- Понял? Ну, все, Вань, дальше сам... Все задачки перерешай за выходные, сколько успеешь. Нужно закрепить материал. Повторение - мать учения, помни...
Нюрка суетилась, готовя угощения для городской гости. Женька помогала накрывать на стол, даже Петрович был на подхвате. Достали лучшую посуду, чтобы не ударить в грязь лицом. Сели за стол. Какая же Нюрка искусная повариха и кулинарка! Сколько всего настряпала, как на праздник! Выставила наливку ягодную. Еще и с собой Вике дали полные пакеты: салаты, выпечка и домашняя буженина, которые помогли донести до дома Марии Женька с Ванькой. Хватит и матери, и Ларе, и для Александры, которая осталась в городе с Бобиком, чтобы сходить на выходные в парк и в театр на утреннее представление. За Викой они вечером в воскресенье приехали веселые и довольные. Вика вздохнула: хорошо, что у нее есть такая свекровь!
Позвонила Настя:
- Привет, Викуля! Как дела? Представляешь, таким алкашом оказался, просто жесть! Вот гад! А говорил, вообще не пьет! Cобирались в гости к моей родне на днюху, так эта сволочь запила. Облевал меня всю, представляешь?! То, сиреневое бархатное платье в котором я хотела пойти на Новый год. Вот сука! Бездарь поганый! Да пошел он! И денег у него нет! Никому его тупая мазня не нужна. А я еще хотела очерк о нем написать на разворот! Вот тварь!
Вика вздохнула. Хорошо, что у нее нет любовника и проблем нет...
Иван Сычев наточил ножи, нарубил дров. Сходил в магазин: мать любила пить чай с конфетами. Там встретил Нюрку, сдержанно поздоровался. Как она постарела, какая-то облезлая стала, отощала совсем, волосенки жидкие, нос заострился, прямо на крысу похожа... А была когда-то огонь-девка. Он даже жениться на ней собирался. Эх, молодость, молодость. Наверно и он так же страшно выглядит, если не хуже, себя-то ведь не заметно... Да ладно, сойдет и так, под венец не идти.
Он вспомнил свою покойную жену, разбитную, бойкую Ирку. Жаль, больная оказалась, а так веселая была и алиби, не моргнув глазом, подтвердила, иначе бы его второй раз посадили вместе с ее братом-отморозком Генкой. О детях она и слышать не хотела, а когда забеременела, избавилась без сожаления. Зачем, мол, лишние хлопоты, для себя надо жить! Одно слово, городская... Какими же дураками они тогда были! Молодость, молодость... Иван вздохнул. Уже старость на носу, а словно и не жил... Женился бы на Нюрке и совсем по-другому бы жизнь сложилась. И Женька с Ванькой могли бы быть его детьми. Не судьба... По хозяйству-то он и сам себе все сделает, а если когда понадобится баба, можно на ночь и к Ерофеихе наведаться, баба безотказная, как «Калаш»... Сыч усмехнулся.
Человек напарился в бане, тщательно ополоснулся пахнущим фиалками теплым отваром, вымыл им же голову. Благодать! Надел чистую одежду, в которой всегда ходил «на охоту». Рубаха и штаны были тщательно постираны и тоже прополосканы настоем из корней ириса. Кажется, этот запах вводит в заблуждение собак или раздражает им нос, что-то такое. Свежие корни не годились, только тщательно просушенные. Те, которые он подобрал у дома Грачихи, лежали теперь тщательно разложенные для просушки. Впрочем, для него эта банная процедура давно стала традицией. Вернулся в дом, посмотрел в зеркало и остался доволен: кожа порозовела, глаза заблестели. Настроение было отличное, приподнятое, как перед парадом. Он даже замурлыкал бодрую мелодию. Так было всегда в такие дни... Вначале он долго колебался между двумя потенциальными жертвами. Одна привлекала сильнее, с другой было проще справиться. Теперь жертва намечена, план тщательно продуман, неожиданностей быть не должно. В случае осложнения действовать по обстановке. Маньяк готовился выйти на тропу.
Ерофеиха пила чай с яблочным пирогом. За окном накрапывал дождь. Пока небольшой, но к ночи разойдется... Забрехали собаки. Ей показалось, что у забора мелькнула какая-то тень. Не иначе как поганец Ванька снова за яблоками пожаловал, приглянулись они ему, как же «белый налив», ни у кого таких в деревне больше нет. А во всем виновата эта городская выскочка, ишь, защитница выискалась... Начинается с малого, а потом пусть не удивляются, если Ванька в тюрьму загремит, как ее папаша когда-то. Надо обязательно Нюрке с Колькой рассказать про яблоки.
Ерофеиха накинула мужнин армейский плащ с капюшоном, выменянный еще в лихие девяностые на городском рынке за мясо у какого-то военного, взяла на всякий случай скалку и вышла во двор. Огляделась. Никого... Померещилось, видать. А может, поганец струхнул и удрал. Ерофеиха вернулась в дом. Снова села чаевничать. Эх, скучища какая. Хоть бы Сыч зашел, что ли... Или еще кто.
Вот и вечер! Грачиха после трудового дня налила себе «с устатку» из высокой, еще дедовой четвертной бутыли. Закусила соленым огурчиком с сочной помидоркой, нежным слоистым сальцем, аппетитно пахнущим чесночком, сочным зеленым лучком да свежей шанежкой с картошкой. Собаки во дворах лениво перебрехивались: кто-то проходил мимо. Глянула в окно: шел дождь. Не сидится людям дома в такую погоду!
Посмотрела на свой портрет на стене, где она молодая, в химических кудряшках и нарядной блузке в горошек (Аглая шила, мастерица, царствие небесное, руки золотые, а то не в чем было бы на награждение ехать) с медалью на лацкане пиджачка (тоже Аглая из мужского перешила!). Задержалась взглядом на пыльном красном вымпеле с портретом Ильича и золотой бахромой, висевшем на гвоздике под портретом. На красном треугольнике золотыми буквами вышито «Победителю социалистического соревнования». К вымпелу приколот и значок депутата. Эх, были времена! Если бы не нынешняя поганая власть, каким человеком она могла бы быть! Баба глубоко вздохнула и поддала еще чуток...
Перевела взгляд на свадебную фотографию, где она в фате, совсем молоденькая с Гришкой, белозубым, чубатым, бровястеньким.
Добавила еще немного для настроения. Жаль, Касьяниха в отъезде. Вдвоем-то веселее, да и огурцы с солеными грибками и квашеной капусткой у нее вкусные неимоверно, плотные, хрустящие, у нее самой так не получается. И картошка у Касьянихи рассыпчатей получается, хотя сорт тот же самый. Грачихе показалось, что она услышала какой-то шум. Прислушалась. Нет, померещилось. Дождь, ветер. Может, ветка у яблони сломалась? Пойти посмотреть, что ли? А, неохота мокнуть. И завтра поглядеть можно, не к спеху. На всякий случай выглянула в окно. Какая-то тень мелькнула на мгновение у забора между деревьями. Не иначе, как к Ерофеихе опять какой-то кобель потащился. Кто именно это был, ей, к величайшему сожалению, рассмотреть не удалось. Ладно, живые же люди, она тоже по молодости тоже своего не упускала... Достала толстый семейный альбом в зеленой бархатной обложке и погрузилась в воспоминания, время от времени добавляя понемногу из бутыли.
Человек шел убивать. Улыбнулся в темноте. Он любил дождь. Дождь смывал все следы. Любил грозу, которая напитывает организм энергией, необходимой для дела...
Ничтожная жизнь этих бесполезных сознаний зависела лишь от его воли. Жить или умереть - здесь решал он... Капли дождя текли по лицу, приятно охлаждая кожу. Человек высунул язык и ощутил вкус дождя. Скоро, уже совсем скоро...
Человек остановился у калитки. Вот и пришел. Его выбор пал на этот дом только из-за отсутствия собаки. Человек улыбнулся. Это должно произойти сейчас. Он почувствовал охотничий азарт, нетерпение, знакомую дрожь в пальцах. Даже подвигал ими, разминая, словно пианист. Правда, на пальцах были перчатки. Спокойно, сказал он себе, не торопись. На несколько мгновений прикрыл глаза. Облизнул сохнущие губы. Поправил капюшон. Постучал в дверь. Игра началась.
Грачиха обвела комнату мутным взглядом. Остановилась на портрете детей, там сын и дочь еще совсем маленькие. Все, все у нее отняли, даже детей! Они с прошлого года жили в городе у бездетной старшей сестры и мать не навещали. Грачиха вздохнула. Ну, ничего, придет еще наше время...
Взгляд снова наткнулся на высокую «кулацкую» бутыль, доставшуюся еще от прадеда. Вот ведь делать умели, сколько раз роняли, за сто лет не разбилась! Не то что теперь... Длинная рука Грачихи невольно потянулась к вожделенной бутыли, крепко ухватила узкое горлышко. Расплескивая мутноватую жидкость, налила в стакан. Выпила и даже крякнула от удовольствия. Занюхала кусочком шаньги. Да, хороший самогон получился!
Ерофеиха взяла последний кусок пирога, налила свежего чаю. Раздалась бодрая мелодия: звонила дочь из Якутии. Поболтали, но недолго: с такими тарифами можно и без штанов остаться. Танюхина беременность проходила хорошо. Женщина доела пирог, допила чай, смахнула крошки со стола. Пора спать: в деревне ложатся рано. Подошла к кровати, проверила: топор лежал у изголовья. Скинула цветастый байковый халат, натянула просторную ночную сорочку и легла в постель. Через пять минут Ерофеиха уже храпела.
Грачиха задремала за столом. Внезапно до ее слуха донесся настойчивый стук. Грачиха прислушалась: точно, стучат. Касьяниха наконец-то принесла обещанные огурцы и грибы! Женщина, пошатываясь, встала, и направилась к двери. Открыла и застыла от изумления. На пороге стоял человек без лица.
Человек уже снял резиновые сапоги и оставил их у крыльца: на ногах у него были медицинские бахилы. Теперь, стоя перед жертвой, он эффектно (долго тренировался!), одним движением, скинул просторный армейский плащ. До Грачихи дошло, что перед нею негр. Некоторое время она стояла, таращась, пытаясь осмыслить увиденное. Но одурманенное сознание не давало принять какое-то решение. Наконец, Грачиха просто повернулась и пошла обратно в комнату. Человек последовал за ней.
При свете еще советской трехрожковой люстры женщина убедилась, что была права, точно, негр! Его лицо расплывалось у нее перед глазами, словно большое черное пятно. Черные руки подхватили со стола заветную бутыль с самогоном и безжалостно швырнули на пол. Та со звоном разлетелась на куски. Грачиха возмущенно замычала от такого кощунства, протягивая руки к человеку. Затрясла головой, отгоняя страшное видение. Наклонилась над разбитым сокровищем. Внезапно ее грубо толкнули в спину. Крупные осколки впились в тело, причиняя боль, но не сильную: алкоголь смягчил ощущения.
Грачиха с трудом поднялась и начала вытаскивать осколки. Потекла кровь. Человек выбрал и осторожно поднял острую, похожую на клык стекляшку. Затем внимательно всмотрелся в горло Грачихи, вспоминая анатомическую картинку, прицелился и воткнул осколок в сонную артерию. Отошел подальше. Грачиха выдернула осколок и отбросила его в сторону. Кровь из горла била толчками. Человек развернулся и пошел к выходу.
Сквозь замутненное сознание Грачиха понимала: что-то не так...Она быстро трезвела. В комнате никого не было. Негр ей просто померещился спьяну. Крови на полу и одежде было много. Женщина поняла, что упала на разбитую бутыль и поранилась. Но Грачиха поначалу не очень испугалась: ей уже не раз доводилось пострадать спьяну. Женщина зажала рану рукой. До нее дошло: надо как-то перевязать... Грачиха осмотрелась в поисках перевязочного материала. Ничего подходящего... Взяла полотенце, прижала к шее. Закружилась голова. Нужно позвать на помощь! Но голоса не было. Тогда она просто завыла от бессилия...
Ерофеиха внезапно проснулась, прислушалась. Неподалеку надрывно выла собака. Нехорошо выла, к покойнику. К ней присоединилась другая псина. Ерофеиха встала, попила воды. Снова прислушалась. Собаки больше не выли. За окном по-прежнему лил дождь. Ерофеиха зевнула, поправила пухлую подушку и снова легла в постель.
Понедельник - день тяжелый. Кобра была не в настроении, и на планерке досталось всем. Корректорам - за пропущенные ошибки, менеджеру по рекламе - за снижение доходов, фотокору - за то, что делает из людей уродов. Попало и ответсекретарю, и журналистам.
- Да что ж это такое, совсем обленились, газета серая, неинтересная, подписка не идет...
Дошла очередь и до Вики.
- Вы тут вообще, по-моему, только для демонстрации нарядов...
- Да я на этой неделе двойную норму сделала!
- А кто чуть не полгода был то в отпуске, то на больничном, то в отгулах? Да еще и в полиции! Останьтесь после планерки!
Вика уже наперед знала, что именно главредиха скажет, и не ошиблась... «Да не будь вы снохой Александры Александровны, с вами был бы совсем другой разговор! Только из уважения...» И это при том, что всю самые ответственные интервью и репортажи вешают на нее: ни Насте, ни Карине такое доверить нельзя. Их дело спорт, собачьи выставки и прочая дребедень... Вика вздохнула.
Позвонила менеджер по рекламе Маринка, девица, способная обобрать до трусов последнего скрягу.
- Тут один мужик имиджевую статью заказал, предприниматель. Сказал, что ему нужен самый лучший журналист. Я его как липку ободрала и к тебе послала.
Маринка засмеялась.
Только договорила, вошел Ярошевич. Непосредственный, как всегда. У Вики что-то кольнуло в груди, и все.
- Привет, Вика. Мне бы статью. К тебе вот послали...
- Я предпочитаю, чтобы ко мне обращались на вы.
- Да ты что?! Давай по-простому!
- По-простому - это к Карине. Договорились?
- Ну, хорошо. Вы так вы.
Вошел фотокор Серега, странноватый малый, каждый год меняющий религию, но фотограф от Бога.
- Что предпочитаем - очерк, интервью?
- А что ты... вы мне посоветуете?
- Интервью - более солидно, очерк - живее, фотографий можно побольше вставить. Вы хотите рассказать о себе или о своем бизнесе?
- И о том, и о другом, и в наилучшем виде...
- Хорошо. Тогда очерк.
- Может, для обсуждения лучше встретимся где-нибудь в более подходящем месте, кафе или...
- Нет, говорите здесь...
Ярошевич вздохнул. Намекнул, что в последнее время дела идут не так хорошо, как хотелось бы, с одной стороны, кризис, с другой - конкуренты, а люди верят печатному слову. Словом, нужно внушить потенциальным покупателям, что лучшего товара и по более честной цене им не найти. Тем более, что евроокна - такая замечательная вещь. Свое дело Ярошевич знал, кратко и точно описал достоинства разных фирм, и почему предпочтение следует отдать именно ему, такому замечательному предпринимателю.
Вика записывала на диктофон и одновременно чиркала в блокноте. Потом Ярошевич возил их по объектам, Серега снимал и предпринимателя в кабинете за компом, и менеджера с клиентом, и рабочих за установкой окон, и счастливую семью на фоне окна. Вика записывала восторженные отзывы потребителей. Наконец статья вышла. Формально придраться было невозможно: сам Ярошевич и его бизнес были расписаны в самых радужных тонах. Но Вика была блестящим журналистом и слегка пересластила статью. Читатели мгновенно подметили фальшь в строках и почувствовали невольное отторжение. Любому становилось ясно с первых же абзацев, что бизнесмен - просто бессовестный лгун, а от его хваленого товара лучше держаться подальше.
Серега тоже не подкачал: на его фотографиях Ярошевич был так же красив, как и в жизни, но все портило мерзкое выражение лица, какая-то гадкая, презрительная ухмылка. Фотоаппарату претензии не выскажешь, он объективен и снимает то, что есть...
- Здорово ты постарался, - усмехнулась Вика, разглядывая новую газету.
- Да уж, целый час над этим козлом бился, - засмеялся фотокор.
Даже Кобра оценила, хмыкнула:
- Надо же, как расстарались. Точь-в-точь, как в жизни!
Ерофеиха первая заметила, что Грачихи что-то давненько не видать. Уж не захворала ли пьянчуга? Хотя, они, бывало, частенько цапались по-соседски, даже дохлых крыс друг другу через забор перебрасывали, но тут дело другое.
К тому же Ерофеихе нужно было сходить в магазин: заварка заканчивалась. Войдя в сельмаг женщина увидела отоваривающегося Сыча. На ловца и зверь бежит! Ерофеиха высказала ему свои опасения. Продавщица Верка, сильно накрашенная блондинка, жена шофера Витьки Зернина, подтвердила, что Грачиха дня два уж не заглядывала к ней. Ерофеиха купила две пачки чая и вместе с Сычом двинулась к дому Грачихи.
Грачихи во дворе не было. Постучали на всякий случай. Постучали громче. Заглянули и в окно. Никого. Покричали. Может, бывшая депутатка пошла за опятами да груздями? Прислушались. Тишина. А вдруг Зинке плохо стало? Сыч решительно отодвинул Ерофеиху и шагнул вперед. Та опасливо озираясь, двинулась следом. Иван дошел до комнаты. У видавшего виды мужика кровь застыла в жилах.