Настя рассмеялась. Деликатностью она никогда не отличалась. Вика улыбнулась.
- Ну ладно, хоть какое-то развлечение.
- Ага. Ладно, Викуля, извини, надо работать. Кобра уже дважды про статью спрашивала.
И без паузы, но уже другим тоном: - Ой, Лариса Григорьевна, уже чуть-чуть осталось. И отключилась.
Вика засмеялась. Настюха влипла, ну и перепадет ей!
Настя и еще одна коллега, молчаливая, вечно насупленная Карина притащились в больницу вечером с целым пакетом фруктов, печенья, конфет и соков. Настя снова пересказала свою историю облома, шокировав бабушек, пивших чай восьмой раз за день.
- И где это он мог устать так, козлина? Только языком и работает, тяжелее ручки ничего не держал! Да ты, наверно, знаешь его: адвокат Грушевский.
Виктория почувствовала, что что-то на миг сжалось в груди. Она не только знала Славу Грушевского, она была когда-то в него безумно влюблена. Но он ясно дал понять: она не в его вкусе. Женился на девушке из богатой семьи, со связями. Вика долго страдала, а потом познакомилась с Костей и выскочила за него замуж, не раздумывая. Вот, значит как.
На другой день Викторию выписали. Сразу же после больницы Вика отправилась в магазин духов. Продавщица еще не видела такой капризной покупательницы: перенюхала все, но ничего не понравилось... Ей непременно нужен был аромат, сочетающий в себе цветы, древесину и траву.
Отпуск еще не кончился. Вика вернулась в деревню. Приехала из санатория и Лара: загоревшая, посвежевшая, повеселевшая. Вика завела разговор с матерью о прошлом, О Новом годе, как его встречали раньше. Увы! Ничего... Никакого намека. Где же искать ответ?
Вика стала больше общаться с деревенскими. Увы! От них пахло потом, навозом, самогоном, луком, чесноком, копченой рыбой, дегтем, бензином и прочими не благородными, но реабилитирующими запахами. Маньяка среди обнюханных не было... Вика даже делала записи, чтобы никого не упустить. Обнюхивала и повторно. Ничего... Но может, маньяк не всегда так пахнет? Может, он использует этот аромат, только когда выходит на охоту?!
В лес она теперь в одиночку ходить не рисковала. Вика с Ларой и толпой деревенских женщин шли только в сопровождении хотя бы одного из чьих-то мужей, грибники держались кучкой. Грибов было, хоть косой коси.
Умерла старуха Ильинична, жившая одиноко. Просить провести расследование, сделать анализы? А если смерть естественная? И так в полиции считают, что на нее напал не маньяк, а кто-то из бывших поклонников или заезжий придурок. Она же им просто статистику портит...
Виктория, придя домой почистила грибы, часть отдала матери на супчик, а остальное взялась нанизывать на нитку для просушки. Зимой ох как пригодится!
Гирлянды грибов развесила во дворе под навесом.
Вернулась в дом и снова задумалась. Тот аромат... У духов или одеколона запах приятный, но примитивный и резкий. И так же быстро выдыхается. А этот аромат такой ласкающий, бархатный, незаметно пропитывающий насквозь каждую пору, каждую клеточку. И вот ты с ним уже одно целое...
Она вспомнила комнату, в углу которой стоит новогодняя елка со старинными игрушками из ваты и картона, стеклянные бусы. На елке развешаны конфеты и орехи в золотистых обертках. Теперь уж так не делают... Она сидит на пружинистой никелированной кровати. На стенах репродукции: дама с неприятным надутым лицом, вся в черном, похожая на ворону, со страусиным пером на шляпе. Теперь-то Вика знает, что это «Неизвестная» Крамского и «Дети, бегущие от грозы» Маковского. Детей было жалко до слез... В комнате мама и кто-то еще... И этот так потрясший ее запах. Комната, кажется, пропитана им насквозь. Но он не резкий, нет. Нежный-нежный...
Отпуск кончился. Но домой они не вернулись. Бывшая свекровь настояла, чтобы переехали к ней в особняк, одним в квартире жить опасно, маньяк может и сам к ним заявиться. Звала и мать Вики, но та отказалась: как это все бросить, за зиму дом выстудится и обветшает.
Теперь по утрам Александра Александровна развозила их на своем черном бумере кого в садик, кого на работу, кого на учебу. Предлагала и Вике получить права, но вождение машины вызывало ужас у молодой женщины.
Вечером Вика сидела в своей комнате и размышляла. Сын уже спал.
Новый год. Елка. Чужая комната. Она сидит в этой комнате, пропитанной приятным запахом. В руке у нее подарок. Что именно? Она пока не помнила. Но он тоже пахнет, и еще сильнее, чем комната. Тот же аромат. Подарок маленький, совсем маленький. Что же это?
Новая напасть! Мама попала в больницу. Еле спасли. Сколько было переживаний! Выкарабкалась... Оказалось, что мама сварила грибной суп, в котором был кусочек бледной поганки. К счастью, небольшой. Грибы собирала, она, Вика, и собирала очень тщательно. Она не могла перепутать. Значит, поганку подбросил маньяк. В больнице, когда самое страшное осталось позади, Вика спросила:
- Мам, ты не помнишь, у кого в деревне на стене висели картины: такая надменная дама в черном и дети, убегающие от грозы?
- Да они одно время у всех висели. Мода такая была. У некоторых, поди, и до сих пор висят. Сейчас-то все с природой вешают...
- А не помнишь, у кого в доме пахло так приятно-приятно?
- Что-то такое припоминаю. Но не помню у кого... Это было-то сто лет в обед...
Вика вздохнула. И тут облом...
Марию выписали, и она осталась погостить в доме у Александры. Вика продолжала размышлять. Комната с приятным запахом. Елка. Картины на стене. Никелированная кровать. Подарок в руке. Фарфоровые статуэтки на полочке. Красивые. Барышни в пышных платьях с высокими прическами и кавалеры в камзолах. Вышитая подушка на диванчике. На подушке - букет. Как настоящий! Вика вдруг вспомнила! В руке она держит носовой платок. Не чета нынешним, настоящее чудо! Самодельный! Белый кусочек полупрозрачного батиста, на котором искусно вышиты красные цветы. А края платочка с любовью обвязаны крючком в виде кружева. И от этого платочка исходит чудесный аромат! Кто же делает такие подарки? Конечно, фея! Они в гостях у старушки! Ни лица, ни голоса, ни одежды ее Вика не помнила совсем, но понимала, что этой бабушке очень много лет...
- Мама, а у кого из бабушек были статуэтки фарфоровые, такие, старинные... Дамы, кавалеры...
- Не помню я... Я на такую ерунду и внимания не обращаю...
Ну да. Это ребенку все внове, все интересно. А у взрослых другой взгляд, другие заботы...
- А с кем из бабушек ты дружила, к кому в гости ходила?
- Да к многим... Поумирали уж все... А что?
Виктория вернулась в свою комнату. Нет, к этой чудесной старушке они ходили не один раз. И каждый раз она получала подарочки. Припомнила две фигурки лыжников. Расколотила, конечно. Разве можно маленькому ребенку давать такие вещи?! Еще припомнила маленький изящный флакончик с притертой пробкой в виде морской ракушки. Бабушка дарила ей духи! Но запах был совсем другой... Еще царские ассигнации, большие, не в пример советским рублям. Они долго хранились, а потом, после прихода одноклассницы, вдруг испарились... Она вновь мысленно представила себе ту комнату, сервант. Старинный золотистый металлический стаканчик с рисунком на боку. Скорее всего, серебряный, с позолотой. Игольница, в виде сборной фарфоровой девочки, в которую вставлен кусок мягкой губки с воткнутыми иголками и булавками с разноцветными шариками на концах. Не иначе, бабушка была дворянкой! На стене - мягкий-мягкий фиолетовый ковер с алыми цветами, такая красота! На окнах - алые герани, они тоже приятно пахнут... А в углу - маленькая картинка с распятием... Все... Кто же это милая старушка, и какое отношение имеет к ней маньяк? Это ее сын, внук, племянник?
- Мам, ну припомни, кто в нашей деревне сильно отличался от остальных. Ну, не такой, как все...
- Ой, что ты, доченька, ты же знаешь, что после травмы у меня голова совсем дырявая.
Мать Вики в молодости недолго проработала на железной дороге. Получила травму головы. Но сам начальник упросил ее оформить травму, как бытовую. Мол, с табуретки упала. Иначе ему сильно перепадет. А он ей за это премию потом хорошую выпишет, грамоту почетную даст, на доску почета повесит, а там и в должности повысит. Можно и на учебу послать, и в депутаты выдвинуть. Молодая, наивная, она не знала, чем это ей аукнется в будущем, а бессовестные люди этим воспользовались. С работы вскоре пришлось уйти. Время от времени мать Вики мучили страшные мигрени. Да и память стала никудышной.
Вика стала размышлять дальше. И вспомнила... Кроме чудесного запаха, с той комнатой был связан еще и чудесный, неповторимый вкус. Разноцветные мелкие леденцы-монпасье. Они хранились в плоской круглой металлической коробочке с рисунком на крышке. Таких она не видела больше нигде. Откуда старушка их брала?!
Вике вдруг припомнились полотняные шуршащие мешочки, пахнущие травами. Даже слово всплыло: «саше». Ряды банок, в которых мокли головки цветов. Старушка сама делала духи! Она была травницей! Видимо, мать Вики ходила к ней лечиться! Виктория вспомнила, что она потом не один раз встречала ту старушку на улице, и та всегда давала ей гостинец: то чудесный шелковый носовой платочек, приятно пахнущий, но совсем по-другому! То конфеты, которые она доставала из старомодного ридикюля. Это были «барбариски» или «гусиные лапки», они же висели и на елке. То разноцветный и тоже душистый помпон. Лица старушки Вика не помнила, лишь серебряные волосы, собранные в узел на затылке, кружевную блузку с древним «жабо» да круглую брошь-камею на горловине блузки. Помнила только светлую, какую-то нездешнюю улыбку...
Еще Вика припомнила, что эту старушку она видела в церкви, куда они с мамой ездили, скорее всего, на Пасху. И они ходили к ней на Рождество, точно, горели свечи, а они пели торжественный рождественский псалом. Вика вспомнила слова:
Рождество Твое, Христе Боже наш,
Возсия мирови свет разума,
В нем бо звездам служащии
Звездою учахуся
Тебе кланятися, Солнцу правды,
И Тебе ведети с высоты Востока.
Господи, слава Тебе!
А еще на столе лежала толстенная черная книга с желтыми страницами, старая-престарая, конечно же, Библия! Потом они пили чай, налитый в маленькие, очень красивые чашечки из тончайшего фарфора, стоящих на таких же блюдечках. И варенье в хрустальной вазочке с длинной изящной ложечкой. Это были вещи из другого, уже ушедшего мира...
На выходные вернулись в деревню. Расспрашивать сельчан Виктория не решилась: еще нарвешься на маньяка. Но такую колоритную личность местные старухи не запомнить не могли. Нужно будет пройтись по домам сельчан, может, где попадется знакомая вещица.
Под разными предлогами она обошла всех. То соли попросить, то котят посмотреть, то предложить купить задешево ставшую тесной блузку. Даже к Сычихе ухитрилась впереться, когда Ивана дома не было: пошел в магазин за конфетами. Поинтересовалась, не может ли Сыч и им забор подлатать, мужика-то в доме нет. Мать и правда об этом как-то говорила. Сычиха сказала, что может, но попозже, а то сейчас дел невпроворот. Нет, ничего!
Оставались заброшенные дома. Таковых тоже немало. Все ценное из них, конечно, добрые люди давно порастащили, но кто польстится на старые репродукции?! Эх, жаль, Лара уехала в город к подружке, та ногу сломала.
Вика подозвала к себе подростка Ваньку, сына Петровича.
- Вань, дело к тебе на миллион. Ты умеешь хранить тайны?
- А то! Могила. Зуб даю. Вот те крест!
Ванька размашисто перекрестился. Не хватало только «честное пионерское».
- Мне поручили написать статью о деревне, о старинном быте. Нужно будет облазить заброшенные дома...
- Теть Вика, вы что! Совсем, что ли, за мелкого меня держите? Думаете, я не понял, что вы маньяка ищете?
Ну вот! Уже даже дети в курсе. Не говоря уже о самом маньяке, который, наверняка, вовсе не дурак!
- Ладно, Вань, ты прав. Я хочу облазить старые дома. Только там опасно, некоторые настолько ветхие, набок уже перекосились, что туда опасно входить. Вдруг обвалятся! Войду я, а ты постоишь на стреме, понял?
- Вы что, тетя Вика?! Да мы эти дома с пацанами уже давно все облазили вдоль и поперек. Они еще сто лет простоят. Сейчас туда уже совсем мелкота лазит. Хотя нет... Мамка говорила, что их хотят бульдозером снести, чтоб никого из мелких не завалило.
Тогда нужно тем более поторопиться! Но имеет ли она право рисковать Ванькиной жизнью?!
- А что вы ищете? Что там должно быть?
- Репродукции на стенах. Картинки такие. Тетка в черном, насупленная, на Касьяниху похожая. А другая картина - девочка несет маленького братика на плечах.
- Вроде видел что-то такое, но точно не помню.
- Может в учебнике?
- Может...
- Еще какие-нибудь банки-склянки-флаконы, мешочки с травами, не?
Ванька покачал головой.
Она снова вспомнила! Большие напольные деревянные часы, отбивающие каждый час... И круглые коврики на полу, вязанные крючком.
- Все равно нужно все осмотреть. Я знаю что искать, но не могу тебе объяснить. Я не все помню, но если увижу, узнаю обязательно...
- Ладно, когда пойдем? Сейчас?
Может, позвонить Ларе, сказать? Нет, не стоит...
- Ладно, пойдем сейчас. Начнем с этого конца деревни. Главное, чтобы нас не заметили. Сначала иду я. Ты идешь в отдалении, и близко не подходишь, как будто не со мной, понял? Тебя не должно быть видно, спрячься в кустах. Просто ждешь. Если меня очень долго не будет, ни в коем случае не заходишь в дом. Просто бежишь домой, и звонишь в полицию, что я зашла в тот дом и пропала. Сечешь?
- Ага. Проще пареной репы.
Вика протянула Ваньке свой мобильный.
- Держи. Пошли.
Она облазила все дома. Жизнью рисковала, и зря. Сколько хлама переворошила, пылью надышалась, в паутине перепачкалась, джинсы о торчащий из стены гвоздь порвала, ногу поцарапала. Ни-че-го. Все не то. Оставалось последнее. После страшного пожара в деревне сгорело шесть домов. Целая улица. Было это лет двадцать назад. Кто-то отстроился заново, кто-то купил другой дом, тогда многие уезжали в город. Кто-то из погорельцев и сам уехал. Видимо, в одном из этих домов и жила старушка, имеющая какое-то отношение к маньяку. Отчего случился пожар? Погибла ли старушка в огне или же пожар случился после ее смерти? Нужно узнать.
- Что ж теперь делать-то?
- Найдем, Вань, не переживай.
- А вдруг он рядом с нами ходит, а мы не знаем?
- Вань, а у тебя нос хорошо работает?
- Ага, за километр чую.
- Насморка нет?
- Нет.
- Хорошо.
- А почему вы спросили?
- Ты не замечал, что человек пахнет не так, как должен?
- Это как?!
- Ну, там баба пахнет табаком или самогоном, а мужик - духами...
- Ну, от баб бывает, да. Чупачиха вон, сама гонит, сама пьет. Но чтоб мужик - духами... - Ванька засмеялся. - Это только в городе.
- Помни, никому не слова. Проболтаешься, нам крышка. Будь очень осторожен.
- Да что вы, теть Вика, девчонка я, что ли? Все помню.
Оставалось навести справки, кто жил в шести сгоревших домах.
Вика шла по деревенской улице, обдумывая план дальнейших действий. Внезапно у двора Ерофеихи раздались крики. Ванька выскочил из калитки, как ошпаренный, и промчался мимо Вики. За ним бежала с палкой Ерофеиха, Лидка Ерофеева, горластая, красномордая баба лет тридцати семи-сорока, лицом и фигурой похожая на гориллу. Молодая вдова, ее мужа по пьяни дружки трактором переехали.
- Ах ты, гаденыш! Ворюга! На всю деревню ославлю! Запомнишь ты мои яблочки!
Ясно, Ванька сам решил заняться частным сыском. А когда попался, схватил несколько яблок для конспирации.
Вика решительно преградила путь разъяренной фурии.
- Что орем? Убили, что ль, кого?
Та остановилась, переводя дух.
- Да Ванька, поганец, в сад залез, яблоки тырил. Жаль не поймала, а то бы навешала!
Вика приняла суровый вид и отчеканила:
- Так, статья сто седьмая «Избиение несовершеннолетних», от двух до пяти лет лишения свободы.
Да уж, общение с адвокатом не прошло даром... Конечно, в юриспруденции Вика не разбиралась, выпалила первое, что пришло в голову, надо же защитить юного сыщика!
Ерофеиха славилась на всю деревню скандальностью, поэтому с ходу пошла в атаку.
- А ты что везде лезешь, сучка городская? Думаешь, выучилась за родительские деньги, так и умнее всех? Вали в свой город, не всех, поди, мужиков еще там обслужила!