить дверь открытой. Для этого убийца положил коробку спичек таким образом, чтобы дверь не закрылась. И он мог спокойно открыть дверь с аварийной лестницы и войти в коридор.
– Кто был с вами, когда вы уходили из номера? – поинтересовался комиссар.
– Кроме меня, еще трое – Лабунский, Торчинский и Обозов.
– Ну, вот видите, – сразу сказал Хеккет, – вы только подтверждаете мою версию. Лабунского можно не принимать в расчет, он уже мертв. Значит, остаются двое – Торчинский и Обозов. Один из них и положил эту коробочку. Я согласен внести изменения в свою версию. Возможно, Торчинский не смог договориться с женщиной. Она попрощалась с ним и пошла на свой этаж. Он вышел из своего номера, поднялся на десятый этаж, открыл дверь в коридор, вошел и постучал. Лабунская открыла ему дверь апартаментов, и он ее задушил. А потом ушел.
– Тогда ему понадобились бы две спичечные коробки, – улыбнулся Дронго.
– Почему, две?
– Предположим, вы правы. Но тогда, убив женщину, он должен вернуться к себе на этаж. Ведь он уходил со своего этажа, чтобы обеспечить себе алиби. Значит, возвращаясь по аварийной лестнице с десятого этажа на девятый, он должен был оставить открытой и дверь девятого этажа.
– Там он использовал другую коробку спичек, – невозмутимо ответил Хеккет, – которую мы еще не нашли.
– А зачем ему возвращать спички на место? – спросил Дронго. – Ведь он мог выбросить коробку.
– Ваш железобетонный скепсис меня пугает, – отмахнулся Хеккет. – Если вас послушать, то здесь вообще никто не виноват. А два трупа мы уже имеем. И нет гарантии, что не будем иметь третий. В общем, я думаю, что все и так ясно.
– А я так не думаю, – упрямо ответил Дронго, – нужно еще понять мотивы убийцы и доказать его вину.
На этот раз в дверь даже не постучали. Она резко распахнулась. На пороге стоял счастливый Паоло. Он держал в руках шприц, завернутый в носовой платок.
– Нашли, – радостно сказал Паоло, – мы нашли шприц. Ребята проверяли шкаф и нашли в углу этот шприц.
– Осторожнее, – пробормотал комиссар, сразу поднявшись со своего места и подходя к Паоло, – он может быть отравлен. Где вы его нашли?
– Это наши ребята, – возбужденно сказал Паоло. Глаза у него светились от счастья.
– Где? – перебил его комиссар.
– В номере сеньора Торчинского, – выдохнул Паоло.
Комиссар обернулся и посмотрел на Дронго и Хеккета.
– Что и требовалось доказать, – торжествующе выговорил Хеккет, – вот и все, Дронго. Все ваше упрямство теперь никому не нужно. Мы нашли наконец главное доказательство. Доказательство вины Олега Торчинского. Я думаю, сеньор комиссар, что вам ничего больше не нужно. Вы можете арестовать убийцу прямо сейчас.
Глава десятая
Террачини приказал пригласить в номер Олега Торчинского. Дронго, не высказавший своего мнения, сел в углу, ожидая развития этой драмы. Хеккет, предвкушая удовольствие от удачной «охоты», счастливо повизгивал. Комиссар был сосредоточен и мрачен.
Торчинский вошел в комнату и кивнул комиссару, снова без приглашения взял стул и сел у стола. У него был по-прежнему самоуверенный вид. Террачини, не спрашивая его разрешения, включил диктофон и положил его рядом с собой.
– Господин Торчинский, – начал комиссар, – у нас появились основания полагать, что вы были не совсем искренни, давая нам показания несколько часов назад.
– Какие основания? – мрачно поинтересовался Торчинский. – Или вы полагаете, что я не только задушил свою бывшую знакомую, но и убил ее мужа? Вам не кажется, что это несколько нелогично. Или мне нужно было убивать мужа, чтобы встречаться с женой. Или свою бывшую любовницу, если вам так хочется ее называть, чтобы избавиться от этой женщины. Но зачем тогда мне убивать ее мужа?
– Очень логично, – кивнул комиссар. Он дымил прямо в лицо Торчинскому, даже не спрашивая разрешения. Очевидно, Торчинский понял, что обстоятельства изменились и поэтому нервничал.
– На этот вопрос я хотел бы получить ответ от вас, – продолжал комиссар.
– От меня? – Торчинский улыбнулся. Потом оглядел собравшихся. – Я – известный в Европе тенор. Неужели вы думаете, что я мог совершить два таких грязных убийства? Сначала задушить женщину, а потом отравить ее мужа. Я бы скорее столкнул его с балкона, чем додумался бы до такого способа убийства. И потом, виски пили все и никто не умер. Может, у него внезапно остановилось сердце? Вам нужно еще проверить, отчего умер Марк Лабунский.
– Внезапная остановка сердца? – повторил комиссар. – Нет, все было не так. У него была отравлена сигара, которую он курил.
– Сигара? – удивился Торчинский. – Каким образом? Впрочем, тогда все понятно. Но в любом случае я его отравить не мог. Я даже не курю сигареты. И не выношу дыма, – с явным вызовом сказал он.
Но комиссара уже нельзя было смутить.
– Сеньор Торчинский, – ровным голосом произнес он, – я полагаю, что могу предъявить вам обвинение как минимум в убийстве Марка Лабунского, мужа вашей знакомой.
– Вы с ума сошли! – разозлился Торчинский.
Комиссар поднялся, подошел к столу, где под салфеткой лежал шприц, найденный в номере Торчинского.
– Вы отравили сигары, введя в них цианистый калий, – сказал комиссар, – самый распространенный яд в мире.
– У вас дикая фантазия, комиссар...
– Мы нашли шприц в вашем номере, сеньор Торчинский.
Комиссар эффектным движением снял салфетку и показал шприц. Торчинский вздрогнул. Он взглянул на лежавшие предметы, потом – на комиссара.
– Это дурная шутка, – пробормотал он.
– Это не шутка, – возразил комиссар, – мы нашли шприц в шкафу. У вас в номере. И я бы очень хотел, чтобы вы объяснили, каким образом он попал к вам, сеньор Торчинский.
– Вы... мы... вы... мне... – Торчинский был явно ошеломлен. Затем он поднес обе руки к лицу, пытаясь успокоиться.
– Признавайтесь, Торчинский, – негромко предложил Хеккет, – вы проиграли свою игру. Имейте мужество сознаться.
– Что? – крикнул Торчинский. – Я проиграл? Это я должен сознаваться? – он громко расхохотался. – Что вы такое говорите? Это я убил Марка и Катю? Это я их убил?
Он снова расхохотался.
– Успокойтесь, – сказал комиссар, – постарайтесь успокоиться и отвечать на мои вопросы.
– Успокоиться? – Торчинский вскочил со стула. – Вы хотите убедить меня, что нашли в моем номере эту гадость? Я даже не знаю, как им пользоваться. Проверьте отпечатки пальцев. Впрочем, что я говорю. Это не мой шприц, мне его подбросили.
– Успокойтесь, – снова повторил комиссар.
– Дайте мне его, я сейчас посмотрю.
Торчинский хотел взять шприц, но комиссар схватил его за руку.
– Не нужно дотрагиваться, – попросил он.
Торчинский попытался его толкнуть, но комиссар держал его руку достаточно крепко.
– Пустите! – крикнул Торчинский. – Вы хотите меня скомпрометировать? – и он снова начал смеяться. У него была истерика.
– Артист, – поморщился Хеккет.
– Паоло! – крикнул Террачини.
В комнату вбежал Паоло и помог комиссару посадить Торчинского на диван. Тот продолжал смеяться. На глазах у него появились слезы.
– Врача, – приказал комиссар, – срочно врача.
– Он симулирует, – подозрительно заметил Хеккет, обращаясь к Дронго. Но тот молча поднялся и вышел из номера, понимая, что его присутствие здесь будет лишним.
В соседнем номере все еще находились семьи Жураевых и Соренко. Обозов методично опустошал запасы мини-бара, но маленькие бутылочки в соседнем номере не могли его успокоить, а обе большие бутылки виски эксперты забрали с собой.
– Вот вы и пришли, – сказал Обозов, увидев Дронго, – мучаете теперь Олега.
– Он остался с комиссаром, – кивнул Дронго. – Извините меня, Клавдия, можно вас на минуту. Я хотел бы с вами поговорить.
– Опять эти разговоры, – поморщилась Соренко, – когда они кончатся. Мало того, что нас терзают эти полицейские, еще и вы, как репей, привязались. Не буду я с вами разговаривать. Не о чем нам говорить.
– Верно, – вступился ее муж, – тоже мне следователь нашелся. Тебя вместе с нами обыскивали. Значит, тоже подозревают. И не нужно строить из себя такого специалиста, все равно ты ничего не найдешь.
Очевидно, некоторые из бутылочек в мини-баре попали не только к Обозову. Супруги Соренко были несколько не в духе.
– Обращайтесь ко мне на «вы», пожалуйста, – попросил Дронго, – и не нужно так хамить. Это некрасиво.
– Кто ты такой? – рассердилась Клавдия, – пристаешь к нам, душу бередишь. А я, между прочим, сестру потеряла. Сестру любимую, – всхлипнула она.
– Я помню, – сказал Дронго, – вы собирались с ней поговорить, чтобы она дала вам очередную отсрочку по вашему долгу. Вы ведь платили только проценты, а сам долг возвращать не собирались.
– Ты кто такой? – икнул Леонид Соренко. – Ты еще будешь нас шантажировать? Откуда ты про долг знаешь?
– Я уже просил, чтобы вы называли меня на «вы». А про долг я слышал в ресторане, когда вы громко беседовали в ожидании семьи Жураевых. И даже услышал, как вы сказали, что с удовольствием придушили бы эту гадину, сестру вашей жены.
Елена Жураева испуганно ахнула. Соренко побагровел, начал краснеть. Он поднялся со своего места и сделал шаг к Дронго.
– Ты еще нас подслушивал. Да я тебя...
Он поднял руку. Дронго был выше него ростом и шире в плечах. И, конечно, был лучше физически подготовлен. Но драться с полупьяным родственником погибших не входило в его планы. Он отступил на шаг.
– Не нужно, – попросил Дронго, – сядьте и успокойтесь.
– Врежь ему, Леня! – взвизгнула супруга Соренко. – Пусть знает, как честным людям такие слова говорить. Нехай не брешет!
– Я тебя! – снова поднял руку Соренко.
– Я же просил вас обращаться по-другому, – улыбнулся Дронго.
Он перехватил руку Соренко и, вывернув ее, толкнул его на пол. Соренко рухнул как подкошенный и заревел от боли.
– Убили, убили! – запричитала Клавдия, бросаясь к мужу. – Убили мужа моего!
В номер вбежал Паоло. Увидев лежащего на ковре Леонида Соренко, он бросился к нему.
– Вы ранены? – спросил Паоло по-итальянски. Он не знал другого языка.
– Уйди, басурманин, – простонал Леонид.
– Он просто споткнулся, – сказал по-итальянски Дронго, – очевидно, они слишком много выпили. Не беспокойтесь, Паоло, ничего страшного не произошло.
Паоло взглянул на остальных, пожал плечами и вышел из номера.
– Ах ты, убийца! – закричала Клавдия, когда итальянец вышел. – Мужа моего убить хочешь?
– С ними бесполезно разговаривать, – мрачно заметил Обозов. – А ты тоже хороша, Клавдия. Значит, брала деньги у Кати? Сколько раз я тебя предупреждал, чтобы ты не лезла с подобными вопросами к сестре! Сколько раз она тебе долги прощала!